— Ой, да ладно! Система найма персонала, система продвижения по службе, система бессрочных контрактов. В ней нет места для белого мужчины.

Кейсер, по-видимому, не могла смотреть ему в глаза.

— Это очень болезненная тема для нашего университета, — сказала Кейсер. — Для всех университетов. Но вы ведь знаете, что несмотря на присутствие в штате меня и других женщин факультет генетики всё равно сильно не дотягивает предписанного университетом процента женщин среди сотрудников c постоянными должностями.

— Вас должно быть сорок процентов, — сказал Корнелиус.

— Правильно, но у нас такого нет даже и близко — пока. — В голосе Кейсер зазвучали нотки самооправдания. — По идее-то должно быть пятьдесят, и…

— Пятьдесят, — повторил Корнелиус. Он произнёс это так спокойно, что сам удивился, и, по-видимому, удивил и Кейсер тоже, потому что она тут же замолчала. — Даже если среди соискателей женщин лишь двадцать процентов?

— Да, но цель всё-таки ставится не в пятьдесят. А лишь сорок процентов.

— Сколько должностей с бессрочным контрактом на нашем факультете?

— Пятнадцать.

— И сколько из них занято женщинами?

— Сейчас? Считая Мэри?

— Разумеется считая Мэри.

— Три.

Корнелиус кивнул. Он рассчитался с двумя из них; третья была инвалидом-колясочником, и он не смог заставить себя…

— Так что следующие три вакансии должны достаться женщинам, не так ли?

— Ну, да. Если они удовлетворяют требованиям.

Корнелиус снова удивил себя: прежде эти четыре слова приводили его в бешенство. Но сейчас…

— И если Мэри уйдёт насовсем, — сказал он по-прежнему ровным тоном, — а это весьма вероятно, то её должность также должна будет занять женщина, правильно?

Кейсер кивнула, всё ещё избегая смотреть ему в глаза.

— То есть следующие четыре постоянные должности должны будут занять женщины. — Он сумел остановиться — и это далось гораздо легче, чем он ожидал — прежде, чем добавить «Предпочтительно чернокожие инвалиды».

Кейсер кивнула снова.

— Как часто открывается вакансия постоянного сотрудника? — спросил он, словно не знал ответа давным-давно.

— Это происходит, когда кто-то выходит на пенсию или покидает университет.

Корнелиус молча ждал.

— Раз в два года или около того, — наконец, ответила Кейсер.

— В среднем скорее ближе к трём, — сказал Корнелиус. — Поверьте: я всё посчитал. Из этого следует, что пройдёт двенадцать лет, прежде чем вы наймёте мужчину, и даже тогда это скорее всего будет представитель меньшинств и, вероятно, инвалид.

— Ну…

— Это так?

Ему не нужен был ответ Кейсер; Корнелиус читал соответствующую часть коллективного соглашения между Собранием факультета и Советом управляющих так часто, что мог процитировать её наизусть, несмотря на суконные бюрократические формулировки:

— Корнелиус, мне очень жаль, — сказала, наконец, Кейсер.

— Все стоят в очереди перед здоровым белым мужчиной.

— Это лишь потому, что…

Голос Кейсер затих, и пристальный взгляд Корнелиуса вцепился в её лицо.

— Да? — сказал он.

Она даже немного съёжилась.

— Это потому что в прошлом здоровые белые мужчины слишком часто проходили без очереди.

Корнелиус вспомнил, как ему говорили что-то подобное в прошлый раз — какой-то белый парень, либерал с горящим взором, прошлой весной на какой-то вечеринке. Он тогда вцепился ему в горло, крича, что нельзя наказывать людей за прегрешения их предков, но достиг лишь того, что…

Он понял это только сейчас.

Он тогда лишь выставил себя идиотом и покинул вечеринку, кипя от возмущения.

— Может быть, вы и правы, — сказал Корнелиус. — В любом случае, как там говорится в старой молитве: «Боже, дай мне терпение вынести то, что я не могу изменить, мужество бороться с тем, что я могу изменить, и мудрость, чтобы отличить одно от другого». — Он помолчал. — В данном случае я могу отличить.

— Мне жаль, Корнелиус, — сказала Кейсер.

— Так что я должен уйти. — Яйца в жменю и катись домой, подумал он — хотя, конечно, он теперь неспособен сделать именно это.

— В большинстве университетов действуют подобные же программы позитивной дискриминации, — сказала Кейсер. — Куда вы пойдёте?

— Наверное, в частный бизнес. Я люблю преподавать, но…

Кейсер кивнула.

— Биотехнологии сейчас — горячая тема. Масса вакансий, и…

— И поскольку это новая отрасль промышленности, ей не приходится исправлять исторические перекосы, — ровным тоном закончил Корнелиус.

— Кстати, — сказала Кейсер. — Знаете, куда вам надо обратиться? В «Синерджи-Груп»!

— Что это?

— Это американский мозговой центр, занимающийся неандертальскими проблемами. Это туда ушла Мэри Воган.

Корнелиус хотел было с порога отвергнуть предложение — работать вместе с Мэри ему будет так же тяжело, как и с Кейсер — но Кейсер продолжила:

— Я слышала, что Мэри посулили полторы сотни штук зелёными.

У Корнелиуса отпала челюсть. Это было — Боже, это же почти четверть миллиона канадских долларов в год! Вот какие деньги должны зарабатывать парни с Ph.D. из Оксфорда вроде него.

И всё же…

— Я бы не хотел путаться у Мэри под ногами, — сказал он.

— Вы и не будете, — сказала Кейсер. — Я слышала, она уходит из «Синерджи». Дария Клейн получила от неё е-мейл. Она, по-видимому, собирается натурализоваться — переехать к неандертальцам насовсем.

— Насовсем?

Кейсер кивнула.

— Я так слышала.

Корнелиус задумался.

— Думаю, тогда стоит попробовать послать туда резюме…

— Даже не раздумывайте! — воскликнула Кейсер, по-видимому, радуясь, что может сделать для Корнелиуса хоть что-то. — Кстати, я вам напишу рекомендательное письмо. Держу пари, им нужен будет эксперт по ДНК, чтобы заменить Мэри. Вы ведь заканчивали аспирантуру в Оксфордском Центре изучения древних биомолекул? Вы прекрасно впишитесь.

Корнелиус задумался. Он совершил то, что совершил, в первую очередь из-за разочарования в своей забуксовавшей карьере. Было бы лишь справедливо, если бы в конечном счёте это привело его к положению, которого он заслуживает.

— Спасибо вам, Кейсер, — сказал он, улыбаясь. — Спасибо вам огромное.

Настало время Мэри передать кодонатор Джоку, чтобы он отвёз его назад в…

А правда, куда?

Мэри рассмеялась, когда услышала по визору, как Советник Бедрос называет мир барастов «Жантар». У той версии Земли, которую Мэри называла домом, не было какого-то одного имени. «Земля» — это английское название; на других языках она называется по-разному. «Терра» на латыни и её многочисленных потомках. Французы, а также франко-канадцы называют её «Тер». На эсперанто это «Теро». Греческое название — «Гея» — стало популярно среди экологов и защитников природы. Немцы называют её «Эрде», шведы — «Юрден». На иврите это «Эрец», по-арабски — «Ард», на фарси — «Замин», по-китайски «Ди-цю», по-японски «Тикю». Красивее всего, по мнению Мэри, она называлась по-таитянски: «Вуравура». Понтер называл её просто «Мэрин мир», но Мэри сомневалась, что это название сможет получить международное признание.