Сначала он посмотрел на мою ладонь, потом на меня и то ли сказал, то ли выплюнул еще несколько слов. Но вид серебра действительно охладил его гнев, он быстро схватил монеты, словно решил, что я вот-вот могу передумать. Он хмыкнул, то ли благодаря, то ли предупреждая, и, бросив на меня последний взгляд, вернулся к жене.

Некоторые из англичан обернулись, но не многие, только те, кто сидел ближе к нам, и, когда я посмотрел на них, они один за другим вернулись к своей выпивке. Я молча возблагодарил Бога за это, потому что они выглядели крепкими ребятами, привыкшими к тяжелой работе на полях. Вызывать на драку пьяных работяг было совершенно ни к чему.

Я повернулся к моим воякам.

— Вы хотите, чтобы нас здесь угробили? Потому что все эти ребята уже готовы были навалиться на нас.

— Это была просто безобидная шутка, — сказал Уэйс, который казался мне самым трезвым из всех.

Я смотрел на него, не веря своим ушам.

— Вы решили, что обижать невинную крестьянку очень весело?

— Мы ничего ей не сделали, — вмешался Радульф.

Я с трудом удержался, чтобы не плюнуть ему в морду.

— Сегодня вы больше не будете пить, — сказал я. — Я пойду поищу капеллана.

Гилфорд поднялся наверх в свою комнату. Дверь была открыта, я обнаружил его стоящим на коленях на полу с закрытыми глазами и сложенными руками; он тихо молился на латыни. Я ждал, пока он не закончит; наконец он поднял глаза и увидел меня в дверном проеме. Он встал, когда я шагнул внутрь.

— Отец, — сказал я. — Я извиняюсь.

— Ты должен лучше следить за своими людьми.

Его голос был на удивление спокойным; гнев, казалось, прошел без следа.

— Они не мои люди, — возразил я.

Уэйс и Эдо были моими товарищами, это правда, но Эдо никогда раньше не ездил в моем отряде. Я подумал о Дунхольме и лица призраков встали перед моим взором: Жерар, Фулчер, Иво, Эрнст, Може. Они действительно были моими людьми, а не те балбесы, которых дал мне Мале.

— Лорд Гийом отдал их под твою руку, — сказал священник просто. — Следовательно, они твои.

— Они не признают меня, — ответил я.

— Значит, ты должен заставить их уважать себя. Иначе рано или поздно они причинят нам большой вред. Я знаю свой народ, Танкред. Они не потерпят такого обращения.

— А что насчет Этлинга и нортумбрийецв в Эофервике? — возразил я. — Разве они не англичане тоже?

— Они восстали против законного короля, и потому являются врагами Господа нашего. — он говорил медленно, словно сдерживая гнев. — Но здесь Уэссекс, совсем другое дело. Ты не можешь позволять своим людям вести себя подобным образом.

— Чего ты хочешь от меня? — спросил я. — Я не могу следить за каждым их шагом.

Не знаю, что он думал обо мне тогда. Несомненно, он был возмущен тем, как я оспариваю его слова. Возможно, он даже сожалел о решении Мале поставить меня во главе отряда.

— Ты можешь научить их сдерживаться, — сказал Гилфорд.

— Они обученные воины, — возразил я, — А не мальчики в церковной школе.

— Значит, они должны помнить, кем они являются!

Я был так удивлен силой его голоса, что сделал шаг назад. В любом случае, почему я защищал их? То, что они сделали, было неправильно, я знал это, и сказал им. Но я видел, что их шутка родилась не из злого умысла или неуважения, как предполагал капеллан, а из разочарования. Я вспомнил, что чуть раньше сказал мне Эдо, и вдруг понял все.

Они действительно были обученными воинами, как и я. Их предназначением на этой земле было сражаться, и если они находились вдали от боевых действий, то становились слишком беспокойными. Сейчас они должны были бы идти маршем к Эофервику, но вместо этого оказались в английской глубинке, не имея понятия, что они тут делают и почему. Я хотя бы имел смутное представление о цели нашего путешествия, потому что Роберт Мале назвал одно имя.

— Кто такая Эдгита? — спросил я.

Я не собирался упоминать ее имя, но понял, что лучшей возможности мне не представится.

Священник замер на месте. Ветер за стеной шелестел соломой, деревянные балки над нашими головами тихо поскрипывали. Снизу из общей комнаты доносился мужской смех.

— Откуда ты знаешь это имя? — спросил Гилфорд.

— Кто она?

— Это не твое дело.

— Я знаю, что ты собираешься с ней встретиться в Уилтуне, — я почувствовал, как мое сердце подпрыгнуло.

Я не знал, правда ли это: несмотря на предположение Роберта, я не мог быть абсолютно уверен, но реакция капеллана подтвердила мою догадку.

Он смотрел на меня молча, изредка моргая.

— Ты отрицаешь это? — спросил я.

— Кто тебе назвал это имя?

Я подумал, что будет неразумно выдавать Роберта, и решил усилить натиск.

— Она была любовницей Мале? — потребовал я. Я ступил на зыбкую почву, но моя кровь бурлила, и я желал удержать преимущество. — И она укрылась в монастыре, чтобы бежать от него?

— Как ты смеешь оскорблять моего господина? — воскликнул Гилфорд. — Человека, которому ты поклялся служить?

Я был уверен, что он произнесет нечто подобное, и не собирался отступать.

— Она не его любовница? — повторил я.

— Конечно, нет!

— Тогда кто же она?

— Раньше она была женой короля, — в голосе Гилфорда звучало нетерпение.

— Короля Гийома? — спросил я растерянно.

Насколько я знал, он всегда был женат только на одной женщине, Матильде.

— Узурпатора, — сказал священник, его щеки залила краска. — Гарольда Годвинсона.

Такое мне и в голову не приходило.

— Что может связывать Мале с женой узурпатора?

— А тебе какое дело? — голос Гилфорда сорвался на визг. — Это личное дело виконта, я причастен к нему, как его капеллан. Тебя это не касается. Ты простой рыцарь, продажный меч. Ты не что иное, как слуга!

Я собирался открыть рот, чтобы ответить — это мое дело тоже, потому что я командир нашего отряда — но его последние слова подняли во мне такую волну возмущения, что я полностью сосредоточился на том, чтобы совладать с собой.

— Оставь меня, — лицо Гилфорда по-прежнему было красным. — Иди к своим людям. Мы выезжаем завтра на рассвете. Я не хочу никого из вас видеть до тех пор.

Я колебался, подыскивая слова, которые смогу должным образом передать мое отвращение к нему. Продажный меч! Слуга!

— Уходи, — повторил он.

Бросив на него последний взгляд, я повернулся и хлопнул дверью.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Следующий день прошел в относительном спокойствии. Я не разговаривал с капелланом, он не разговаривал со мной, мы оба сосредоточенно глядели на дорогу поверх лошадиных ушей. Несколько раз я встречал его взгляд, но он выражал только презрение. Но если он ожидал, что я предложу ему извинения, то должен был остаться сильно разочарованным, потому что я не сказал ничего, что не считал несправедливым.

И все-таки я не приблизился к пониманию, какие дела могли быть у Мале с этой монахиней Эдгитой, и почему они оказались настолько важны, что он послал к ней людей через половину королевства. Тот факт, что она оказалась вдовой узурпатора, казался мне весьма значительным, но я не мог понять, как она может влиять на нынешние события в Англии. По крайней мере, это было все, что мне удалось вытянуть из священника, чья решимость держать нас в неведении стала опасным испытанием для моего терпения. Но я собирался получить все ответы, как только мы достигнем Уилтуна.

Я ничего не стал рассказывать остальным, потому что все еще был зол на них. Я злился на Эдо, который прочел мне проповедь о доверии. Злился на Радульфа, устроившего переполох в пивной. И на Уэйса, от которого до сих пор ожидал больше здравого смысла. Я не считал, что они заслуживают знать то, что мне удалось раскопать. В любом случае, скоро все это закончится, мы поедем назад в Лондон, а оттуда в Эофервик. Если они так хотят сражаться, они обязательно получат такую возможность, пока Мале еще держится, напомнил я себе.