Лейла изо всех сил старалась вспомнить Рамзи, на которого когда-то взирала со страхом, уважением и благоговением, но все ее усилия были тщетными. Образ того Рамзи окончательно стерся в ее памяти, будто его вообще никогда не было.

Перед кем же в таком случае она трепетала? Кого боялась? Отца, Рамзи? Смешно даже сейчас подумать об этом!

Лейла опять вспомнила бой, атаку, в панике бегущего врага. Теперь ей ничто не страшно. Для нее нет больше ничего невозможного. Перед ее глазами встал образ Хусейна. И настолько живой, яркий и осязаемый, что ей и впрямь показалось, что он здесь, рядом. Стоит только протянуть руку, и можно до него дотронуться. Она даже чувствует дыхание Хусейна, видит улыбку. Боясь шевельнуться, Лейла чуть слышно позвала:

— Хусейн!

Но никто не откликнулся. Испугавшись собственного голоса, Лейла очнулась.

Порт-Саид не прекращал борьбы и после того, как в город вошли англо-французские войска. С каждым днем сопротивление усиливалось. Росло число партизан. Разбившись на небольшие отряды и группы, они рассредоточились по всему городу, укрывались в квартирах, в магазинах, в кабинетах врачей, в конторах, в разрушенных домах. Везде, в каждом уголке Порт-Саида таились партизаны.

Одним из организаторов партизанского движения был Хусейн Амер. С первых дней войны он участвовал почти во всех боях, разыгравшихся на Синайском полуострове; был он и среди защитников Порт-Саида.

Спустя несколько дней после оккупации города Хусейн явился на подпольный командный пункт для доклада и там увидел Махмуда. Хусейн бросился к нему с распростертыми объятиями и, конечно, в первую очередь спросил о Лейле.

Услышав стук, Лейла открыла дверь и обомлела: Хусейн! Живой Хусейн! Не во сне, наяву! Они стояли друг перед другом у открытой двери, боясь пошевельнуться.

Хусейн был поражен. Он шел сюда, чтобы увидеть Лейлу в последний раз, а на него смотрели глаза, полные преданности и любви. Хусейн хотел лишь попрощаться с любимой, но, оказывается, она принадлежит ему, Хусейну, ему она предназначена самой судьбой.

Лейла прижалась к его груди. О, как она хотела сейчас, чтобы время остановилось! Чтобы она могла вечно так стоять и слушать биение его сердца.

Хусейн нежно, чуть касаясь, провел рукой по ее волосам, словно желая убедиться, не сон ли это. Нет, это не сон! Вернее, это сон, ставший явью. Мечта превратилась в действительность. Лейла стоит здесь, рядом с ним, притихнув в его объятиях. Хусейну захотелось посмотреть ей в лицо. Какая она? Не изменилась ли? Он легонько поднял ее подбородок. Сияющие счастьем глаза, полуоткрытые губы… Хусейн медленно приблизил к ней свое лицо и замер, словно желая продлить волшебные секунды. Но он так и не успел поцеловать свою возлюбленную. Едва Хусейн коснулся полуоткрытых, чуть дрожащих губ, как до его слуха донесся тяжелый размеренный топот шагов по мостовой. Волшебство мгновенно исчезло, рассеялось как дым.

Лицо Лейлы сразу изменилось. Глаза потухли, стали холодными. Она быстро отошла к окну. Хусейн, закрыв дверь, последовал за ней.

Отодвинув край занавески, Лейла посмотрела в окно. По пустынной улице шагал патруль английских солдат. Она ощутила такую боль, будто кто-то каблуком наступил ей на сердце. Лейла с силой задернула занавеску, задев обручальным кольцом оконное стекло. Она с удивлением посмотрела на него.

— Еще не все кончилось, Хусейн, — провожая взглядом марширующих по улице солдат, задумчиво произнесла Лейла.

— Ты меня уже не впервые спрашиваешь об этом.

— Но на этот раз я не спрашиваю тебя. Я просто высказала вслух то, в чем уверена…

Лейла отошла от окна и села в кресло. Хусейн внимательно посмотрел на нее. Перед ним был спокойный, уверенный в себе человек. Хусейн по собственному опыту знал, что именно эта уверенность делает человека сильным и целеустремленным.

— А ты, Лейла, стала какая-то другая, изменилась, — с нежностью в голосе сказал он.

— Сейчас каждый стал другим, Хусейн. Война всех изменила. — И уже другим тоном спросила: — Что ж мы будем делать?

Хусейн подумал было, что она имеет в виду их обоих и хотел что-то сказать, но вовремя удержался. Внутреннее чутье подсказало ему, что Лейлу интересует нечто гораздо большее, чем их личная судьба.

— Обстановка сейчас тяжелая, — серьезно произнес Хусейн. — Наше командование организует партизанскую борьбу. Партизаны уже действуют и довольно успешно.

— Ты участвуешь в этой борьбе?

Хусейн молча кивнул головой.

— А я? Могу я чем-нибудь быть полезной? — подавшись вперед, спросила Лейла.

— Ты уверена в своих силах? — в свою очередь спросил Хусейн, кинув взгляд на ее обручальное кольцо.

— Разве ты сомневаешься во мне?

— Я не сомневался в тебе ни одной минуты, — проникновенно сказал он.

— Правда! — радостно воскликнула Лейла. — Ты верил в меня, даже когда я сама сомневалась в себе?

Взгляд Хусейна опять задержался на золотом кольце.

— Что же ты думаешь делать теперь? — холодно спросил он.

— Быть с тобой! Я тоже хочу участвовать в борьбе. Ты можешь рекомендовать меня в отряд?

— Нет, на сегодня для меня слишком много приятных сюрпризов! Оставим хоть немного для следующего раза, — с улыбкой произнес Хусейн.

— Ты не увиливай, — с детским упрямством настаивала Лейла. — Отвечай прямо: рекомендуешь или нет?

— Видишь ли, Лейла, это дело очень серьезное, — уклончиво ответил Хусейн, в душе отдавая должное ее настойчивости. — Прежде чем решать, нужно как следует подумать. Ведь речь идет не о двух или трех днях. Борьба может быть продолжительной. Тогда придется скрываться неизвестно где несколько недель, а возможно, и несколько месяцев.

— Ничего! Я захвачу с собой теплое пальто, — пошутила Лейла.

— А как посмотрят на это твои близкие? — не приняв шутки, серьезно спросил Хусейн.

— Это неважно! Махмуд постарается их успокоить, — без колебаний ответила Лейла и скрылась в другой комнате.

Она не заставила долго себя ждать. Вышла в светлом шерстяном костюме и в пальто.

— Ну что, пойдем? — спросила Лейла.

— Пойдем, — сказал Хусейн и открыл перед ней дверь.

Порт-Саид праздновал победу.

Улицы были полны народу. Толпы людей, как реки, текли по улицам, вливались в площади и опять растекались по улицам и переулкам. Город затопило море — бурное, ликующее море людей. Они смеялись, радовались, кричали, обнимали друг друга, плакали… Да, многие плакали. Может быть, от счастья, что надежды сбылись. Может быть, от горьких воспоминаний.

Этот день был завоеван такой дорогой ценой, во имя него было принесено столько жертв, пролито столько крови! Но никто ни на минуту не сомневался, что этот счастливый день настанет.

Женщины бросали солдатам и демонстрантам цветы, которые они несли на могилы погибших. Ведь эта ликующая молодежь была надеждой, их завтрашним днем. А разве не ради счастливого завтра отдали жизни те, кто лежит сейчас в земле?

На набережной у памятника Лессепсу[16] собралось множество людей. Взоры всех были обращены на ополченца, забравшегося на плечи своего товарища и сверлившего дырку в этом каменном изваянии, возвышавшемся здесь как символ колониализма, как олицетворение ненавистного прошлого. Именно поэтому его нужно было уничтожить.

Просверлив в верхней части памятника небольшое углубление и заложив туда взрывчатку, солдат спрыгнул на землю, поджег фитиль и тоже присоединился к толпе.

Раздался взрыв. Земля дрогнула. Но как только дым рассеялся, толпа разочарованно загудела. Отлетела одна только голова. Основная часть глыбы прочно стояла на прежнем месте. Памятник будто врос в землю, глубоко пустив корни.

Хусейн крепко сжал руку Лейлы. Махмуд стоял, опустив голову. Ему вспомнилось вдруг, как он, закрыв лицо руками, бормотал, узнав, что горит Каир: «Напрасно! Все напрасно! К чему только было проливать кровь!»