— Сестра и мать рассказали, как ты заботился о них по дороге из Эофервика, — сказал он.

Я напрягся. Я чувствовал, что, по крайней мере, с Беатрис пришел к пониманию, но не ожидал, что леди Элис отзовется обо мне благосклонно.

— Что они сказали? — спросил я.

Должно быть, он почувствовал настороженность в моем тоне, потому что усмехнулся.

— Нет никаких оснований для беспокойства, — сказал он. — Я хорошо знаю, когда они преувеличивают. Они могут быть мне родной кровью, но они все же женщины, и не могут влиять на мое мнение. Главное, что они здесь, живые и невредимые, и только это имеет значение. Я снова благодарю тебя.

— Не за что, милорд, — я сказал это не из скромности.

Я был здесь, потому что отрабатывал долг его отцу. И не ждал награды.

— Есть одна вещь, которую я хотел бы обсудить с тобой, — продолжал Роберт. — Те люди, что напали на тебя вчера ночью, ты знаешь, почему они сделали это?

— Нет, милорд, — ответил я.

Я говорил правду, у меня не было ничего, кроме подозрений.

Роберт изучающе рассматривал меня, став в этот момент удивительно похожим на отца. Его взгляд был твердым и непроницаемым.

— Ты не знаешь их? — спросил он. — Они не ссорились с тобой?

Я покачал головой.

— Почему вы спрашиваете?

— Это удивляет меня, вот и все. Рыцарь нападает на своего земляка посреди улицы без всякой видимой причины. Это более, чем странно. Но, вероятно, эта загадка так и останется без ответа.

— Да, милорд.

Он поднялся со скамьи.

— Послушай, Танкред, — сказал он. — В наши времена слишком просто нажить себе врагов. Смотри, чтобы их не стало больше, чем нужно.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

Небо только начало светлеть, и мерный дождь стучал по крышам и земле, когда мы собрались во дворе, чтобы оседлать лошадей в дорогу. Лошадь Гилфорда, пятнистая серая кобыла уже стояла под седлом, но священник все не появлялся, и никто из слуг не мог сказать, что видел его.

— Я пойду за ним, — сказал я и побрел обратно в зал.

Весь снег растаял и двор был залит толстым слоем грязи. Вода до краев наполняла каждую колею, каждую ямку, отражая свинцовое небо над нами.

Час был ранний, и в доме было очень тихо, но у очага я обнаружил Осрика, выметающего вчерашний пепел. Он смотрел, как я подхожу, его волосы клочьями торчали из-под шапки, лицо и руки покрывал слой серой пыли.

— Гилфорд, — громко сказал я. — Preost.

Это было одно из немногих английский слов, которые я знал.

Осрик лишь моргнул; было ясно, что он тоже не видел капеллана. Я нахмурился. Вообще-то именно Гилфорд настаивал на таком раннем отъезде.

Я оставил мальчика у очага и направился к лестнице в дальнем конце зала. Дверь капеллана была первой на галерее. Я постучал, но не получил никакого ответа, тогда я толкнул ее, и она открылась легко, без звука.

Гилфорда там не было. Деревянная тарелка с недоеденным хлебом стояла на полу рядом с кружкой и фонарем; на постели лежали смятые шерстяные одеяла. Открытые ставни пропускали в комнату холодный воздух, и я зашел внутрь, чтобы закрыть их; кольчуга и шоссы звенели при каждом шаге. Окно выходило на Уэлброк, его воды бежали под стенами дома, при этом часть вида закрывали толстые ветви дуба, росшего за окном: доброе дерево, на которое я любил подниматься в молодости, его равномерно растущие ветви и крепкие сучья служили отличной опорой для рук и ног.

— Танкред, — раздался голос у меня за спиной.

Я обернулся. В дверном проеме стояла Беатрис. Я даже не слышал, как она подошла.

— Миледи, — сказал я. — Ты рано поднялась.

— Как только я услышала снаружи ваши голоса, поняла, что не смогу больше спать, — ответила она.

— Мы не хотели тебя будить.

— Это не имеет значения, — она махнула рукой. — Полагаю, ты ищешь Гилфорда?

— Ты его видела?

— Он в кухне, собирает провизию в дорогу. Роберт с ним, я думаю. Он хотел увидеть тебя перед отъездом.

По крайней мере, капеллан не ушел далеко. Зимний день слишком короток, и поэтому мы должны были наилучшим образом использовать его. Чем раньше мы уедем, тем лучше.

— Спасибо, — сказал я, закрывая ставни и направляясь к двери.

Беатрис не пошевелилась, она стояла в проеме, загораживая мне путь.

— Я должен идти, миледи, — сказал я, пытаясь протиснуться мимо нее в узкий проход.

Она положила руку на рукав моей куртки.

— Подожди, — попросила она, и я повернулся. — У меня не было возможности поблагодарить тебя за ту ночь. За то, что разговаривал со мной. И за то, что не ушел, даже когда я попросила.

Я пожал плечами.

— Я не мог бросить тебя посреди леса. Я поклялся твоему отцу защищать тебя и выполнял свое обещание.

— И все же, — сказала она, касаясь грудью моего плеча и переплетая свои пальцы с моими, — Ты должен знать, что я тебе благодарна.

Я посмотрел в ее спокойные улыбающиеся глаза. Внизу послышались голоса, в зал вошли Уэйс и Эдо; конечно, они искали меня. Я слышал, как капеллан и Роберт приветствуют их.

— Они ждут меня, — сказал я.

Беатрис ничего не сказала, но подняла руку к моей щеке, нежно коснувшись кончиками пальцев пореза. Рана еще была чувствительна, и я вздрогнул, сопротивляясь желанию вырваться. Что-то похожее на дрожь пробежало по спине, я чувствовал, что мое сердце колотится, как птица в силке. Я старался не думать, что может сказать священник, если застукает нас сейчас.

— Береги себя, — сказала она и, прежде чем я успел ответить, потянулась ко мне, стоя на цыпочках, и прижалась губами к тому месту, где только что были ее пальцы.

Прикосновение было легким, но она задержалась на несколько мгновений и когда отодвинулась, я почувствовал влагу на щеке.

Она сжала мою руку.

— Иди, Танкред.

Мое горло пересохло, и я сглотнул, не в силах понять, что только что произошло.

— Да, миледи.

Мои пальцы выскользнули из ее руки, я повернулся и с горящими щеками начал спускаться вниз по лестнице. Пройдя несколько шагов, я остановился, чтобы оглянуться назад, но она уже исчезла.

Как и сказала Беатрис, Роберт вышел проводить нас. Он был во вчерашнем черном плаще и в таких же черных чулках и тунике. Его красно-золотые ножны были единственным ярким пятном на фоне почти монашеской одежды.

— Мы надеемся вернуться через неделю, — сказал ему Гилфорд.

Роберт кивнул, глядя на нас с капелланом, потом на Эдо с Уэйсом и остальных рыцарей своего отца.

— Я не знаю, как скоро король намерен выступить, но если к тому времени, как вы вернетесь, я уже уйду, поезжайте на север по старой дороге и найдите черно-желтое знамя. У меня всего двадцать бойцов, я буду рад принять еще шестерых.

— Милорд, — сказал я, чувствуя пустоту в груди.

Судя по всему, он не собирался предлагать мне возглавить его людей, как это было в Дунхольме и бесчисленное множество раз до того; я вспомнил, что я уже не командую собственным отрядом, единственными людьми, признававшими меня за командира были пятеро, стоявшие сейчас передо мной. Их было явно недостаточно, чтобы составить боевое подразделение и самостоятельно идти в атаку на врага. Это означало, что нам предстоит биться под знаменем Роберта Мале — и по его приказу, а не по моему собственному.

— Мы будем молиться о безопасности вашего отца, — сказал капеллан.

— Как и я, Гилфорд, — ответил Роберт. — Желаю вам счастливого пути.

Мы простились с ним и поехали сначала вниз с холма, потом вдоль реки. Дорога расширилась, и мы выехали на рынок, где торговцы уже устанавливали свои палатки. Вдоль улицы стояли корзины, некоторые полные рыбы, без сомнения, только что выловленной; в других копошились крабы, они карабкались друг на друга у стенок корзин, пытаясь сбежать. Дальше мужчина перекладывал тощих кур из деревянной клетки в корзину. Торговцы, признав в нас французов, обращались к нам на нашем языке, соблазняя фламандским сукном и бочонками рейнских вин.