— Милорд, — позвал я, размахивая рукой, чтобы привлечь его внимание. — Роберт!

Он нашел меня глазами и подъехал туда, где мы стояли на обочине улицы, его люди передали нам поводья наших коней. Я посмотрел на белую звездочку на лбу, погладил теплую шею и запрыгнул в седло.

— Рад видеть тебя, Танкред, — сказал Роберт.

— И я вас, милорд.

Я заметил, что он держит два копья, одно из них он бросил мне. Я ловко поймал его, а он, не задавая лишних вопросов, дернул поводья и поехал к голове отряда. Я понимал: времени для разговоров у нас нет. Впереди была вся ночь, и битва за Эофервик еще не выиграна. Нам надо было пробиться к мосту, до того, как военачальники англичан поймут, что мы вошли в город и пошлют людей перехватить нас.

Мимо нас уже ехали другие лорды. Мы рисковали остаться позади, а я надеялся пробиться в первые ряды, когда мы встретимся с вражескими отрядами. Теперь мое сердце колотилось в груди не от страха, а от волнения. Очень долгое время я не чувствовал себя настолько свободным. Меня ждали месть и победа; я чувствовал в воздухе их запах.

— За лорда Роберта, — провозгласил Уэйс, и я знал, что он имеет ввиду не младшего Мале, а человека, который через многие и многие сражения привел нас в Дунхольм. Именно за него мы были готовы биться всегда и везде: не за виконта, не за короля или кого-либо другого.

Эдо закрыл шею и подбородок кольчужным забралом.

— За нашего Роберта, — сказал он.

— За Роберта, — согласился я.

Я снова натянул капюшон на голову, затянул под подбородком ремень шлема и ударил пятками в бока лошади.

— За мной! — кричал сын Мале. Его копье с черно-золотым вымпелом словно пронзало небо. — За мной!

Из-за горизонта сквозили первые лучи света, звезды бледнели в небе, становившегося из черного фиолетовым, а затем синим. Мы ехали вниз по извилистой главной улице, а англичане, как тараканы, разбегались во все стороны. Мимо мелькали дома и церкви, и, наконец, где-то впереди я впервые за эту ночь услышал боевой гром. Преодолев последний поворот дороги, мы встретились лицом к лицу с нашими врагами.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Они колотили рукоятями мечей по щитам, стараясь довести себя до бешенства. На их знамени трепетал любимый датчанами черный ворон, и я понял, что это должны быть наемники, о которых нам рассказывал Роберт. Все кричали, дразня нас на своем языке, предлагая вернуться к мамочке и зарезаться своим собственным ножиком.

В голове колонны король и его рыцари остановились, позволяя копейщикам выйти вперед и показать себя в ближнем бою. Они выстроились в пять рядов поперек дороги, стоя плечом к плечу и сомкнув щиты, выставив вперед копья, готовые к атаке датчан.

— Роберт, — крикнул король, его лицо под шлемом пылало. — Проведи своих людей боковыми улицами, попробуй обойти их.

Роберт поднял руку в знак признательности, а затем обернулся к нам.

— Следуйте за мной! — крикнул он, высоко вздымая копье с вымпелом.

Сопровождаемый Анскульфом и Урсом, он пришпорил коня и направил его в один из узких переулков между домами.

Я плотнее ухватил рукоять моего копья. Пока со мной были мои щит и меч, ничто другое не имело значения. Я оглянулся, чтобы проверить, кто стоит рядом со мной, и с облегчением встретился глазами с Эдо и Уэйсом. В целом свете не существовало людей, мечу которых я доверял бы больше.

Позади нас ехала еще сотня всадников, потому что все могущественные лорды присоединились к нам. Узкая улочка гудела под копытами наших коней. Я заметил впереди факел и увидел надвигающуюся на нас группу англичан, человек десять или чуть больше, но мы летели на них волной стали, опустив копья со сверкающими в лучах зари наконечниками, готовые растоптать их в мясо. Они были вооружены копьями и щитами, но мы ехали верхом на быстрых лошадях, обученных для битвы, и им некуда было бежать.

Я слышал, как закричал Роберт, хотя и не разобрал его слов, и видел, как он с седла поразил в плечо англичанина под собой. Другой схватил Роберта за ногу и пытался стянуть с коня, но на бегу споткнулся, упал на колени, и, пока он пытался подняться, мой клинок раскроил ему череп. И тогда мы пустили лошадей галопом мимо деревянных домов и глиняных лачуг под соломенными крышами. Грязь летела из-под копыт тех, кто ехал в авангарде, залепляя мое лицо, мою кольчугу и щит. Дорога резко свернула вправо навстречу крикам и скрежету стали, и мы снова выехали на главную улицу позади датского отряда.

— За Нормандию! — крикнул Роберт, и мы все, как один, подхватили его призыв.

Некоторые из датчан услышали нас и начали разворачиваться, размахивая копьями, чтобы попытаться отвлечь нас. Нас было мало, хотя и их тоже, и у них не осталось времени сомкнуть щиты, потому что Роберт и Анскульф с Урсом с ходу врезались в первую линию, поражая противника без разбора и освобождая путь для следующих всадников.

Мы напали на них без страха и без пощады. Я кричал, чувствуя, как холодный ветер хлещет по лицу. Передо мной встал первый из датчан; не останавливая лошади, я с ходу ударил его копьем в щит. Он опрокинулся назад и упал головой в грязь, я легко выдернул копье, и больше не смотрел на него, потому что копыта моего коня прогромыхали по его щиту. Копье Анскульфа скользнуло по шлему другого противника, и, когда он пошатнулся, ошеломленный ударом, я воткнул наконечник копья между его ребер и продвигал копье, пока оно не нашло его сердце. Я оставил копье в теле врага, выхватил меч и обрушил его на щит следующего, а потом чиркнул его лезвием по шее.

Мой разум был полностью подчинен ритму движения лезвия, которое скользя поперек горла, пронзило кольчугу и мышцы, а потом разорвало артерию. Новый враг поднимался справа от меня, размахивая топором, его лицо и волосы были забрызганы грязью, но Уэйс был рядом со мной, он ударил датчанина в нос железной шишкой своего щита, а я погрузил свой меч ему в грудь. Они двигались так медленно, а я так быстро, что мой клинок успевал разить их снова и снова и снова. Я откинулся в сторону и копье скользнуло рядом с моей головой, прежде чем я опустил меч на державшую его руку.

Сила отряда заключается в единстве, когда скорость и вес всех тел объединяется в общем ударе; постепенно наш порыв начал затухать, потому что враги стали выстраиваться против нас. Перед нами возвышалась стена щитов, на каждом из которых красовался черный ворон. Даже обученные для сражения боевые кони боялись идти на этот лес копий, и я увидел, как лошадь Роберта поднялась на дыбы, мотая гривой из стороны в сторону. Датчане признали в нем нашего лидера и, увидев возможность покончить с ним, рванулись вперед; казалось, на месте каждого им убитого встают двое, тесня его со всех сторон.

— Вперед, — крикнул я, надеясь, что мой конь не взбесится.

Я видел, как Анскульф бьется с наседающими на него датчанами, лошадь Урса шарахнулась в сторону, я вспомнил свою клятву Беатрис и понял, что сейчас самое время ее исполнить.

Наши враги были так ослеплены своим стремлением к славе и желанием убить нашего лорда, что даже несмотря на грохот копыт и дружные крики, не заметили, что мы направляемся к ним. Я вспорол своим клинком кожу и плоть, рассекая горло одному из нападавших и сразу ударил в спину следующего. Горячая и липкая кровь текла мне на руку с клинка.

Я посмотрел вперед и увидел, как Роберт, с окаменевшим от отчаяния лицом замахнулся на одного из нападавших. Он промахнулся: его противник увернулся, прижавшись к боку коня, и ткнул копьем вверх. Удар пришелся в правую руку Роберта чуть ниже рукава кольчуги, он закричал от боли, когда его оружие выскользнуло из пальцев. Датчанин снова начал целить в него, ища плохо защищенное место на груди, и не заметил меня. Я изо всех сил хлопнул его щитом по шлему, и он, потеряв равновесие, повалился под копыта моего коня.

— Назад! — крикнул я, надеясь, что Роберт услышит, но звуки боя заглушали мой голос. — Вернись!