Пальцы его слегка сдавили ей шею у горла.

— Никогда не придется…

Лейла откинула назад голову, закрыла глаза.

— Ну, убей меня, Ассам! Убей и уходи!

— С каких пор ты стала водить меня за нос? Давно ты встречаешься с этим молодым ослом?

— Если ты уверен в этом, лучше убей меня, — повторила Лейла.

— А что, разве я ошибаюсь?

Лейла молчала. Из ее закрытых глаз потекли слезы.

— Разве я ошибся?

Не открывая глаз, Лейла сказала:

— Ты же сам знаешь…

Его губы прижались к безвольным губам Лейлы… Потом он отстранился и, сжимая ей горло, хрипло проговорил:

— Я говорил тебе — не ходи к нему, а ты пошла, пошла… Ты моя, собственность моя, моя! Понимаешь?

Руки Ассама еще сильнее сжали ее шею.

— Пусти… — с силой оттолкнув его, Лейла отбежала за тахту.

— Уходи! Совсем уходи, убирайся! — закричала она. — Слышишь?! Убирайся!

Ассам опустил голову.

— Я не твоя собственность. И вообще ничья. Я свободна, понятно тебе это?

Ассам кинулся на девушку. Между ними началась безмолвная борьба. Ассаму удалось повалить ее на тахту… Руки его крепко сжимали Лейлу, влажные губы искали ее глаза, рот, шею, грудь…

В дверь постучали.

— Ассам!.. Асса-ам!..

Ассам будто очнулся. Отпустив Лейлу, он глухо проговорил:

— Лучше мне уйти! Иначе я убью тебя!

Хлопнула дверь. Ее стук прозвучал, словно выстрел, Лейла с облегчением вздохнула.

Ассам куда-то исчез и вернулся только через пять дней. Это был прежний Ассам, которого она знала раньше и которого любила. Он пришел нежный, любящий, какой-то обновленный…

— С прошлым покончено, Лейла, — сказал он. — Я нашел выход. Я больше не стану тебя ни к чему принуждать. Дай мне только поцеловать твое прекрасное лицо, дай послушать твой голос. Я люблю тебя. Этим все сказано. Я буду ждать.

Лицо Ассама как будто стало мягче, глаза добрее. Они излучали какой-то свет, проникающий в душу Лейлы…

Она была так счастлива, что ей и в голову не пришло поинтересоваться, о каком выходе говорил Ассам.

Выход?

Махмуд писал Лейле: «Есть лишь один выход. Надо, чтобы эти спокойные, уважаемые люди пережили потрясение, нужно пробить непроницаемую скорлупу, за которой они прячутся от жизни. Каждый из них говорит: «Я не стану рисковать, не переступлю круга, начертанного мне судьбой. Это может повредить мне и моим детям, даже в мыслях я никогда не пойду против людей моего круга и не сделаю ничего такого, что не принято у нас». Так и живут они в своей скорлупе, едят, пьют, женятся, рожают детей. Мысли, чувства — все у них одинаково. Среди таких людей не бывает ярких индивидуальностей. Они не способны на творческий порыв, возвышенную любовь…»

Махмуд писал регулярно, но письма его, вначале пространные и вдохновенные, постепенно становились все лаконичней. Теперь он ограничивался лишь вопросами о здоровье домашних.

Лейла не раз спрашивала его о причине такого холодного тона. Он долго не отвечал и наконец написал, что у него очень много дел, а письма он пишет лишь для того, чтобы быть спокойным за семью.

В следующем письме Лейла спросила, не чувствуют ли они себя все там каким-то единым организмом, отрешенным от других людей.

Махмуд ответил:

«Да, мы единое целое, мы оторваны от других людей. Но это не мешает нам выполнять наше дело. Мы не боимся шпионов и предателей, их не так уж много, с ними можно справиться. Но мы одиноки потому, что миллионы людей любят Египет лишь постольку, поскольку это не идет вразрез с их личными интересами. Любить Египет лишь на словах, но ничего не делать для него, не помогать ему, не проливать за него кровь — это и есть настоящее предательство…»

В этом письме было немало горьких раздумий. Большинство добровольцев — это рабочие, оставившие свою работу, бросившие жен и детей на произвол судьбы… А правительство не торопится снабдить их одеждой, продовольствием и оружием.

В конце письма Махмуд сообщал, что скоро приедет со своим товарищем Хусейном по делам в Каир на одни сутки.

У Лейлы было такое чувство, будто брат обвиняет и ее. А в чем она виновата? Впрочем, может быть, она и вправду виновата. Разве она не одна из тех, кто любит Египет, но не настолько, чтобы решиться сбросить свою скорлупу и поспешить на помощь родине?

Махмуда нельзя было узнать. Отец с тревогой поглядывал на него. Мать все подкладывала сыну за обедом лучшие куски, хотя Махмуд от всего отказывался. Можно было подумать, что он вообще отвык от еды.

Махмуд пытался поддержать разговор. Спрашивал о здоровье тети, как поживает Ассам, когда свадьба Джамили. Но вопросы повисали в воздухе. Паузы между ними тянулись томительно долго. Махмуд чувствовал себя чужим. Матери очень хотелось расспросить его обо всем. Узнать, хорошо ли их кормят, не слишком ли там опасно. Но она знала, что мужу неприятен разговор на эту тему, и потому молчала. Она лишь всматривалась в лицо сына, и на глаза ее то и дело набегали слезы.

Отца подмывало высказать сыну все, что он думает, но, глядя на возмужавшее лицо Махмуда, на его усталые глаза и появившиеся на лбу морщинки, он понимал, что никакие слова не помогут. Махмуд не вернется к прежней жизни, он навсегда вышел из повиновения. И отец отводил глаза, чтобы не встречаться со взглядом сына…

Махмуд сидел в напряженной позе, лицо его было настороженным.

Лейла с тревогой следила за братом. Она боялась, что нечаянный стук ложки или какое-нибудь неосторожное слово может в любую минуту вывести Махмуда из себя. Нервы у него сдадут, и он разрыдается.

Лейла пыталась прогнать это чувство. Разве не смешно бояться за Махмуда? Она приписывает брату свою слабость. С ним не может случиться ничего подобного. Он сильный. Он три месяца воевал с англичанами. Просто он привык всегда быть начеку. Ведь он на войне, не то что она и те, кто остался в тылу.

Лейла решила набраться терпения. Конечно, Махмуд изменился, но когда кончится обед и они останутся вдвоем, он снова станет прежним Махмудом. Брат все расскажет ей, а она — ему, как раньше.

Наконец они смогли уединиться. Но что-то, связывавшее их раньше, было утрачено.

Лейла всеми силами пыталась проникнуть за ту преграду, которую Махмуд воздвиг между собой и ею. Но все попытки были тщетными. Махмуд словно перерос ее. Ей казалось, что она не может до него дотянуться, не может заглянуть ему в душу.

Может быть, это сумеет сделать Ассам? Ну конечно, Ассам — его друг. Махмуд любит Ассама, поверяет ему свои тайны! К тому же мужчинам всегда легче столковаться. Решено — она сейчас же позовет Ассама, сейчас же…

Лейла открыла дверцу лифта и остановилась. Из лифта выходил высокий молодой человек, он сделал шаг назад и сказал:

— Извините.

В лице его появилось что-то детское, обезоруживающее.

Лейла спросила:

— Вы наверх или вниз?

— Нет, мне сюда.

Лейла вошла в лифт, а юноша продолжал стоять на месте, глядя на нее так, словно приказывал остаться.

— Прошу вас, подождите минутку. Вы не скажете, где квартира господина Махмуда Сулеймана?

— Махмуда? Вот здесь.

Лейла догадалась: это Хусейн Амер, товарищ ее брата. Она вдруг уверовала, что именно он, этот юноша с широкой открытой улыбкой, предназначенной ей, Лейле, устранит все преграды, возникшие между нею и Махмудом. Это бог явился на ее зов, это он послал Хусейна.

— Добро пожаловать! — воскликнула Лейла и бросилась к двери своей квартиры. Но не успела она протянуть руку к звонку, как Хусейн произнес:

— Лейла…

Нет, он не спрашивал. Он просто назвал ее имя… Она обернулась.

— Хусейн…

— Откуда вы меня знаете?

— А вы?

Они рассмеялись.

— Махмуд так много о вас рассказывал, — сказал Хусейн.

— А мне так много писал, — ответила Лейла.

— Значит, мы уже знакомы… Выходит даже — друзья.