— Ты имеешь в виду, что это вы к ним плохо относились, — парировала я.

Фрагменты собрались воедино, и меня наполнило мрачное подозрение. Чикагцы очень быстро поверили, что мой патрон — от снайперской винтовки, а ведь Кара была частью команды, которая угнала грузовик Horizons, где я и нашла его. Ребята из "Веланда" говорили, что Кара не раз пропадала; кроме того, во время последних двух убийств она была на Площади.

Сейчас это стало казаться столь ясным, что я не знала, как не додумалась раньше.

Разве что я не хотела в это поверить.

Уоллис должен был знать, чем занималась Кара. Он отправил меня на улицы, зная, что меня обвинили в преступлении, совершенном ею. Меня использовали как ее прикрытие, чтобы она продолжала убивать солдат.

"Спасибо за то, что ты сделала", — сказала она мне. А следовало сказать: "Спасибо, что приняла удар на себя".

Мне стало плохо.

Я подняла глаза на Такера, более, чем когда-либо, сомневаясь в правдивости его истории, подозревая, что он, как и я сейчас, знал, что Кара была снайпером. Но высокомерия, которое он демонстрировал на базе, не было и в помине, оно исчезло, подобно синей форме.

— Эй, Снайпер! — крикнул кто-то снаружи. — Выходи, собрание сейчас начнется!

— Тебе пора идти, — сказал Такер.

— Сразу за тобой.

Он прошел к двери, помедлив возле нее, будто ожидая, что я присоединюсь к нему. Когда я этого не сделала, он скрылся.

Все мои мышцы дрожали. Уоллис солгал. Кара лгала. Лжет Такер. Все скрывали правду, от которой зависела моя жизнь.

Я ненавидела секреты.

Я сняла с шеи медальон святого Михаила. Он больше не прикоснется к моей коже. Он предназначался снайперу. Его дали мне прямо на глазах у снайпера. Все это время я служила ей прикрытием. Даже в смерти.

Медальон выпал из моей дрожащей руки и с тонким металлическим звоном упал на пол.

Не знаю почему, но под градом открытий мои мысли вернулись к Чейзу. Я ясно увидела, как он сидит рядом со мной в кузове грузовика Табмена и рассказывает о святом Михаиле, о загробном мире и о своей надежде на то, что моя мама нашла покой.

Не успев больше ничего подумать, я на четвереньках полезла доставать медальон оттуда, куда он упал: под один из длинных столов, заваленных кучей разнообразных вещей. Он мне нужен. Он хранит меня. Я не могу его выбросить.

В этот миг и раздался гулкий, оглушительный грохот. Стены затряслись. С потолка посыпалась пыль. Этот короткий толчок землетрясения длился всего несколько секунд, которые показались вечностью.

Я все еще была на полу, наполовину под столом, с зажатой в кулаке цепочкой. Мои мышцы сковало от ужаса. Я не могла пошевелиться. Даже дышать не могла.

На стенах дрожали лучи фонарей. Мои уши заполнил пронзительный скрип гнущегося и рвущегося металла. Звуки раздавались из дальних тоннелей. Со стороны городского центра. Рядом с деловым районом, где должно было состояться собрание.

Куда направлялись Чейз, и Шон, и Такер.

Еще один взрыв, и я увидела, как потолок разошелся, словно разорванный посередине лист бумаги. Я услышала, как он сердито заворчал, завыл, а потом изверг камни и пыль. Стены, такие прочные на вид, согнулись, стеллажи сломались и засыпали центр комнаты припасами.

Мир стал ослепительно-белым, а затем черным.

* * *

Боль отступала. Не сразу, а постепенно, как будто я соскальзывала в горячую, целительную ванну. Мои мышцы расслабились. Страх рассеялся. Скоро темнота стала казаться естественной, как ночью.

А потом пришла она. Не знаю, как или даже когда именно она появилась. Все, что я знала, — это то, что она была там, такая же реальная, как и я. Она опустилась на колени, а потом легла рядом со мной, так что мы обе смотрели наверх, в темноту.

— Привет, мам.

— Привет, детка.

Ее тонкие пальцы переплелись с моими, и наши соединенные руки легли на мягкую ткань футболки, закрывающую ее живот.

— Значит, я мертва, — сказала я. Оказалось, это не так уж плохо. Я не боялась. Я не чувствовала усталости, или злости, или голода. Но, даже несмотря на то, что она рядом, я все еще испытывала непонятное ощущение, что чего-то не хватает. Какой-то важной части меня.

— Не думаю, что ты мертва, — сказала она.

Я с сомнением фыркнула. Уж она-то должна знать.

Она тихо напевала, водя пальцами по тыльной стороне моей кисти. Я вздохнула. Впервые за долгое время мой разум затих, успокоился. Я повернулась лицом к ней и улыбнулась, и она улыбнулась в ответ, а я подумала о том, как похожи наши рты. Мне это нравилось.

— Я скучала по тебе, — сказала я.

Она была теплой, но, когда я попыталась прижаться к ее боку, в мои ребра впился камень. Что он здесь делает? Всего мгновение назад поверхность была мягкой. Я отпустила ее руку, чтобы вытащить камень, но, хотя я нащупала острые края, я не могла его видеть. Я даже свою руку не могла разглядеть. Единственное, что я могла видеть, – это она.

Начавшаяся было пульсация в голове переросла в боль, волнами расходившуюся от основания черепа. Во второй руке у меня что-то было. Плоский и круглый кусочек металла. Он был мокрым, а мои пальцы болели от того, как сильно я его сжимала.

Он напомнил мне что-то. Серебряное кольцо с красивым черным камнем. Но это было не кольцо, это была монета.

— Я знала, что он тебя найдет. Он всегда был хорошим мальчиком. Из хорошей семьи, — сказала она.

Острая боль взорвалась у меня в мозгу. Перед глазами стали появляться тонкие полоски света, каждый раз заслоняя ее на несколько секунд.

Я вспомнила. Я все вспомнила. Его черные волосы и мозолистые ладони. Его темные глаза, все время наблюдающие за мной.

Только не умирай. Пожалуйста.

— Мам, он... — Я не смогла произнести это вслух.

— Я не знаю, — сказала она, слегка нахмурившись.

Эта короткая фраза стала последней каплей. Я разрывалась. Ровно напополам. Мне нужно было выяснить, умер ли он, тогда он сможет быть с нами, но я не могла оставить ее. Ни на секунду. Никогда больше я не выпущу ее из вида.

— Эмбер, милая, — успокаивала она, притягивая меня ближе. Но она не была мягкой и теплой. Она была холодной, и свет внутри нее становился все слабее. Когда я вцепилась в нее, ее не было. Мои пальцы наткнулись на что-то твердое и плоское прямо надо мной. Под ногти впились занозы.

— Нет, подожди... — Я всхлипнула. — Мама. Пожалуйста. Останься.

— Ты не можешь оставить нас обоих, — сказала она; ее лицо было бледным. — Но все в порядке. Знаешь почему?

Я задохнулась. Боль прошила мою левую руку от запястья до локтя.

— Все в порядке потому, что у меня было почти восемнадцать лет с тобой. Лучшие восемнадцать лет в моей жизни.

— Мам...

— Тихо. Послушай. Мне надо дать тебе пару материнских советов.

Мы с Чейзом сидели в кузове в East End Auto. Он говорил о своей маме. О загробном мире. Он был прав. Он всегда был прав.

— Послушай, потому что это важно. Побольше кушай: ты становишься слишком тощей. И улыбайся. О, и не верь никому, кто говорит, что вернет тебе деньги позже. Они никогда не возвращают.

Боль в руке была такая, будто кость горела изнутри. Она прошила мое тело до позвоночника, до пяток, до затылка.

— И еще одно, — сказала мама. — Ничего в жизни я не любила больше, чем тебя. Ради тебя стоило жить, и, Эмбер, ради тебя стоило умереть.

А потом она исчезла. И не имело значения, как долго я кричала, что тоже люблю ее или чтобы она не уходила. Она просто исчезла. Осталась только темнота, завалы и стены моей безмолвной могилы.

* * *

В следующий раз я пришла в себя с острым осознанием того, что одна. Остальное возвращалось медленно: туннели, складское помещение, ползание под столом, чтобы достать медальон со святым Михаилом. Мама.

Я закричала, зовя на помощь, но звук отразился от стен замкнутого пространства, и у меня в ушах зазвенело. Я вытянула руку, ощутив нижнюю сторону столешницы меньше чем в футе от своего лица. Один ее край опустился, прижав мои голени и щиколотки. Левое запястье горело от боли, посылая в онемевшие пальцы волны покалывания. Правой рукой и левым локтем я толкнула преграду как можно сильнее. Она не сдвинулась.