— Да. Но их, по определению, нетрудно обмануть.
Мэри содрогнулась.
— И всё же…
— Вспомните, как осуществляется наша демократия. Мы не позволяем людям голосовать, пока им не исполнится 600 месяцев — две трети традиционного 900-месячного среднего срока жизни. Это будет… Дэлка?
— Сорок восемь лет, — ответила Дэлка, компаньон Бандры.
— Большинство женщин уже не способны рожать в этом возрасте, и активный репродуктивный период мужчин также уже завершён. Так что результаты голосования по этому вопросу их лично уже не затрагивали.
— Это не демократия, когда голосует лишь меньшинство.
Бандра нахмурилась, словно пытаясь понять смысл реплики.
— Каждый имеет право голоса — просто не в каждый момент своей жизни. И, в отличие от вашего мира, мы никогда никому не отказывали в праве голоса из-за его пола или пигментации кожи, при условии достижения соответствующего возраста.
— Однако, — возразила Мэри, — голосующие наверняка принимали во внимание интересы своих взрослых детей, которые ещё находятся в репродуктивном возрасте, но сами голосовать не могут.
Бандра помедлила, и Мэри задумалась, почему: до сих пор она вела дискуссию очень уверенно.
— Разумеется, надежда на счастливое будущее наших детей очень важна для нас, — наконец, произнесла она. — Но голосование происходило до тестов на интеллект. Понимаете? Было принято решение запретить размножаться пяти процентам населения с худшими показателями интеллекта в течение десяти последующих поколений. Попробуйте найти родителя, который считал бы, что его ребёнок попадает в нижние пять процентов — это невозможно! Голосующие, без сомнения, полагали, что уж их-то детей это решение не затронет.
— Но оно затронуло.
— Да. Некоторых. — Бандра едва заметно двинула плечом. — Это пошло на благо обществу.
Мэри покачала головой.
— Мой народ никогда не пошёл бы на такой шаг.
— С тех пор нам не приходится особенно беспокоиться по поводу нашего генетического пула, хотя есть некоторые исключения. Через десять поколений репродуктивные ограничения были сняты. Большинство генетических заболеваний исчезли навсегда, почти пропала чрезмерная агрессивность, средний уровень интеллекта повысился. Разумеется, он по-прежнему подчиняется нормальному распределению, но мы получили… как вы это называете? У нас есть такое понятие в статистике: корень квадратный из среднего квадрата отклонения от среднего арифметического для выборки.
— Стандартное отклонение, — подсказала Мэри.
— Ага. Так вот, через десять поколений средний уровень интеллекта сдвинулся на одно стандартное отклонение влево.
Мэри уже хотела было сказать «в смысле, вправо», но вовремя вспомнила, что неандертальцы читают справа налево, а не слева направо. Вместо этого она сказала:
— Правда? Такой сильный сдвиг?
— Ага. Наши тупицы теперь такие же умные, как раньше наши средние умы.
Мэри покачала головой.
— Вообще не могу себе представить, чтобы мой народ позволил бы властям решать, кому можно размножаться, а кому нет.
— Я не защищаю наши методы, — сказала Бандра. — Как говорит одна из ваших лучших поговорок, «каждому — своё». — Она улыбнулась своей широкой доброй улыбкой. — Ладно, Мэре, довольно серьёзных разговоров. — Сегодня чудесный вечер! Пойдёмте погуляем. А потом вы расскажете мне о себе.
— Что вам хотелось бы узнать?
— Всё подряд. Всё до капли. До донышка. От доски до доски.
Мэри рассмеялась.
— Я уловила идею, — сказала она, поднимаясь на ноги.
Глава 17
Как это могло случиться? Как мы могли забыть тот благородный порыв, который привёл нас из Олдувайского ущелья в лунные кратеры? Ответ, разумеется, таков: мы успокоились. В течение недавно завершившегося столетия мы достигли большего прогресса в благополучии и качестве жизни, в здравоохранении и долголетии, в технологиях и житейских удобствах, чем за все предшествующие сорок тысячелетий…
Жизнь Мэри начала входить в колею: днём она занималась изучением неандертальской генетики с Лурт и другими специалистами, ночи с большим комфортом проводила в доме Бандры.
Мэри всегда казалось, что у неё слишком широкие бёдра, но средний неантертальский таз был ещё шире. Ей вспомнилась старая гипотеза Эрика Тринкауса о том, что срок беременности у неандертальцев мог составлять одиннадцать или даже двенадцать месяцев, поскольку благодаря широким бёдрам они могли рожать более крупных детей. Однако ту гипотезу пришлось отбросить, когда последующие исследования показали, что необычная форма неандертальского таза связана лишь с их манерой ходьбы. Предполагалось, что их шаг должен напоминать походку враскачку ковбоев Дикого Запада — что теперь подтверждалось прямыми наблюдениями.
Так или иначе, неандертальские седлокресла казались Мэри неудобными, а из-за того, что у большинства неандертальцев голени немного короче бёдер, барастовские сиденья более привычного типа всегда оказывались низковатыми для неё. Поэтому она попросила знакомую Лурт мебельщицу изготовить для неё новое кресло: сосновая рама и мягкие подушки на сиденье и спинке.
В тот день Бандра вернулась домой раньше Мэри и была в своей спальне. Она, однако, появилась, стоило Мэри подойти к входной двери.
— Привет, Мэре, — сказала она. — Мне показалось, что я унюхала ваш запах.
Мэри вяло улыбнулась. Она уже начала ко всему этому привыкать; правда начала.
— О, гляньте-ка! — сказала Бандра. — Ваше кресло привезли! Ну-ка опробуйте.
Мэри подчинилась, опустившись на мягкое сиденье.
— Ну как? Хорошо?
— Замечательно! — сказала Мэри, немного поёрзав. — Просто великолепно. Очень удобно.
— То, что доктор прописал! — заявила Бандра, показывая удивлённой Мэри оба больших пальца.
Мэри рассмеялась.
— Точно.
— То, что надо! В самый раз!
— Да, всё это, — согласилась Мэри.
— Да! — повторила Бандра, явно безмерно довольная собой. — Бинго! Точняк! — Бандра сияла, и Мэри тепло улыбнулась ей в ответ.
* * *
Позже тем же вечером Мэри устроила новому стулу более серьёзное испытание, устроившись на нём с ногами с одной из книг, купленных в книжной лавке Лаврентийского университета.
Бандра, которая работала над новым анималистским полотном, по-видимому, решила, что неплохо устроить перевыв. Она пересекла комнату и встала позади Мэри?
— Что вы читаете?
Мэри автоматически показала ей обложку книги, потом сообразила, что Бандра не сможет прочесть название — хотя, при её увлечении английским она, возможно, скоро научится на нём и читать.
— Книга называется «Собственник», — сказала Мэри, — а автора зовут Джон Голсуорси. Он получил высшую литературную награду нашего мира, Нобелевскую премию по литературе. — Кольм советовал ей почитать Голуорси многие годы, но Мэри, наконец, решилась на это лишь наслушавшись восторгов её сестры Кристины по поводу нового бибисишного телесериала по «Саге о Форсайтах», первым томом которой и являлся «Собственник».
— О чём она? — спросила Бандра.
— Богатый адвокат женится на красивой женщине. Он нанимает архитектора, чтобы построить им загородный дом, но женщина заводит с архитектором роман.
— Ах, — сказала Бандра; Мэри посмотрела на неё и, улыбнувшись, начала заново:
— Она о сложностях межличностных отношений у глексенов.
— Вы не прочитаете мне из неё вслух? — попросила Бандра?
Просьба удивила Мэри, но одновременно и обрадовала.
— Конечно. — Бандра подтащила седлокресло поближе и села лицом к Мэри, сложив руки на коленях. Мэри принялась читать текст тихим голосом, позволяя Кристине переводить его на неандертальский язык.
Многие сочли бы брак Сомса и Ирэн вполне удачным: у него деньги, у неё красота — значит, компромисс возможен. Пусть не любят друг друга, но почему не поддерживать сносных отношений? То, что они будут жить каждый своей жизнью, делу не помешает, лишь бы были соблюдены приличия, лишь бы уважались священные узы брака и семейный очаг. В высших классах половина всех супружеств покоится на двух правилах: не оскорбляй лучших чувств общества, не оскорбляй лучших чувств церкви. Ради них можно принести в жертву свои собственные чувства. Преимущества незыблемого семейного очага слишком очевидны, слишком осязаемы, они исчисляются реальными вещами; status quo — дело верное. Ломка семьи — в лучшем случае опасный эксперимент и к тому же весьма эгоистичный.
Вот какие выводы может выставить защита, и молодой Джолион вздохнул.
«Все упирается в собственничество, — думал он, — но такая постановка вопроса мало кого обрадует. У них это называется „святостью брачных уз“, но святость брачных уз покоится на святости семьи, а святость семьи — на святости собственности. И вместе с тем, наверное, все эти люди считают себя последователями того, кто никогда и ничем не владел. Как странно!»
И молодой Джолион снова вздохнул.[33]