Ужас! Так ведут себя женщины, способные на все. А я и была в тот момент способна на все. Ночевать я отправилась к приятельнице, потому что боялась оставаться в доме одна. «Ты что? — сказала она, побледнев, после того как выслушала мою эпопею. — Тебя могут посадить за нанесение ущерба его собственности!» О том, что здесь судят за каждый неверный шаг, я и думать забыла. Н-да-а, в Америке не разгуляешься с нашими российскими страстями! Содеянное мной меня же и потрясло — я была в ужасе от своего желания мстить. Вернувшись через сутки к себе, я ответила на телефонный звонок. «Если через неделю ты все еще будешь на этой территории, тебе несдобровать. Я позвонил отцу, у него есть знакомые в Госдепартаменте, они тебя депортируют в Советский Союз!» — врал в трубку Бойд, как гадливый ребенок. Моя приятельница Нина Шевелева, знавшая по себе, как далеко заходит гнев женщины и воображение актрисы, вновь советовала: «Лучше уехать от греха подальше, в Вермонт, отдышаться… здесь тебе сейчас оставаться опасно!» Я всерьез задумалась — уехать из Нью-Йорка? Проснувшись в один из тех дней с простыней, обмотанной вокруг шеи наподобие петли, я не на шутку перепугалась: как четко работает подсознание! Как же я могла замотаться этой простыней, ума не приложу — но знак был дан вполне очевидный.

И я приняла окончательное решение. Позвонив Кевину, сказала, что если я останусь в Нью-Йорке, то я за свою жизнь не отвечаю, и попросилась какое-то время пожить у него. Он, конечно, согласился и даже выслал билет на самолет. Перед отъездом мы встретились с Бойдом. «Прости меня, я был очень зол на тебя из-за двери. Если бы я пришел чуть позже, краска бы засохла, и тогда ее ничем невозможно было бы отодрать. Я же квартиру снимаю… И за остальное, прости меня!» — говорил он в ужасе от самого себя. Я закивала головой, что все прощаю. «Я уезжаю, мне надо, я это точно поняла, вот сейчас от тебя иду звонить Кевину насчет билета, я точно иду!» — повторяла я, чтобы ни у кого, даже у меня самой, не было сомнений в том, что я это сделаю. Он вышел проводить меня, сказал, что все равно надо пройтись, купить консервы для Эзме. Дойдя до перекрестка, у которого нам надо было поворачивать в разные стороны, мы остановились. Я встала на цыпочки, поцеловала его в щеку: «Пока! Не грусти, ведь все правильно!» Он взглянул на меня печально и ответил: «Нет, не правильно, а о’кей!» Синхронно, как по команде, мы развернулись и пошли в разные стороны. Через несколько шагов я оглянулась — его задумчивая фигура удалялась вдоль тротуара, как вдруг его плечи дернулись и опустились вниз, словно на них упал тяжелый груз. Отведя глаза, я рванулась к первой попавшейся телефонной будке. «Вылетаю, встречай!» — кричала я Кевину в трубку. После чего отправилась в аэропорт, села на самолет и улетела.

В мае в доме Кевина в Мидлбери раздался звонок. Я сняла трубку. Человек говорил по-русски и предлагал мне принять участие в создании спектакля по пьесе Чехова. Это был Лева Вайнштейн, с которым я до сих пор не была знакома, — актер, известный зрителю еще мальчиком по роли в фильме «Республика Шкид», по работе в театре «Современник», последователь и ученик Анатолия Васильевича Эфроса, сменивший впоследствии профессию актера на режиссуру. Так вот, он однажды взял и уехал жить в Америку. Говорят, первые годы он страшно бедствовал, работал кем угодно, даже открывал дверь, будучи швейцаром, пока не получил предложение переехать в Вашингтон и стать радиожурналистом. Тогда его жизнь наконец вошла в колею — интеллектуальный труд, относительное благополучие. Однако Лева был человеком талантливым и по призванию принадлежал театру. Оттого, видимо, и организовал в Вашингтоне актерскую студию. Теперь он нашел возможность поставить пьесу Чехова «Дядя Ваня» в летнем театре города Аспена, в штате Колорадо. Мне он предложил сыграть Соню. Я поблагодарила и сказала, что подумаю.

За эти месяцы в Мидлбери я освоилась и наладила свой режим. Работала официанткой в мексиканском ресторане «Амигос». Работа была шумной, особенно когда по вечерам приходили студенты и пили пиво огромными пол-литровыми кружками. Поднять такой поднос, с заказом на семь человек, невозможно без предварительной подготовки. Однажды я вылила-таки все содержимое подноса на пиджак одного розовощекого бейсболиста в кепке… Весь стол смерил меня надменным взглядом, парень — жертва моей нелепости — многозначительно поднял бровь, затем хихикнул и потребовал другую порцию… и все. Но больше всего страдали мои уши — студенты, пришедшие пить пиво, орут так, как никто другой нигде в мире. В свободное от «Амигос» время я печатала на машинке всякие мысли и стихи по-русски и по-английски, считая, что работа официантки помогает наблюдать за обществом, в котором я живу, и отвлекает от тяжелых настроений. И вдруг это предложение — ехать в Аспен! «Что такое Аспен?» — спрашивала я американцев. «Городишко маленький, но симпатичный!» — говорили все. Такой ответ звучал неубедительно. К тому же мне показалось, что роль Сони — это что-то стойкое, но заунывное. И я решила никуда не ехать. Лева перезвонил через пару недель. Я начала канючить: «Да я как-то не очень представляю себе Соню, вроде это не мое…» Я почти было отказалась, как вдруг он говорит: «Вы перечитайте, там у нее монолог в конце — это же истерика, надрыв!» Я поколебалась, решила перечитать, договорившись, что перезвоню и дам окончательный ответ через пару часов. А через неделю я летела в штат Колорадо и, глядя из иллюминатора на горные хребты, думала, что была бы самой настоящей дурой, откажись я от поездки, — такую красоту бы пропустила, не говоря уже о Сонином гениальном монологе.

Кроме меня, все остальные актеры должны были быть американцами, и играть надо было по-английски. Я принялась зубрить текст. Обнаружила, что с произнесением некоторых слов у меня большая проблема. Чуть поплоще вылетает из моих уст звук «Э» или «И» — сразу меняется смысл текста. Пришлось заняться дикцией с актером, исполнявшим роль Серебрякова. Выходили с ним на пленэр, залегали в высокой траве — подальше от посторонних — и издавали всякие странные звуки. Однажды он проникся ко мне особым трепетом и попытался поухаживать, но я резко его оборвала, впрочем, без злорадства: разморило человека, с кем не бывает. Дикцию он мне все-таки поставил, правда, были звуки и слова, непреодолимые для русского горла. Особенный хохот у всех вызывало то, как я произносила слово «счастье» и все его производные. У меня никак не получалось открыть рот должным образом, и дело тут не во мне, а в том, что у русских нет такого широкого звука, и это движение челюстью нам кажется противоестественным. А слова Сони в финальном монологе: «Что же делать, надо жить» — я произносила так, что слышалось: «Надо уезжать!» Если учесть, что по сюжету пьесы это происходит сразу после отъезда Елены Андреевны, Серебрякова да и самого Астрова, то смысл таких слов, произносимых Соней, прямо противоположен тому, что написано у Чехова: она призывает дядю Ваню терпеть и продолжать жить, как живут. И вся эта путаница происходила из-за звука «и» в слове «live» (жить) — он никак не получался у меня коротким, и звучало «leave» (уезжать). Со своей стороны, я много иронизировала над американцами, когда актеры спрашивали о своих персонажах: «Нет, ну все-таки, отчего они все так расстроены, ведь ничего особенного не происходит?» Русская хандра без явно выраженного повода им была напрочь непонятна. Правда, я сама в страхе думала, что ставить «Дядю Ваню» в городе Аспен, летом… для этого нужна особая дерзость.

Аспен, что в переводе означает «осина», был знаменит как горнолыжный курорт. Здесь отдыхали и жили круглый год многие голливудские знаменитости. Климат даже летом совмещал в себе все четыре времени года — на горизонте всегда белели вершинами горы, и это также привлекало сюда туристов и любителей спорта. Днем все разъезжали по трассам на велосипедах, играли в теннис, плавали или лазили по горам, а ночью — подрывали полученное за день здоровье в барах и ночных клубах. Находился город на высоте двух или более тысяч метров над уровнем океана, и это тоже придавало ему особый колорит — полбокала вина действовали, как два, дышать поначалу было сложно, зато когда привыкаешь — это чистейший нектар, да и вообще все физиологические процессы здесь происходили в ускоренном темпе. В то лето 1987 года все говорили о предстоящем в августе параде планет или гармоничном совмещении планет: harmonic convergence. В связи с этим сюда съезжались все последователи системы Новой Эпохи (New Age), верующие в то, что на Земле наступает Эра Водолея, а люди, собравшиеся в Аспене — в такой благоприятной в энергетическом отношении точке — будут осенены благодатью. Именно здесь построили (или еще строят) Центр парапсихологии и аномальных явлений, чему активно способствовала любительница эзотерики Ширли Мак Лейн. Одним словом, Колорадо — штат особый, впрочем, как любое место, где есть горы.