— Дима… — они не поняли, обращалась Наташа к звонившему или произнесла имя мужа в порыве эмоций, но спросить ничего не успели, — прислонившись спиной к стене, она так и сползла по ней на пол…

Жар от высокой температуры сменился жутким ознобом, но, даже не будь этой проклятой простуды, всё равно остывший до минуса салон автобуса не давал никаких шансов согреться. Засунув правую кисть в левый рукав, а левую в правый, Женька ещё глубже утопил лицо в высоком мягком вороте куртки, так, что из-под поднятого капюшона были видны только воспалённые от болезни глаза.

Они уже несколько часов находились в салоне автобуса, под нервным, обозлённым взглядом обезумевшего от свалившихся на него несчастий мужика, в буквальном смысле между жизнью и смертью. Зажатая в его руке граната с выдернутой чекой могла сработать в любой момент — нервное напряжение всё нарастало, и он просто мог не справиться с эмоциями и разжать ладонь… в конце концов, он мог просто её выронить.

Так охотно рассказавший свою историю в самом начале, теперь Васильченко сохранял полное молчание и пресекал все попытки заговорить с ним. Журавлёв сидел с краю второго ряда, и, когда всё только началось, и окна ещё не затянулись инеем, хорошо видел и полицейские машины, и машины с высокопоставленными чиновниками, и микроавтобусы с логотипами СМИ, вскоре подъехавшие к месту происшествия. Несмотря на неоднократные попытки «поговорить» через двери, Васильченко никак не шёл на контакт, ограничиваясь лишь повторением своих требований. С психологом, позвонившим ему на телефон, он даже не стал разговаривать и, обозвав его нецензурно, нажал на отбой. Время шло, но прямого ответа на его требования так и не было, и мужчина заметно нервничал. Наконец, ответив на очередной звонок, он буквально заорал в трубку:

— Я ничего не хочу знать! Или моя дочь сегодня же будет отправлена в нужную клинику, или в шесть утра я взрываю и себя, и тех, кто находится в этом автобусе!

— Что вам сказали? — Морозов старался говорить негромко и как можно спокойнее.

— Ничего толком. Ур-р-роды… — сжав побелевшие губы, Васильченко вперил ненавидящий взгляд куда-то в замороженное стекло.

— Ну, хоть что-то обещают?

— Обещают. Но ничего не делают.

— Послушайте… У меня есть к вам предложение.

— Я не буду слушать никакие предложения! — он ещё сильнее сжал губы, — Все вы — уроды…

— Мы артисты, — не обращая внимания на нервозность собеседника, Дима продолжал говорить, — Сегодня у нас должен был состояться концерт. Билеты были проданы все, поэтому у нас должен быть очень хороший гонорар. Я предлагаю вам эти деньги. Всё, что мы заработаем за этот концерт, мы отдадим на лечение вашей дочке. А вы сейчас вставляете назад чеку и выпускаете нас из автобуса. Ничего не произошло, мы подтвердим ваше состояние и не будем свидетельствовать против вас.

— Ты что, думаешь, я сейчас тебе в ноги брошусь?! — мужчина медленно повернул голову, — Выпущу, а потом сдамся ментам?! А вы потом заберёте свои денежки и свалите к себе домой. Ты ведь именно так хотел поступить?!

— Нет, не так. Я даю вам слово, что все заработанные нами деньги мы переведём вашей Маше на лечение.

— Ну, и сколько вы переведёте? — Васильченко с сарказмом усмехнулся, — Двести тысяч?.. Триста?..

— Тысяч пятьсот будет.

— А ей нужно больше миллиона! — не оставляя своего тона, ответил Роман, — Так что засуньте свой гонорар себе куда подальше. Мне нужно либо всё, либо ничего.

— Так будет лучше. Я уверен, что этот случай уже не останется незамеченным, и вашу дочь прооперируют. И вам срок будет грозить не такой большой, и вы когда-нибудь с ней встретитесь… Ей не придётся жить с клеймом дочери убийцы.

— Слушай, ты… — мужчина снова поднял тяжёлый взгляд на Морозова, — Заткнись! И вы все! — он обвёл глазами остальных, — И вы все заткнитесь!.. Если кто-нибудь из вас произнесёт хоть одно слово, я отпущу рычаг… Если я замечу хоть малейшее движение, я отпущу рычаг… Я отпущу рычаг в любом случае, если кто-то из вас захочет помешать мне…

…Ступни ног замёрзли настолько, что Журавлёв с трудом шевелил пальцами внутри ботинок. Приступы кашля одолевали его то и дело, и он еле с ними справлялся, краем глаза замечая нервные взгляды захватившего их автобус мужчины. Чувствуя, как коченеет всё тело, Женька с тоской вспомнил вчерашний день… Ещё сутки назад он лежал на Настином диване, в тепле, окружённый её заботой и любовью…

«И чего не лежалось, придурку?» — думал он, вспоминая её ласковые руки и губы.

— Куда?! — истерично крикнул Васильченко, глядя в конец автобуса, — Я непонятно сказал?!

— Да нога затекла… — раздался голос водителя.

— Заткни-и-и-ись!.. Я сказал — заткнись!.. — подняв руку с зажатой в ней гранатой, Роман демонстративно разжал указательный палец, — Сейчас разожму остальные, если никто ещё не понял, что я не шучу!..

Глядя на него, Журавлёв внутренне сжался. Судя по тому, как мужик ёжился и откровенно дрожал от холода, замёрз он основательно, и гарантии, что его заледеневшие даже в перчатках пальцы не разожмутся сами собой, не смог бы дать никто. Для пущей убедительности Васильченко встал по центру салона в самом начале прохода, держа гранату в вытянутой руке. Вторую руку он держал в кармане, но, видимо, зачем-то решил вытащить, и Женька внезапно увидел, как какой-то небольшой предмет, зацепившись за трикотажную перчатку, падает на пол салона… Находясь в крайнем напряжении, мужчина этого не заметил.

«Чека…» — осенившая догадка заставила мозг работать в нужном направлении… Отбросив все ощущения и нахлынувшие чувства, теперь Журавлёв думал только об одном…

«Интересно, я один видел э т о?»

Очередной приступ кашля заставил его согнуться пополам.

— Заткнись! — заученно выкрикнул Васильченко.

— Чё заткнись, я же не говорю ничего… — простуженным голосом произнёс Журавлёв.

— Я сказал — ни единого звука!.. — сорвался на фальцет Роман, — Я не шучу!..

— Да ты задолбал… — сквозь кашель Женька нецензурно выругался, — Давай, я таблетку выпью, и не буду кашлять.

— Нет!.. — в порыве Васильченко было сделал шаг вперёд, но вовремя вспомнив о дистанции, попятился назад.

— Ну, тогда терпи… — сотрясаясь в собственных хрипах, Журавлёв полностью погрузил лицо в ворот куртки.

— Ладно, жри, только быстро и не сходя с места! — раздражение от звуков из простуженных лёгких только усиливалось, и мужчина решил пойти на уступку.

— Как я тебе без воды порошок сожру?.. — поняв, что едва заметный контакт налицо, Женька поднял глаза.

— У меня воды нет!

— Вода в термосе — сбоку от тебя, — кивнул Журавлёв, краем глаза косясь на кружку с лекарством, так и стоящую на соседнем сиденье, которую он не успел выпить и которую не мог заметить Васильченко, стоя впереди, — набери, если не трудно, чтобы я с места не вставал.

— Больше тебе ничего не нужно?! — грубо возмутился Васильченко, — Иди, сам набирай, только быстро, без лишних телодвижений…

— Спасибо, — быстрым движением опрокинув полную кружку на мягкое сиденье, Журавлёв с трудом поднялся с места. Окоченевшие и затёкшие от многочасового сидения конечности не слушались и ныли. Демонстративно держа кружку на весу, он направился по проходу вперёд. Ему предстояло сделать всего несколько шагов, и он понимал, что времени на то, чтобы сконцентрироваться, было ничтожно мало… Но это был единственный шанс.

Освобождая ему дорогу, Васильченко отступил назад и вбок — к дверям, практически нависнув над нижней ступенькой. Термос был расположен чуть ближе, и это затрудняло задачу, но Журавлёв невозмутимо подставил кружку и нажал на кнопку.

— Примёрзла, что ли?.. — сделав вид, что не может пустить воду, он без паузы обернулся к Васильченко и правой рукой подал ему кружку, — Подержи?..