- 'Ythde swa thisne eardgeard, — произнес Гилфорд, глядя перед собой. — Aelda scyppend, othth Aet burgwara breahtma lease, eald enta geweorc idlu stodon.

— Вот так Творец уничтожил этот город, — сказал Эдо, — с тех пор, лишенная голосов жизни, обитель гигантов лежит пустой.

Я удивленно посмотрел на него, не только потому, что впервые за много часов услышал его голос, но и от того, что не подозревал в нем такого блестящего знания английского языка.

Гилфорд согласно кивнул.

— Ты близок к истине. Это из старой поэмы, — пояснил он нам. — Печальная песня о потерянном прошлом, вещах, которые когда-то существовали, но теперь их больше нет.

Я спешился, оставив свою лошадь, и прошел вперед между развалин того, что некогда было домами. Не для того, чтобы найти признаки людей, которые здесь жили: это было, вероятно, много веков назад, и все их имущество давно превратилось в пыль.

В траве были разбросаны осколки сланца, серые и зеленоватые, но среди них я уловил короткую вспышку насыщенного красного цвета. Я присел на корточки, чтобы лучше рассмотреть. Это был камешек, грубо вырезанный в форме куба, почти такого же размера, как игральная кость. Я поднял его с земли и повертел между большим и указательным пальцами, вытирая грязь с его поверхности, в поисках остатков какой-либо надписи или изображения, но ничего не обнаружил. Одна его грань была гладко отполирована, остальные были шершавыми и грубыми, покрытыми хлопьями тонкой серой пыли, которая осыпалась при моем прикосновении. Еще один камешек попался мне на глаза, он лежал на расстоянии вытянутой руки от первого, и я взял его тоже. Точно такой же по размеру и форме, но черный, а не красный. Я поворачивал их в пальцах, пытаясь понять, для чего они могли быть использованы.

— Мы называем это место Силчестер, но римляне звали его Каллева, — сказал Гилфорд. — В свое время это был большой город, но после его падения никто не осмелился жить здесь и не пытался его восстановить.

Я бросил камешки на землю и отступил назад.

— За что Бог наказал их? — спросил я. — Я думал, что римляне были христианским народом.

Хотя со времен моего обучения прошло много времени, но я хорошо усвоил монастырскую науку.

— Были, — сказал Гилфорд без улыбки. — Но они так же были грешным народом, гордым и слабым в добродетели, больше предававшимся плотским удовольствиям, чем Божьему служению. Они слишком заботились о сохранении своих бренных богатств, и мало беспокоились о спасении бессмертной души. — он обвел рукой рассыпанные камни, разбитые плиты, пустой город. — И теперь вы видите результат Его возмездия: предупреждение всем людям не следовать их примеру.

Некоторое время мы все молчали. В спину ударил порыв ветра, и я почувствовал, как холодные капли воды упали на шею и потекли по спине, заставив меня вздрогнуть. Небо над головой потемнело еще сильнее, земля вокруг нас зашуршала под ударами тяжелых капель.

— Надо найти укрытие, — сказал Уэйс.

— Хорошая идея, — ответил я.

Немного южнее виднелись остатки стен лучше сохранившегося здания, и мы отвели туда наших лошадей. Привязать их было не к чему, но вряд ли они могли забрести далеко, поэтому мы оставили их пастись на траве. Все ютились под стенами, которые возвышались над землей фута на четыре, защищая нас, по крайней мере, от холодного ветра. Крыши не было, поэтому, чтобы защититься от дождя, мы натянули на головы капюшоны и ели в молчании.

Конечно, можно было разбить палатки, но это заняло бы некоторое время, а я не хотел задерживаться здесь сверх необходимого. В какой-то момент мне показалось, что я слышу шепот, несколько бессвязных слов, и я подумал, что призраки тех, кто здесь жил, пытаются говорить с нами, но сразу отринул эту мысль. В такие вещи верили только дети и сумасшедшие, а я к ним не относился.

Тем не менее, мне было неуютно в мертвом доме. Я был рад, когда дождь ослабел, и мы снова сели в седла, чтобы покинуть это разоренное место, этот осужденный город, символ Божьего возмездия.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Дождь лил весь день, надвигаясь с юга и запада, сопровождаемый порывистым ветром, который только усилился ко второй половине дня. Небо казалось однообразным серым пространством, облака скрыли вершины дальних холмов. К тому времени, когда мы остановились на ночь в деревне, расположенной в нижней части долины и называемой местными, как Овретун, мой плащ промок насквозь, а туника липла к телу.

К нашему большому облегчению в очаге таверны полыхал жаркий огонь. Мы сбились вокруг него, согревая наши пальцы теплом пламени, а желудки копченой лососиной с вареными овощами и пивом, которые подала нам жена трактирщика. Это была худая женщина возраста леди Элис с темно-каштановыми волосами и робкими манерами. Возможно, потому, что она узнала в нас французов, и мы все были вооружены, или она просто стеснялась незнакомых людей, но она всякий раз низко опускала голову, словно один ее взгляд уже мог вызвать наш гнев.

Она чем-то напомнила мне мою мать, по крайней мере, тем немногим, что я мог о ней вспомнить. Не то, чтобы они были похожи; сколько я ни пытался, я не мог явно представить свою мать. Но я помнил ее манеру держаться — тихую, скромную, словно боязливую — и наблюдая за этой женщиной теперь, словно видел маму снова такой, какой она была двадцать лет назад.

Мы ели молча, просто наслаждаясь теплом дома и горячей пищей. Постепенно комната заполнялась людьми; многие из них, казалось, пришли сюда сразу с полей, их клетчатые чулки и туники были облеплены грязью. Они сидели небольшими группами, наклоняясь над своими кружками, и иногда поворачивали головы в наши стороны, бормоча что-то на своем языке. За последние недели я настолько привык к компании Гилфорда, что мне странно было видеть англичанина, не знавшего ни слова по-французски. Я вдруг осознал, что мы были единственными в комнате не англичанами. Мои пальцы непроизвольно коснулись холодной рукояти меча под плащом; я сразу отдернул их. Сегодня вечером я не хотел бы обнажить меч.

Я снова вернулся к нашему столу.

— Было бы просто замечательно, если бы мы добрались до Уилтуна завтра к закату, — сказал Гилфорд.

— Сколько времени уйдет, чтобы передать послание? — спросил Уэйс.

— Немного. Надеюсь, уже на следующее утро мы сможем выехать обратно. За спиной раздался дикий рев, я резко повернулся и увидел, как компания англичан дружно стукнула кружками об стол. Один из них, грузный мужчина примерно моего возраста закашлялся, капли летели у него изо рта фонтаном, пока один из собутыльников не хлопнул его кулаком по спине. Покрасневший, с выпученными глазами, он казался донельзя удивленным; наконец, все засмеялись, а он вытер рукавом рот под темными усами. Через мгновение он заметил, что я смотрю на него, и я вернулся к своему пиву.

— Мне нужно отлить, — торжественно объявил Эдо, не обращаясь ни к кому конкретно.

Он встал, положил руку на стол, чтобы не упасть, и сделал нетвердый шаг к двери. Я не думал, что он выпил так много, но когда взял кувшин, чтобы долить себе новую порцию, обнаружил, что кувшин пустой, только на дне плещется пара глотков.

— Сколько же он выпил? — спросил я.

Радульф с интересом заглянул в кувшин.

— Так он выпил все?

— Надо взять еще, — сказал Филипп, оглядываясь в поисках трактирщика.

— Может, если мы подождем его возвращения, он сам заплатит, — хитро ухмыльнулся Годфруа.

Я взглянул на Уэйса, но он только пожал плечами.

— Посмотрю, в порядке ли он, — сказал я, вставая и набрасывая на плечи плащ. Он был еще влажным, несмотря на то, что висел у огня, но это было лучше, чем ничего.

Холодный воздух ударил в лицо, когда я распахнул дверь. Дождь все еще шел, хотя и слабее, чем днем. Я поднял капюшон, стиснул зубы и решился. Земля была скользкой от грязи и я внимательно выбирал место, куда поставить ногу. Вода капала с соломенной крыши, несколько больших луж блестели в свете, падающем от двери.