Он никогда не оставался на свободе подолгу, и дети его почти не знали. Неудивительно, что теперь дочь не бежит к нему с распростертыми объятиями. Девочка явно нервничала при виде отца. Из того, что рассказывала ему Габби, Винсент сделал вывод, что Синтия старается представить их в глазах детей в самом невыгодном свете. Чери он винить не мог, но возненавидел Синтию еще больше, чем прежде. Она очень искусно манипулировала всеми, даже им. Но, если приходилось выбирать между Синтией и органами опеки, бабушка имела все преимущества перед государством. Дети были за ней как за каменной стеной. Если бы только не он… если бы только не он… Во всем виноват он один.

Этот псих Джеймс никогда не поднимался выше уровня дворового дурочка. Учитывая, что именно Синтия несет ответственность за психическое здоровье сына, Винсент тревожился из-за того, что мать Габби имеет такое влияние на его дочь.

Винсент чувствовал себя абсолютно беспомощным. Он уже довольно долго испытывал это чувство, но, похоже, никогда не сможет к нему привыкнуть. Единственной мыслью, терзающей его сейчас, было найти этого ублюдка Джеймса и выпустить из него кишки. После все само собой встанет на место. В этом Винсент был уверен. Если ему суждено еще раз сесть в тюрьму, то на этот раз хотя бы за дело.

Думая о мести, Винсент поддерживал Габби настолько нежно, насколько позволяли скованные руки.

Джек Каллахан никогда прежде не чувствовал себя таким старым и слабым. Ему с трудом верилось, что он присутствует на похоронах маленького правнука. Почему он позволил им тогда поехать домой? Почему рок избрал именно эту ночь для того, чтобы безумный Джеймс решился дать волю своей ярости? И почему полиция не может его отыскать? Эти вопросы мучили Джека Каллахана и днем, и ночью. Если бы он мог, то задушил бы подонка собственными руками. Но Джеймс, казалось, сквозь землю провалился. Синтия говорила, что, когда сын приходил к ней домой, то по виду находился под действием какого-то наркотика. Он обвинял родных в том, что они разрушили его жизнь, говорил, что мать любит внуков гораздо больше, чем любила собственных детей. Судя по всему, последнее обвинение задело даже такую толстокожую суку, как Синтия.

Джек посмотрел на дочь, спрашивая у Бога, как же он позволяет таким тварям, как она и ее сын, поганить землю своим присутствием, в то время как маленький Винсент мертв. Это несправедливо!

Рядом стояла раздавленная горем Габби. Джек даже радовался, что Мэри не дожила до этого дня. По словам священника, это ее точно бы убило.

Страшный день… Ужасный во многих отношениях…

Берти Уорнер стоял на кладбище и наблюдал за церемонией с соответствующим горестному событию скорбным выражением на лице. От увиденного его воротило с души. Он считал смерть неизбежной составляющей жизни, но смерть естественную, которая приходит в положенное время, а не причинена рукой человека. Берти считал, что рак предпочтительнее пули в голову. В этом случае, по крайней мере, есть шанс закончить все дела и попрощаться с друзьями и близкими.

Похороны ребенка — хреновое дело. Такого быть не должно! Все, кто присутствует на поминальной службе, невольно радуются тому, что покойный — не их ребенок. Бывали дни, когда Берти хотелось сбежать от своей семьи хоть за тридевять земель, но на самом деле он ни за что с ними не расстался бы. Если кто-нибудь из них, не дай Бог, умрет, то Берти не сомневался, что на похоронах будет выглядеть не лучше убитых горем Винсента и Габриелы.

Но настоящей звездой церемонии была Синтия. Глаза всех собравшихся, не отрываясь, следили за бабушкой погибшего мальчика. Синтия была похожа на героиню какого-нибудь американского сериала. Черное платье по фигуре, туфли на высоких каблуках, на голове небольшая шляпка со спускающейся на лицо короткой вуалью… Надо отдать должное, она все еще хороша. Не то чтобы он хотел к ней хоть пальцем прикоснуться, даже если Синтия будет умолять об этом… Ну разве что очень сильно попросит…

Хреновый день, ничего не скажешь… А еще Берти мучило ощущение, что в этом деле не все чисто. Так обычно выражаются легавые. Его интуиция — а Берти Уорнер гордился своей интуицией — подсказывала, что что-то здесь явно не так. От поджога дурно пахло. Конечно, этот псих Джеймс способен на многое, вот только слишком уж складно все выходит…

Все знали, что Берти Уорнер недолюбливает Синтию Каллахан. Она убила его лучшего друга, хотя, по правде говоря, винить ее за необходимую самооборону не стоит. Он знал, на что способна Синтия, поэтому на похоронах не подпал под ее очарование. Хотя все вокруг говорили, что она в детях души не чает. Возможно, неприязнь его ослепила, и он, как говорится, лает не на то дерево…

В любом случае, небольшое частное расследование не помешает. У Берти хватало знакомых полицейских, готовых оказать ему подобную услугу. Он будет держать Винсента в курсе последних новостей в расследовании этого убийства. Именно убийства, потому что никак иначе назвать случившееся было нельзя.

Маленький гробик Винсента медленно опустили в могилу. Рыдания Синтии заглушали всеобщий плач. Ни у кого из присутствующих на церемонии не должно было возникнуть и тени сомнения, что бабушка в ребенке души не чаяла. Уже поговаривали о том, что мальчик был бы жив, если бы остался с бабушкой, у которой он прожил бóльшую часть своей короткой жизни.

Габриела — милая девушка, но она не сумела позаботиться о собственных детях должным образом. В чем-то она похожа на Селесту, а ее тетя, как всем известно, не была полностью в здравом уме. Общее мнение склонялось к тому, что Синтия, что бы она ни натворила в прошлом, реабилитировала себя полностью.

Синтия купалась в теплоте людского сочувствия. Она стояла, взяв дочь под руку, а внучка мертвой хваткой вцепилась в другую ее руку. Синтия понимала, что добилась своего. По крайней мере, теперь окружающие не считают ее неприкасаемой.

Люди наблюдали за тем, как она обнимает и утешает Габби. Впоследствии они скажут, что, когда случается такое горе, хорошо, что мать оказывается рядом.

С похорон маленького Винса минуло почти девять месяцев. Габби постепенно возвращалась к нормальной жизни. Пока ей было еще очень трудно, но она знала, что пройдет немало времени, прежде чем она сможет снова радоваться окружающему миру.

Винсент вернулся домой и работал в гараже в восточном Лондоне. Постепенно все становилось на свои места. Было трудно. Чери жила у Синтии, но часто гостила у родителей. Сейчас Габби это вполне устраивало. Винсент считал, что неразумно забирать девочку у бабушки, пока у них нет нового дома и они не могут позволить себе купить вещи, уничтоженные в огне пожара. Но Габби подозревала, что на самом деле он просто обижен равнодушием дочери. Он сидел в тюрьме так долго, что стал для Чери совершенно чужим человеком. Грустно, но такова жизнь.

Габби снова забеременела, но в отличие от мужа, который готов был прыгать от счастья, боялась чересчур радоваться предстоящему пополнению в их семействе. Винсент же, наоборот, считал, что у них появился шанс все начать сначала и создать-таки нормальную семью. Габби опасалась давать волю мечтам. Ей никогда не везло. Как только молодая женщина решала, что ее жизнь наладилась, следовала очередная катастрофа.

Руки до сих пор доставляли ей беспокойство, и дело было вовсе не в покрывающих их шрамах. Габби роняла такие мелкие предметы, как булавки и почтовые марки, даже нож не всегда ее слушался. Вскоре ей сделают еще одну операцию по трансплантации, и тогда дела пойдут на лад. Впрочем, Габби решила отложить пересадку кожи до рождения малыша.

Она надеялась, что это будет девочка. Она не хотела заменять Винса другим мальчиком. А Винсент рассчитывал на сына. Он мечтал гулять с ним в парке и играть в футбол. Габби знала, что не станет ревновать Винсента к малышу. Муж стал точкой опоры в ее жизни. Он помогал ей пережить горе и чувство вины. Она винила себя в смерти маленького Винса, и это чувство никогда не оставит ее до конца.