— А вам точно сказали приехать к двенадцати? — отчаявшись найти кого-нибудь из коллег, мужчина то и дело бросал заинтересованные взгляды в сторону бара.

— Точно, — Морозов с усмешкой наклонил голову, — господин Акулов сказал, что лично будет ожидать нас здесь.

— А!.. — облегчённо вздохнул мужчина, водружая чёрные очки на макушку, — Так это вас Акулов позвал!

— Вообще-то нас позвал не он. За наше выступление заплатил один из спонсоров фестиваля. А он лишь сказал, чтобы мы подошли сегодня, ровно в двенадцать.

— Ну, ясно, — мужчина охотно кивнул и снова достал телефон, — сейчас попробую его вызвонить.

На всеобщее счастье, господин Акулов, один из организаторов фестиваля, ответил незамедлительно, и после разговора с членом жюри довольно быстро появился в помещении банкетного зала.

— Добрый день, — мужчина, которого Наташа запомнила ещё по июльским гастролям, торопливо вошёл в зал, — вы уже здесь?

— Да, и уже давно, — усмехнувшись, Дима отметил про себя характерную бледность и покрасневшие глаза Михаила, говорившие о том, что вчерашний вечер и, возможно, ночь он провёл совсем не грустно. Судя по тому, что появился он довольно быстро, ночевал он в этом же отеле, скорее всего, в компании остальных членов жюри.

— Сейчас подойдёт Гольдман, прослушивать будет именно он.

— Гольдман?! — Дима удивлённо поднял глаза на собеседника, — Случайно не Дмитрий?

— Дмитрий, — кивнул Акулов, — именно он… Тот самый. Известный деятель российского шоу-бизнеса, и заодно председатель жюри нашего конкурса. Вы что, не в курсе?

— Нет. Наталья выступает вне конкурса, поездка у нас рабочая, график плотный, так что интересоваться подробностями как-то было некогда.

— Хм… — Акулов покрутил головой, — звучит немного нагловато… Такое впечатление, что такие выступления сыплются вам, как горох на голову.

— Не сыплются… Но и дома не сидим.

— Понятно… Ну, тогда официально сообщаю вам, что председатель жюри всероссийского конкурса «Песни нашего лета», Гольдман Дмитрий Анатольевич, будет лично прослушивать ваш репертуар. Так что можете гордиться знакомством.

Ждать знаменитого продюсера пришлось ещё минут сорок. Михаил и его соратник, которого он называл Борисом, оккупировали барную стойку, и, судя по громкому разговору, активно поправляли своё самочувствие. Не спавшие всю ночь, Морозовы мужественно боролись с желанием уснуть, и, не выдержав, Наташа придвинула стул и, уютно устроившись, прикорнула на Димкином плече. Склонившись к ней головой, он тоже устало прикрыл глаза.

Проснулись они одновременно от дружного хохота — мужчины за барной стойкой, видимо, вспоминая подробности вчерашнего веселья, довольно бурно проявляли эмоции, подогреваемые очередной порцией виски.

— О, Дима! — широко разведя руками, Борис уставился в сторону входа, — Х-ха!.. Ну, и кто кому проспорил?!

— Ты — мне, а разве нет?! — мужчина лет тридцати пяти, чуть выше среднего роста, с бледными, даже какими-то бескровными чертами лица, казавшегося слишком тяжелым для его довольно худощавого телосложения, стремительно шёл через зал, улыбаясь своим знакомым.

Одновременно открыв глаза, Морозовы проводили его удивлёнными взглядами: человек, известный доброй половине страны, чья фамилия была на устах у каждого, кто так или иначе имел отношение к шоу-бизнесу, вблизи совершенно не производил впечатления: напротив, его длинные негустые волосы совершенно не шли ему и служили, видимо, лишь одной цели — откинутые назад, они прикрывали едва заметную, но, судя по всему, прогрессирующую лысину на его затылке.

Присоединившись к Михаилу и Борису, Гольдман, как ни в чём не бывало, весело болтал с ними, совершенно не обращая внимания на сидяших неподалёку Дмитрия и Наталью. Наконец, не выдержав, Морозов встал и подошёл к нему сам.

— Добрый день, — несмотря на желание сделать замечание по поводу пунктуальности, он довольно вежливо поздоровался.

— Добрый день, — мэтр шоу-бизнеса скользнул по нему равнодушным взглядом и снова повернулся к своим собеседникам.

— Вы назначили время на прослушивание Наталье Морозовой.

— Я?! — казалось, что Гольдман слышит об этом впервые.

— Дима, ты назначал, — Борис, грызя лимонную корочку, согласно закивал головой.

— А кого и зачем я должен прослушивать? — не обращая внимания на Морозова, тот непонимающе уставился на Бориса.

— Это внеконкурсное выступление. Ну, что спонсор оплатил… Забыл? Ты сам позавчера при мне говорил Мише, — тот кивнул на третьего собеседника, — чтобы тот позвонил и пригласил…

— Так мы уже всех прослушали, — нахмурившись, Гольдман уставился куда-то в пол, — вчера же мы кого-то слушали?..

— Это мы слушали тех, кто под фонограмму будет петь.

— Ну, — пожав плечами, Гольдман кивнул, — я же помню… мы фанеры и слушали.

— А Морозова поёт вживую, — Михаил объяснял ему, как ребёнку, — ты и сказал, чтобы она сегодня пришла к двенадцати.

— А она поёт вживую?.. — Гольдман, наконец-то, соизволил бросить на Наташу взгляд, полный жалости и недоверия.

— Да-да, — закусывая спиртное, Михаил энергично двигал челюстью, — вживую. Хорошо поёт!

— У тебя все поют хорошо, даже рыбы в аквариуме.

— Так, может, мы пойдём? — заложив руки в карманы брюк, Дима исподлобья обвёл взглядом членов жюри, — Вам, я вижу, не до нас.

— Если бы она участвовала в самом конкурсе, я бы так и сказал: и д и о т с ю д а, — источая откровенное хамство, изрёк Гольдман, — но, так как за неё заплатили, я, к сожалению, вынужден прослушать ваш рэ-пэр-ту-ар…

— Дим, идём отсюда, — Наташа встала и, подойдя к мужу, взяла его за руку, — моё участие оплачено, значит, я, в любом случае, должна отработать, или пускай возвращают спонсору деньги.

— Вы бы ещё перед самым концертом пришли. Да ещё с живым исполнением.

— В общем-то, я тоже удивился, что утверждение репертуара происходит в день концерта, — Морозов пожал плечами, — но вы сами назначили время. Если вам некогда, давайте без прослушивания.

— Прослушивание — обязательное условие, — металлически отчеканил Гольдман, — мало ли, какую хрень вы там петь собираетесь.

Собрав волю в кулак, чтобы не нагрубить в ответ, Наташа прошла к небольшой сцене, находившейся в углу зала и имеющей форму треугольника. Пока Дима настраивал аппаратуру, Гольдман успел позвонить по телефону и, поставив невдалеке от сцены стул, уселся на него, всем своим видом выражая обречённость. Но, прослушав первый куплет одной из трёх песен, которые должна была исполнить Наташа, невольно подался вперёд и, положив локти на колени, сцепил пальцы. Теперь его устремлённый на неё взгляд из обречённого превратился в открыто удивлённый. Чуть выдвинув вперёд большие, бледные губы и высоко подняв брови, отчего его широкий лоб наполнился продольными морщинами, он буквально буравил её своими светло-голубыми глазами, так, что, случайно посмотрев на него, она смутилась.

— Секунду, — как только стих последний аккорд первой песни, он тут же сделал рукой предупредительный жест и потянулся за телефоном; набрав номер, поднёс его к уху, — Кристина, спустись? Я хочу, чтобы ты тоже послушала… Ну, спустись на одну секунду! — нервно выкрикнув последнее предложение, он отключился и снова посмотрел на Наташу, — Сейчас подойдёт Кристина, и продолжим.

— Ну, как вам эта композиция? — не спрашивая, кто такая Кристина, Морозов сам уже понял, кому только что звонил его тёзка, но виду не подал, — Аппарат не совсем профессиональный, хороший звук не обеспечивает.

— Здесь это неважно, — отмахнулся Гольдман и снова уставился на Наташку, — ты из какого города?