С трудом передвигая ноги, будто после долгой болезни, Лейла дошла до спальни Джамили. Она открыла дверь и замерла на пороге.
В шезлонге, вытянув ноги, сидела Джамиля, а перед ней, положив голову ей на грудь, стоял на коленях Сидки.
Увидев Лейлу, Джамиля сделала движение, чтобы встать, но Сидки крепко сжал ее в своих объятиях. Тогда Джамиля сбросила его руки и негромко, но властно приказала:
— Встань!
Сидки, не меняя позы, обернулся. Смутившись, он встал и даже сделал попытку улыбнуться. Но улыбка получилась жалкой, натянутой.
Джамиля подошла к туалетному столику. Сидки со смущенным видом стоял посреди комнаты, приглаживая рукой волосы.
— Выйди, — не оборачиваясь, сказала ему Джамиля.
Пожав плечами, он направился к двери. Джамиля открыла стоявшую на столике деревянную коробку, достала сигарету, закурила и, глубоко затянувшись, повернулась наконец к Лейле.
— Что же ты не ругаешь меня? — с вызовом спросила она. — Отчитывай, говори! Говори мне о долге, о верности. Упрекай в измене, в подлости!
Лейла молчала.
— Ну, что же ты молчишь? Или тебе нечего сказать? А может быть, ты просто не хочешь разговаривать с такой падшей женщиной, как я? — Скрестив на груди руки, Джамиля приблизилась к Лейле. — Ну, конечно. Все понятно! Ведь ты теперь жена всеми уважаемого профессора. Знаменитого профессора… Кобель! Вот кто твой профессор! Слышишь? Кобель! — злорадно бросила она Лейле в лицо. — Перед каждой бабой распускает слюни… Даже Сидки, да, да, тот самый Сидки, который только что покинул эту комнату, честнее и благороднее его. Он по крайней мере не лицемерит, как твой профессор. — Джамиля глубоко затянулась сигаретой и со вздохом произнесла: — Что ты понимаешь в жизни? Можешь ли ты представить себе муки женщины, которая должна жить с ненавистным ей мужчиной?! Тебе это, наверное, известно только по книгам. Но понять этого ты не в состоянии!
Голос Джамили задрожал. На глазах показались слезы.
— Знаешь ли ты, что происходит с женщиной? Она преждевременно стареет, вянет, сохнет… Ведь никто не согревает ее горячим взором, не целует, не шепчет ласковых слов. — Джамиля замолчала. — Скажи, что же мне делать? — с отчаянием в голосе спросила она вдруг. — Что мне делать?
Лейла растерянно стояла, не зная, что ответить.
— Развестись, не так ли? — с горькой улыбкой произнесла Джамиля. — В самом деле, что может быть проще? Но это не так легко, как ты думаешь. Я на этой постели, — Джамиля рукой показала на свою кровать, — провалялась целых три дня, находясь между жизнью и смертью… Мать видела мои страдания. Видела, что я не могу жить с этим человеком. И все же слышать не захотела о разводе. Осталась глухой к моим просьбам. Она, видишь ли, не перенесет такого позора! — Джамиля нервно засмеялась. — Понимаешь, моя мать боится позора… А ты, уважаемая ханым? — обратилась она вдруг к Лейле. — Что бы ты сделала на моем месте? Как бы ты поступила? — И, как бы догадавшись, что Лейла в таком же положении, как она, уже дружелюбно повторила свой вопрос:
— Как бы ты поступила?
Лейла бросилась к Джамиле и разрыдалась…
Через некоторое время они вместе вышли в сад. Говорили, улыбались как ни в чем не бывало. Но если бы кто-нибудь посмотрел на их лица внимательнее, то увидел бы, как несчастна Джамиля и как настороженна и испуганна Лейла.
Через несколько дней после помолвки Лейла получила от Хусейна письмо.
«Дорогая Лейла! — писал Хусейн. — Вчера я узнал из письма Махмуда о твоей помолвке… Я написал тебе сумбурное письмо и тут же его порвал. Я все еще люблю тебя! Сегодня я уже немного успокоился и могу рассуждать трезво. Прежде всего поздравляю тебя. Как бы там ни было, я счастлив за тебя, любимая. Счастлив, что ты наконец решилась открыть дверь и выйти на свободу. То, что не смог сделать я, сумел он. Ты обрела благодаря ему веру в себя и в людей. Не правда ли? Я уверен, что ты идешь по широкой дороге с высоко поднятой головой и счастливым блеском в глазах. С тем самым блеском, который ослепил меня тогда в лифте… Обо мне не беспокойся. У меня все хорошо. Ни твое последнее холодное письмо, ни даже весть о помолвке не заставили меня впасть в отчаяние. Я живу и продолжаю бороться во имя любви к родине, к египетскому народу. Эта любовь даже сильнее чувства к тебе, она никогда не умрет в моем сердце. И пока оно бьется в груди, я буду мужественно идти по своему пути. Не скрою, мне трудно, но сейчас я должен выбросить тебя из головы и из сердца, всецело посвятить себя служению родине. Не переживай и не мучайся, ты ни в чем не виновата. Ты сделала все, что могла, чтобы потушить пожар в моем сердце, вернуть мне рассудок. Но мысль о том, что мы созданы друг для друга, слишком прочно засела мне в голову, она до сих пор преследует меня. Твоя вина заключается лишь в том, что ты попалась мне на глаза, что ты — это ты… И если ты хочешь искупить свою вину, то должна разрешить мне увидеть тебя еще один раз, когда я вернусь на родину. Я хочу в последний раз посмотреть на тебя, шагающую по широкой дороге с гордо поднятой головой и счастливыми глазами.
Хусейн Амер»
Глава 20
Махмуд получил место врача в государственной больнице в Порт-Саиде. Через несколько недель он приехал погостить в Каир. Когда вся семья собралась за столом, Махмуд вдруг объявил:
— Знаете… я собираюсь жениться…
Лейла посмотрела на отца. Лицо его было непроницаемо, но уголки губ горестно опустились.
— Что ты сказал? — тихо спросил он.
Лейла сидела в таком напряжении, словно от ответа брата зависела ее собственная судьба.
— Я сказал, что собираюсь жениться, — повторил Махмуд.
— Значит, ты все уже решил сам и меня лишь ставишь в известность? По-твоему, я старый хрыч, с которым можно не считаться? Чего же тебе в таком случае от меня надо? — закричал отец.
— Прошу тебя, отец… Прошу тебя, пойми меня правильно!
— Я тебе больше не отец! Знать тебя не желаю! И слышать ничего не хочу!.. Всю жизнь я посвятил тебе, — с горечью продолжал отец. — Думал — вырастешь, станешь опорой, будешь помогать нам, позаботишься о сестре, которую надо выдать замуж… А мой сын прежде всего решил сам жениться. Ему наплевать на всех нас… Вместо того чтобы помочь нам, ты, разумеется, ждешь помощи от меня.
— Я не нуждаюсь ни в чьей помощи, — с достоинством сказал Махмуд.
Эти слова особенно задели Сулеймана-эфенди.
— На ком же вы собираетесь жениться, господин доктор? — насмешливо спросил он.
— Она славная, образованная девушка, — ответил Махмуд, будто не замечая иронии. — К тому же из хорошей семьи. Лейла ее знает.
Под жестким вопрошающим взглядом отца Лейла втянула голову в плечи. Он посмотрел на дочь так, будто это она во всем виновата.
Мать всплеснула руками:
— Кто ж она такая, твоя невеста? Говоришь, Лейла ее знает? Господи, всю жизнь меня преследуют несчастья — одно за другим!
— За сколько семья отдает тебе девушку? Какой назначили калым? — строго спросил отец.
— Я женюсь на девушке, а не на ее семье, — угрюмо промолвил Махмуд.
— Ах, вот как, значит, она одно, а ее семья — другое? С семьей вообще можно не считаться, не так ли?
Махмуд сжал ладонями виски. Он приготовился ко всему этому и все же с трудом сдерживал себя.
— Клянусь аллахом, будь это моя дочь, я убил бы ее! — продолжал неистовствовать отец. Он снова угрожающе уставился на Лейлу.
Девушка испуганно вздрогнула. Неужели он догадался, о чем она сейчас думает? Но разве он питает к ней отцовские чувства? Их всегда разделяла непроницаемая стена. Они словно говорят на разных языках.
Махмуд отнял руки от висков и спокойно, завершая спор, сказал:
— Очень жаль, отец, но ты не понимаешь меня.
— А кто тебя сможет понять? — не унимался отец. — Не успел получить диплом, как сразу жениться. Без гроша в кармане обзавестись семьей и заботами!
