"Вставай". По-прежнему безрезультатно.

Чейз вернулся в машину, потирая лоб ладонью. Мы сидели в темноте минуту. Две. Нам нельзя было терять время. Приближался рассвет, и мы должны были двигаться в Чикаго, но сколько бы раз я себе это ни повторяла, я не могла набраться мужества и открыть дверь.

Чейз медленно перегнулся через центральную консоль и отстегнул мой ремень безопасности. Даже после того как он отстранился, я все еще ощущала то место, где его рука прикоснулась к моему животу.

Я знала: он многое хотел сказать. То, что говорил обычно: "нам вовсе необязательно делать это" или "давай я сам все проверю, а ты подождешь здесь". Но ничего подобного я сейчас не услышала. Возможно, он понимал, каким будет мой ответ. Возможно, знал, так же хорошо как я, что мы должны сделать это. Эта загадка, оставь мы ее без ответа, будет напоминать о себе до конца наших, вероятно недолгих, жизней.

Он сидел рядом, и тепло его тела легко преодолевало разделяющие нас дюймы. Я слышала его дыхание. Его форменная куртка зашуршала, и в свете луны я увидела вздувшийся полукруг кожи в том месте, где связки шеи соединялись с мускулами плеча. Следы от зубов, оставшиеся с того времени, как я укусила его, когда была в такой ярости на Такера. Мои щеки запылали от стыда. Чейз не был объектом моей злости, но, казалось, ему все равно всегда приходилось отдуваться.

Я робко наклонилась к нему и поцеловала это место. "Я могу все поправить, — подумала я. — Я могу отменить все грубые слова, если он даст мне шанс".

Его кожа была мягкой, но мышцы под ней — тугими и крепкими. Мои губы замерли возле его шеи, его быстрое дыхание колыхало мои волосы. Я закрыла глаза.

— Пора, — сказал он решительным голосом. — Пойдем, Эм.

Мы вышли из краденого военного автомобиля, осознавая, что оставляем позади сомнения и мнимое спокойствие, которое обеспечивали бывшие истины. Теперь пути обратно не было. Надежда и все ее ужасные последствия нанесли свой удар. Через несколько минут мы узнаем правду.

Либо мама жива, либо кто-то затеял очень опасную игру.

Мы проскользнули между двумя обшарпанными гаражными блоками на задний дворик дома Чейза. Струящийся по венам адреналин помог мне перебраться через ограду, но я все равно сильно нервничала.

Пока Чейз искал в кустах большой камень, я ждала в диких зарослях травы у задней двери. К моему изумлению, под камнем обнаружилась грязная пластмассовая коробка с ключом. Хоть он оцарапал замок, когда Чейз вставлял его, дверь открылась в полной тишине.

— Жди здесь, — прошептал Чейз, как только мы оказались внутри.

Я пригнулась, прислонившись к стене его гостиной, выжидая, пока глаза привыкнут к темноте. В руках у Чейза были фонарик и пистолет. Он держал их друг над другом, но нацелив вниз, чтобы свет не отразился от окон. Я втянула в себя воздух, подумав, что он мог пахнуть успокаивающими воспоминаниями, но ошиблась. Он был застоявшимся и холодным и совсем не походил на воздух дома, в котором я провела полдетства.

Тщательно проверив каждую комнату, Чейз вернулся. Фонарик был выключен и заткнут за пояс, пистолет также покоился в кобуре, хоть я и заметила, что Чейз не застегнул ее. Все еще существовала возможность, что проезжающему мимо патрулю взбредет в голову осмотреть дом.

— Пусто, — сказал Чейз со смесью облегчения и сожаления.

Я медленно встала. Было так темно, что я видела только контуры предметов, но этого оказалось достаточно, чтобы разглядеть: из комнаты вынесли всю мебель. После того как умерли родители Чейза, его дядя нанял кого-то, чтобы сбыть большую часть вещей на гаражной распродаже. Кое-что осталось — только то, что никто не взял бы и даром. Накренившаяся на бок плетеная из прутьев подставка для цветов. Пара садовых стульев у стены столовой. Я на цыпочках зашла на кухню и увидела на стойке проволочную сушилку для посуды — последнее напоминание о женщине, которая когда-то готовила печенье к нашему возвращению из школы.

— Здесь все же так странно без всех ваших вещей. — Я прижимала локти к бокам. — Так грустно.

— Это просто место, — сказал Чейз, не отрывая глаз от окна гостиной. Я узнала этот пустой тон. Он говорил так только тогда, когда пытался подавить свои чувства.

— Можем наблюдать за твоим домом из моей комнаты, но мы никуда не пойдем, пока не убедимся, что нас не поджидает засада, — добавил он.

Мне это не понравилось. Я хотела узнать, там ли она, а если нет, то обшарить весь дом в поисках подсказок. Я хотела посидеть на своей кровати, завернуться в свое одеяло, прикоснуться к своим книгам. Хотела забрать свою одежду, взять лифчик, который мне подходит, и надеть собственные джинсы. Но в словах Чейза был смысл. Я не получу ничего из желаемого, если мы окажемся в ловушке.

Я проследовала за Чейзом по пустому коридору. Даже в темноте мне были видны бледные очертания на стенах в тех местах, где раньше висели картины. Его комната была первой слева, и, как только мы вошли в нее, у меня сжалось сердце. На окнах не было ни штор, ни жалюзи, которые скрывали бы мою собственную спальню, находившуюся на расстоянии десяти футов отсюда.

В моем доме было темно.

Меня охватила волна разочарования. Возможно, здесь устроили промежуточный пункт, а затем забросили его, когда МН обвинила меня в поддержке снайпера. Если это произошло, то неизвестно, куда делись обитатели дома. Они могли перебраться в другой район. В другой город. Оказаться в тюрьме. Я крепко сжала в кулаках юбку.

Чейз пригнулся у подоконника, повернувшись к улице, чтобы видеть любое движение снаружи.

— Пойдем посмотрим, — прошептала я.

Он поразмыслил над этим, но покачал головой.

— Подождем. Если там кто-то есть, мы увидим признаки их присутствия.

Спорить с ним было бессмысленно.

Шли минуты. Пока я смотрела в окно, Чейз обрывал паутину. С болью сожаления я вспомнила, какой была его комната, когда мы были детьми. Разбросанная по полу одежда. Пустые банки из-под колы под двуспальной кроватью. На тумбочке — емкость для жуков, которых он умудрялся пронести мимо мамы. Он был таким мальчишкой.

Треск! Я на автомате упала на колени, но в комнате был лишь Чейз, который отрывал от пола доску, прятавшуюся под надрезанным лоскутом ковра возле угла шкафа.

— Что ты делаешь?

Он посветил фонариком на небольшую деревянную коробку, вдвое меньше обувной. Когда Чейз дунул на нее, в воздух поднялась пыль.

— Перед тем как меня призвали, я кое-что здесь припрятал, — пояснил он.

Одним глазом следя за темным окном, я смотрела, как Чейз отодвинул скрипнувшую крышку и пальцем пошевелил содержимое коробки. Затем достал школьную фотографию симпатичной девочки-метиски с иссиня-черными волосами до подбородка. Его сестра Рейчел в старшей школе. Заинтригованная, я опустилась на пол рядом с Чейзом, все еще прислушиваясь к тому, что происходило на улице. Внезапно меня окатило ощущение, что мы уже делали это раньше: сидели с фонариком над спрятанными сокровищами и старались не попасться.

Чейз перебирал остальную часть своего клада: сорок долларов наличными, игрушечная машинка со вмятинами, пара бейсбольных карточек довоенных команд, свадебная фотография его родителей, сложенная пополам. Изображение было настолько истрепавшимся, что едва не разваливалось по линии сгиба.

Что-то встрепенулось внутри меня. Я подумала о своих письмах, которые он так долго носил с собой в рюкзаке. У него было немного, но эта небольшая коллекция воспоминаний помогала ему держаться. Это было так трогательно и обладало огромным глубинным смыслом: даже такие мелочи могут столько значить для него.

Что напоминало мне о доме? О маме? О Бет, которая спала в своей постели в паре кварталов отсюда? Все, что у меня было, — это глупая подвеска, которая якобы защищала меня. И даже она на самом деле мне не принадлежала. Внезапно Чейз, со всеми его потерями, показался невероятно богатым.