Внезапно она вздрогнула – к постоялому двору подкатил экипаж. Руфь напряженно прислушалась, но все заглушали громкое биение ее трепещущего сердца и гулкая пульсация крови в висках. До нее доносился голос мистера Беллингема, который говорил с хозяином, но слов она не разобрала – расслышала только звон монет. А в следующее мгновение мистер Беллингем уже появился в ее комнате и, взяв Руфь за руку, повел ее к экипажу.

– Но, сэр, я хотела, чтобы вы отвезли меня в Милхэм-Грэндж, – упираясь, сказала Руфь. – Старый Томас приютит меня там.

– Хорошо-хорошо, дорогая моя, – торопливо произнес он, – мы поговорим об этом в карете, и я уверен, что вы прислушаетесь к голосу разума. Как бы там ни было, вам все равно нужно сесть в мой экипаж, хотя бы для того, чтобы ехать в Милхэм.

Кроткая и послушная по своей природе, Руфь не привыкла противиться чьим-либо желаниям и была слишком доверчива и невинна, чтобы заподозрить дурное. И поэтому она покорно села в экипаж, который тут же отправился в сторону Лондона.

Июнь 18… года выдался восхитительным, с радостно сияющим солнцем и морем цветов, однако в июле зарядили проливные дожди. Для путешественников и туристов, чье времяпрепровождение сильно зависит от погоды, наступили удручающие времена, когда волей-неволей приходилось заниматься тем, что уныло подправлять сделанные на природе наброски пейзажей, гонять от скуки мух и по двадцать раз перечитывать взятые с собой книги. Бесконечно длинным июльским утром у постояльцев гостиницы в маленькой горной деревушке в Северном Уэльсе особым спросом пользовался последний выпуск газеты «Таймс», хоть и был он пятидневной давности. Близлежащие долины были затянуты густым промозглым туманом, который медленно поднимался по склонам холмов, окутывая селение своим плотным серым покрывалом и полностью скрывая красивый ландшафт, распростершийся за окнами гостиницы. Многим из постояльцев в номерах, которые, прижавшись лбом к холодному стеклу, вглядывались в молочную пелену в ожидании хоть какого-нибудь события, способного развеять эту томительную скуку, уже начинало казаться, что им вообще не нужно было никуда выезжать, что лучше бы они сейчас «сидели дома со своими маленькими детками», как сказал поэт. Сколько из них в этот день, пытаясь хоть как-то скоротать время, заказало обед намного раньше обычного, словно сговорившись, знает только несчастная, выбивающаяся из сил валлийская кухарка. Даже непоседливые деревенские ребятишки оставались дома, и если кто-то из них в поисках приключений вырывался под дождь, чтобы побегать по лужам, то их сердитые матери тут же загоняли их обратно.

Было всего-то четыре часа пополудни – правда, большинство местных обитателей сказало бы, что уже часов шесть или даже семь, поскольку от безделья время после обеда тянулось для них невыносимо медленно, – когда к дверям бойко подкатил валлийский экипаж, запряженный парой лошадей. Ко всем окнам тут же приникли лица многочисленных скучающих зрителей. Кожаные шторы кареты раздвинулись, и наружу выпрыгнул молодой джентльмен. Затем он участливо помог выйти даме, которую полностью скрывал от любопытных глаз плащ, и уверенно повел ее в гостиницу, хоть хозяйка сразу объявила, что у нее нет ни единого свободного номера.

Джентльмен – а это был мистер Беллингем – между тем спокойно распорядился выгружать багаж и расплатился с кучером, не обращая внимания на речи хозяйки, которая уже начала раздраженно повышать голос, после чего повернулся к ней лицом:

– Нет, Дженни, быть того не может! Вы не могли настолько измениться, чтобы прогнать старинного друга на ночь глядя! Если не ошибаюсь, отсюда до Пен-тре-Фёльса добрых миль двадцать по самой ужасной горной дороге, по какой мне доводилось ездить.

– Верно, сэр. Простите, я вас сразу не узнала. Мистер Беллингем, если не ошибаюсь? На самом деле до Пен-тре-Фёльса миль восемнадцать. Честно сказать, это за проезд мы считаем восемнадцать, хотя в действительности там чуть больше семнадцати. Но самое неприятное, что мы и вправду забиты до отказа. Мне очень жаль.

– Ладно, Дженни, я все понимаю, но вы ведь не откажете услужить вашему старому другу? Для этого вы могли бы спровадить кого-нибудь из постояльцев… да хотя бы, например, вон в тот дом напротив.

– Действительно, сэр, он не занят. А может быть, вы сами там разместитесь? Я бы отвела вам лучшие комнаты, да еще прислала бы кое-что из мебели, если тамошняя обстановка вас не устроит.

– Нет уж, Дженни, я останусь здесь. Я хорошо знаю, какая у вас там грязь, и вы, конечно, не станете со мной так обращаться. Убедите перебраться туда кого-нибудь из малозначительных клиентов. Скажите ему, к примеру, что я заранее написал вам и просил оставить за мной комнату. О, я же знаю, что вы добрая душа и сами все прекрасно устроите.

– И то правда, сэр. Хорошо, я постараюсь, а вы пока проведите свою даму в гостиную вон того номера. Сейчас там никого нет, сэр: леди из-за холода весь день лежит в постели, а ее муж играет в карты в третьем номере. Я посмотрю, что тут можно сделать.

– Благодарю, благодарю… Кстати, а затоплен ли там камин? Если нет, велите тотчас затопить. Пойдем, Руфь, пойдем!

Он провел свою даму в большую гостиную с полукруглыми окнами, которая в этот пасмурный день выглядела довольно мрачно. Но я видела эту комнату в другие времена, когда в ней чувствовался дух неуемной молодости и надежд, когда яркие лучи солнца, осветив сначала горные склоны, затем медленно крались вниз, через долины с мягкой шелковистой травой, пока не добирались до маленького, засаженного цветущими розами и лавандой садика, который располагался прямо под этим окном. Да, я видела это своими глазами – но, увы, больше уже не увижу никогда.

– Я не знала, что вы бывали здесь прежде, – сказала Руфь, пока мистер Беллингем помогал ей снять плащ.

– О да, три года назад я бывал здесь на публичных чтениях. Мы пробыли тут больше двух месяцев; нас привлекала доброта хозяйки и ее непосредственность, но в конце концов мы не вытерпели ужасной грязи. Впрочем, на недельку-другую остановиться у нее можно.

– Но как она сможет нас разместить? Я сама слышала, как она сказала, что свободных мест у нее нет.

– Все правильно, так и есть. Но я ей за это хорошо заплачу. За такие деньги она не преминет извиниться перед каким-нибудь бедолагой из своих постояльцев и выпроводит его в другой дом, через дорогу. Но это ненадолго, ведь нам нужна крыша над головой всего на пару дней.

– А мы с вами не можем поселиться в том доме?

– А потом есть холодную еду, которая успеет остыть, пока нам ее принесут из кухни по другую сторону дороги? Не говоря уже о том, что в этом случае нам некого будет отругать за плохую стряпню. О, Руфь, ты еще не знаешь этих маленьких деревенских гостиниц в глубинке Уэльса.

– Не знаю, но только думаю, что это не совсем честно, – тихо начала Руфь, но закончить мысль не успела, потому что мистер Беллингем, насвистывая со скучающим видом, уже отвернулся и ушел к окну, за которым лил дождь.

Помня, сколько мистер Беллингем заплатил ей в прошлый раз, миссис Морган наплела кучу разных небылиц, чтобы уговорить покинуть свой номер одного джентльмена и его жену, которые собирались оставаться у нее до субботы. Очень недовольные, те пригрозили съехать на следующий же день. Но хозяйка быстро посчитала, что, даже если они выполнят свою угрозу, она все равно в накладе не останется.

Покончив с хлопотами, Дженни с облегчением уселась у себя в гостиной и за чашкой чая принялась обдумывать обстоятельства неожиданного появления у нее мистера Беллингема.

«Она ему, разумеется, не жена, – думала миссис Морган, – это ясно как божий день. Его законная супруга обязательно привезла бы с собой служанку, да и держалась бы более важно и высокомерно. А эта бедняжка все время молчит и притихла, как мышка. С другой стороны, молодость есть молодость. И если отцы и матери закрывают глаза на шалости своих сыновей, то не мое это дело – задавать лишние вопросы».