а) в дни рождения родственников и близких – жены, детей, внуков и всех приравненных к ним лиц;

б) в дни получения зарплаты или пенсии;

в) при выдаче ссуды кассой взаимопомощи. Примечание: перечисленные исключения в ношении медали разрешаются только в домашней обстановке.

§ 3. Подвешенная на шею награжденного медаль должна располагаться так, чтобы нижний ее обрез совпадал с верхней границей живота награжденного…

§ 4. Для ношения медали награжденный должен быть чисто вымыт, а руки и шея в местах возможного касания ленты медали с телом награжденного должны быть тщательно обезжирены…

Кружковский только-только начинал входить во вкус, оглашал параграфы с чисто поэтическим профессиональным подвыванием, и все шумно требовали продолжения, и громче всего требовал этого Чубарев; оглядевшись, Кружковский с пьяной твердостью посмотрел в переносье все тяжелее хмурившегося Лутакова и победно прокашлялся.

– § 5. При пользовании медалью на вечерах награжденный обязан на протяжении всего вечера с гордостью любоваться медалью, – продолжал утробным голосом читать Кружковский. – При этом награжденный должен скромно, ненавязчиво и постоянно переводить все разговоры на обсуждение достоинств медали и своих личных.

§ 6. Награжденному «Почетной медалью», запрещается:

а) обменивать ее на медали других награжденных;

б) играть в азартные игры (орлянку, пристенок и расшибок и т. п.), используя медаль как биту;

в) применять для лечения производственных и особенно бытовых травм вместо пятаков.

§ 7. В случае утери медали Совет старейшин может произвести повторное награждение. При этом все расходы на изготовление медали и организацию торжественного вечера возлагаются на виновного, если эта утеря по своему характеру не влечет за собой более тяжкого наказания. Заявления о восстановлении медали принимаются за сутки до утери ее при наличии:

а) справки из домоуправления о ее наличии на сегодня (т.е. за сутки до утери);

б) справки от жены (или приравненного к ней лица, лиц) о ее наличии в день утери;

в) акт медицинской экспертизы об отсутствии вины, смягчающей печальное обстоятельство утери медали.

Кружковскому, казалось, совершенно не мешали взрывы хохота, и он, оторвавшись от листа бумаги, строго обвел всех твердым, светлым взглядом.

– Ну вот, товарищи, есть еще правила хранения и ухода за медалью, но я думаю, мы их опустим и перейдем к главному, к самому акту вручения…

– Позвольте, батенька, нет, нет и нет! – шумно запротестовал Чубарев. – Нет уж, увольте, я должен знать все правила!

Чубарева поддержал даже Муравьев, и Аленка подумала, до чего же заразительны вот такие детские игры для взрослых; она ведь и сама уже улыбалась и то и дело начинала хохотать вместе со всеми.

– Правила хранения медали и ухода за ней заключаются в следующем, – строго начал Кружковский. – Итак:

§ 1. Медаль, как правило, хранить в двух, лучше в трех– или четырехкомнатной квартире. Разумеется, не исключается пятикомнатная и так далее.

§ 2. Если в квартире не обеспечены необходимые температура и влажность воздуха, медаль рекомендуется хранить в закрытой таре (коробке), имеющей герметизацию и терморегуляцию, обеспечивающие стабильность температуры и влажности. Последние должны контролироваться приборами, прошедшими в установленные сроки проверку в Палате мер и весов…

Пока Кружковский доставал из красивой коробки большую, с чайное блюдце, красивую бронзовую медаль с гербом завода, с грозно рассекающей облака стрелой, похожей одновременно и на самолет, и на молнию, на полосатой, сине-розовой ленте и надевал ее на шею Чубарева, все оглушительно хлопали и кричали «Ура!», затем еще раз все выпили и разбрелись размяться и покурить.

Аленка взяла в руки длинную, узкую лаковую сумочку, собираясь незаметно ускользнуть, но не успела. Едва она встала из-за стола, к ней подошла хозяйка, Вера Дмитриевна, взяла под руку, увела с собой.

– Пойдемте, дорогая, подышим без этого дыма… Я любовалась вами, Елена Захаровна, – говорила она уже на ходу, по-женски неуловимо вкладывая в свои слова кроме их прямого значения еще какой-то тайный смысл. – Вы так похорошели с тех пор, как мы не виделись. Срок небольшой, а перемены…

– Что вы, Вера Дмитриевна, – тоже чисто по-женски отвела похвалы Аленка, хотя знала и не могла не знать, что она действительно изменилась и не могла не измениться к лучшему, и в порыве откровенности потянулась душой к этой седой, спокойной женщине. – Я так боюсь, Вера Дмитриевна, так боюсь! – сказала она, и в то же время в ее голосе, в глазах, в улыбке отразилось другое, то, что она счастлива и что она суеверно боится сглазить это свое состояние счастья, что она боится сейчас всего того, что может это счастье нарушить, а значит, боится всего-всего…

– Что вы, что вы, это ведь прекрасно – ребенок! – с некоторой прямолинейностью сказала Вера Дмитриевна, вспоминая себя. – Это одно я и помню как нечто необычно прекрасное вот уже много-много лет, все остальное забыла. Мужчинам никогда этого не почувствовать и не понять, в этом мы, женщины, много выше… Пройдемте еще подальше, здесь шумно. И тем более дышать табачищем… Вы пили что-нибудь?

– Немного пила, – сказала Аленка удивленно. – Я давно уже не кормлю…

– Все равно это очень вредно. – Вера Дмитриевна остановилась, удерживая Аленку. – Вам ведь обязательно захочется второго ребенка со временем… Скажите, а вы скоро тронетесь за мужем? – спросила она с любопытством.

Аленка, сжав губы, отрицательно покачала головой.

– Вы знаете, я заканчиваю ординатуру. Последний год.

– Да, да, понимаю, – сказала Вера Дмитриевна. – Женщине так легко потерять все завоеванное…

– Нет, здесь, вероятно, что-то другое…

– Все равно ведь сорветесь, поедете, не удержитесь…

– Сорвусь. – Аленка доверительно и тепло поглядела собеседнице в глаза. – Конечно, сорвусь, даже скоро, пожалуй… а сейчас пока я выдерживаю с ним ожесточенные бои… Самое удивительное, что он, умный человек, не может меня понять…

– А может, не хочет? – спросила Вера Дмитриевна с улыбкой.

– Может, и не хочет…

– Вот видите, – улыбнулась Вера Дмитриевна, опять вспоминая себя, и повела Аленку дальше; разбившись на группы, гости, в основном мужчины, оглядываясь, рассказывали друг другу анекдоты; в двух или трех местах вспыхнули деловые разговоры, около пианино кружилось несколько пар, кто-то пытался петь. Чубарев, Лутаков и Муравьев, прогуливаясь в отдалении ото всех, тихо, сосредоточенно разговаривали о планируемом на самое ближайшее время расширении мощностей завода, причем Чубарев несколько раз неспокойно поглядывал в сторону Шилова, упорно остававшегося в одиночестве за столом, и тот, словно почувствовав, встал и подошел к их группе.

– Бейте, только сразу напрочь, Андрей Павлович, – весело обратился к нему Чубарев. – Вижу, вынашиваете сюрприз…

– Уже выносил. – Шилов с комическим отчаянием на все решившегося человека махнул рукой. – Не хотел вам торжества портить, Олег Максимович, да что поделаешь…

– Ого! – Чубарев засмеялся. – После такого вступления нужно ждать доброго взрыва…

– Ничего не поделаешь, – опять повторил Шилов, часто моргая. – Не знаю, чьи тут головы полетят еще, но моя уж точно не удержится.

– Ну-ну, не томите, – потребовал Чубарев.

– «Ш–28» в серию не пойдет, Олег Максимович. Нельзя, не пойдет, к черту! У меня возникли очень существенные, понимаете, важные изменения, – добавил он твердо, видя, как начало вытягиваться лицо у Чубарева.

– Обрадовал! Вот это озарение, одним махом восьмерых побивахом! Так я и знал, что тут добром не кончится! – Чубарев ошарашенно подался назад, но тотчас закаленная в схватках воля бросила его вперед. – У меня почти полностью переналажены линии, цехи! Запуск в серию утвержден на Политбюро, мне каждый день приходится докладывать о готовности! Именно к производству «Ш–28»! И потом, отличный же двигатель! Правительственная комиссия…