– Он, наверное, сейчас там, а с ним еще три дружка, и они перерывают твой багаж.

Возможно, так оно и было. Любому, кто достаточно долго знаком со спецслужбами и ведет себя необычно, следует такого ожидать… особенно если по чистой случайности он обнаруживает, что у него за стенкой проживают два агента спецслужб.

Это был второй тревожный инцидент. Подробности его любопытны, но я предпочел бы пока в них не вдаваться, скажу только, что решил было, что у меня развивается опасная паранойя, пока мне не попала копирка из регистрационной квитанции. Тут я почувствовал себя немного лучше, во всяком случае, перестал так беспокоиться за собственное душевное здоровье. Гораздо полезнее твердо знать, что спецслужбы за тобой присматривают, чем все время подозревать и никогда не быть уверенным.

Но лишь третий инцидент заставил меня задуматься, не перенести ли немедленно редакцию назад в Вашингтон. Под утро меня разбудил телефонный звонок, и незнакомый голос произнес:

– Президент идет в церковь. Поспешите, если хотите его перехватить.

Что? В голове у меня было пусто. Какой президент? Зачем мне его перехватывать? Особенно в церкви?

– Кто это, черт побери? – наконец спросил я.

– Тони, – ответил голос.

Я пошарил в поисках выключателя. На мгновение мне показалось, что я все еще в Мексике. Потом свет зажегся, и я узнал привычный люкс. Господи! Ну конечно же. Ки-Бискейн. Президент Никсон. Тут все сложилось: сволочи собираются подставить меня под арест по обвинению в якобы попытке покушения. Агенты за стеной, наверное, уже подбросили мне в багажник дальнобойную винтовку, а теперь пытаются выманить к какой-то церкви, где, едва я припаркуюсь, меня можно будет сцапать перед камерами. Тогда они «найдут» винтовку за две минуты до того, как Никсон явится на службу, и мне конец. Я уже видел заголовки: «РАЗОБЛАЧЕН ЗАГОВОР С ЦЕЛЬЮ ПОКУШЕНИЯ НА НИКСОНА», «СНАЙПЕР СХВАЧЕН У ЦЕРКВИ КИ-БИСКЕЙН» плюс фото на первой полосе: полицейские осматривают винтовку, я в наручниках, Никсон браво улыбается в камеру.

Вся сцена промелькнула у меня в голове за долю секунды, голос в трубке продолжал орать. Меня захлестнула паника. «Нет! – подумал я. – Ни за что на свете!»

– Ах ты гребаный сукин сын! – завопил я в телефон. – Я и близко к хреновой церкви не подойду!

Повесив трубку, я моментально заснул. Ближе к вечеру Рипли заехал в отель, и мы выпили пива в баре на пляже.

– Господи Иисусе! Ты совсем не в себе утром был, да? – спросил он.

– Что?

Он рассмеялся.

– Ну да. Ты же на меня орал. Черт, я подумал, может, ты хочешь посмотреть на сцену у церкви Никсона?

– Уж, пожалуйста, какое-то время мне с наводками не звони, ладно?

– Не беспокойся, – ответил он. – Мы все равно сегодня уезжаем. Ты с нами летишь?

– Нет, – отрезал я. – Я собираюсь проспать два дня напролет, а потом сяду на паром в Вашингтон. Поездка для меня была неудачная. Наверное, брошу на какое-то время освещать Никсона – во всяком случае, пока не справлюсь с запоем.

– Может, тебе надо сменить работу или пойти лечиться?

– Нет. Думаю, я подыщу себе какое-нибудь место, где буду учить журналистике.

* * *

В контексте журналистики мы имеем дело с новым типом газетной информации для «шапки» – «симбиотической пирамидальной цитатой». Columbia Journalism Review никогда такого не одобрит, во всяком случае, пока нынешний редактор не помрет от мозгового сифилиса, и, вероятно, даже после.

Что?

У нас на руках иск за клевету?

Маловероятно, потому что никто в здравом уме не воспримет это всерьез и уж менее всего свора выживших из ума писак, которые заправляют Columbia Journalism Review и которые за последний год или около того немало сил убили, чтобы по любому вопросу подчеркнуть, что ни одно, решительно ни одно мое слово нельзя воспринимать всерьез.

«Кто может, делает. Кто не может, учит», – сказал однажды Бернард Шоу, и я привожу его афоризм лишь затем, что смертельно устал от того, что на меня орут тупицы. Профессора, как правило, заплесневелые личности, но преподаватели журналистики особо закоснели в своих взглядах, потому что каждый новый день напоминает им о мире, которого они никогда не узнают.

БУ-БУХ! в дверь. Опять газета, опять какое-то жестокое обвинение. БУ-БУХ! Изо дня в день. Поставь будильник, всоси заголовки со стаканом теплого «драно» и на занятия. Преподавать журналистику: тиражи, распространение, обсчет заголовка и классическая пирамидальная шапка.

Господи, вот о последней не дай забыть! Владение пирамидальной шапкой прокормило больше немощных тупиц, чем Конгресс или армия в мирное время. Пять поколений американских журналистов льнуло к этому окаменевшему сосцу, и когда в 72-м дошло до дела, ряды у них были такие сплоченные, что семьдесят один процент газет в стране высказались за избрание Ричарда на второй срок.

Сейчас, полтора года спустя, журналистский истеблишмент, говорящий от имени когда-то «молчаливого большинства» от побережья до побережья за Никсона, набросился на него с оголтелой злобой, какую редко встретишь в газетном деле Америки. На ум приходит лишь один недавний пример: промашка самого Никсона, когда он объявил Чарльза Мэнсона виновным, пока того еще только судили в Лос-Анджелесе.

Я бы не только ввел «симбиотическую пирамидальную шапку» как ориентир будущего в журналистике, но и еще пару-тройку идей: главным образом по поводу Никсона, и кое-какие из них довольно мерзкие – во всяком случае, по моим меркам, ведь большинство зиждется на очень большой вероятности, что Никсон все-таки переживет свой седьмой кризис и, уцелев, оставит нам наследие неудач, стыда и коррупции, каких мы даже вообразить себе сейчас не можем.

Мрачная мысль в сегодняшней атмосфере самопоздравлений и обновленной профессиональной гордости, которая вполне понятно преобладает в сфере нынешней политики и журналистики. Не только в Вашингтоне, но и по всей стране найдешь людей, кто всерьез озабочен здравием и долговечностью американской политической системы.

Базовая линия всегда одна и та же: «Мы едва не продули, но в последний момент отшатнулись от края». В подобных разговорах такие фамилии, как Сирика, Вудворд, Бернстайн, Кокс, Ричардсон, Рукельхаус, произносят почти благоговейно, но все, кто лично участвовал в Уотергейтском скандале и всех его омерзительных «боксах», знают, что это лишь авангард, ценимый за храбрость, интуицию и понимание того, что надо делать в том нескончаемом шквале критических моментов, когда один-единственный материал мог обрушить на их головы весь истеблишмент. Но были буквально сотни, возможно тысячи, других, кто пришел к тем же выводам и сказал: «Ну, честно говоря, я этого не планировал, но если уж так вышло, давайте раскрутим».

В нашей стране множество людей, в том числе редакторов, конгрессменов и юристов, стали лучшего о себе мнения за то, как отреагировали, когда их опутали щупальца уотергейтского осьминога.

Есть и множество других, кого он безвозвратно утащил на дно, что, возможно, к лучшему для остальных нас, ведь многих разоблачили как опасных мошенников, или безжалостных свиней, или и тех и других разом. Других, кого хотя бы отчасти затронул тот или иной аспект Уотергейта, но кому посчастливилось не попасться, какое-то время будет преследовать чувство нервной вины, но через год Или два оно забудется. Эти, по-своему, не менее опасны, чем те, кто отправится в тюрьму, ведь они «хорошие немцы» среди нас, те, кто открыл дорогу Уотергейту.

Я вот уже три месяца пытаюсь дочитать «Взлет и падение Третьего рейха», таскаю томину в багаже от Буффало и Окленда до Энн Арбора и Хьюстона, даже в джунгли и затерянные рыбацкие деревушки Юкатана.

Но события происходили так быстро, что вечно не хватало времени взяться за книгу всерьез, даже на Юкатане с его огромными гамаками в отелях по пятьдесят песо за ночь, где приходилось на полную мощность выкручивать гонконгские вентиляторы под потолком, чтобы ветер разогнал по углам тараканов.