Причины позиции английского правительства в отношении открытия второго фронта определялись старой стратегической концепцией британского империализма – вести войны чужой кровью. Исходя из этой концепции, английские правящие круги полагали, что поскольку Советский Союз продолжал вести гигантские сражения с гитлеровскими полчищами, то время работало на них. Но так как оставаться дальше в стороне от активного участия в войне было невозможно, в частности из-за позиции английской общественности, было принято решение организовать под видом второго фронта высадку в Северной Африке (не случайно Черчилль всячески уговаривал своих собеседников в Москве назвать эту операцию вторым фронтом). Осуществление этой операции планировалось провести силами американских войск на территории французских колоний в Северной Африке. Таким образом, по расчетам Лондона, Соединенные Штаты вовлеклись бы в затяжные военные операции, враг был бы ослаблен (заодно истощились бы и силы США), а тем временем британские империалисты занялись бы восстановлением и укреплением своих былых мировых позиций.
В Вашингтоне разделяли в целом политику английского правительства в отношении открытия второго фронта, и поэтому американские руководители не были до конца настойчивы в осуществлении собственных предложений относительно военных операций на 1942 год. Что касается североафриканской операции, то она оказалась хорошей приманкой для Вашингтона, политики которого с осуществлением этой операции связывали далеко идущие планы США на новое «урегулирование» колониальной проблемы в послевоенный период.
Согласившись на проведение операции «Факел», США тем самым разделили с Англией ответственность за отсрочку открытия второго фронта, за затяжку войны. Это было ярким проявлением империалистических тенденций в политике Англии и США. Явно кривит душой английский премьер-министр, когда пишет в своих мемуарах о том, что ему не пришлось якобы выступать против плана «Следжхэммер», то есть высадки в Европе в 1942 году, так как этот план отпал сам по себе из-за собственной слабости[199]. Факты говорят о другом – возможности для осуществления такой операции в 1942 году были, не было лишь готовности руководителей Англии, а также американских лидеров провести эту операцию.
Высказывая свое мнение относительно планировавшейся высадки союзников в Африке, Сталин отмечал в беседе с Черчиллем в Москве, что она не имела непосредственного отношения к Советскому Союзу. С военной точки зрения она имела второстепенное значение[200].
Особенно беспокоила Сталина политическая сторона операции. Он считал, что если бы во главе этой операции стоял де Голль, то французы оказали бы ему поддержку, но если эта операция будет «проводиться американцами и англичанами, то народ мог бы быть против этого». Сталин подчеркнул, что «очень важно показать, что операция «Факел» предпринималась в интересах Франции, а не Соединенных Штатов»[201]. Он отметил также некоторые возможные положительные последствия: в результате этой операции могли бы быть открыты коммуникации через Средиземное море, союзники могли получить базы для бомбардировки Италии, выйти в тыл армии Роммеля и закрыть оси путь на Дакар[202].
В ходе московских переговоров Сталина с Черчиллем был затронут и вопрос о поставках союзников Советскому Союзу.
Несмотря на исключительно напряженную обстановку на советско-германском фронте, английское правительство, сославшись на большие потери конвоя с военными грузами для СССР, следовавшего в конце июня из Исландии в Архангельск, решило приостановить вообще снабжение Советского Союза военными материалами северным путем. Об этом Черчилль сообщил в Москву в своем послании в середине июля 1942 года[203].
Решение английского правительства, ставившее под серьезную угрозу снабжение СССР по важнейшему северному маршруту, вызвало решительное возражение со стороны Советского правительства. В своем ответном послании английскому премьер-министру глава Советского правительства писал: «Наши военно-морские специалисты считают доводы английских морских специалистов о необходимости прекращения подвоза военных материалов в северные порты СССР несостоятельными. Они убеждены, что при доброй воле и готовности выполнить взятые на себя обязательства подвоз мог бы осуществляться регулярно с большими потерями для немцев. Приказ Английского Адмиралтейства 17-му конвою покинуть транспорты и вернуться в Англию, а транспортным судам рассыпаться и добираться в одиночку до советских портов без эскорта наши специалисты считают непонятным и необъяснимым. Я, конечно, не считаю, что регулярный подвоз в северные советские порты возможен без риска и потерь. Но в обстановке войны ни одно большое дело не может быть осуществлено без риска и потерь. Вам, конечно, известно, что Советский Союз несет несравненно более серьезные потери. Во всяком случае, я никак не мог предположить, что Правительство Великобритании откажет нам в подвозе военных материалов именно теперь, когда Советский Союз особенно нуждается в подвозе военных материалов в момент серьезного напряжения на советско-германском фронте. Понятно, что подвоз через персидские порты ни в какой мере не окупит той потери, которая будет иметь место при отказе от подвоза северным путем»[204].
Несмотря на высказанные Советским правительством веские аргументы, снабжение Советского Союза военными материалами по северному пути было приостановлено. В этой связи Сталин со всей остротой поставил этот вопрос перед Черчиллем в ходе московских переговоров. Он указал на то, что западные союзники нарушают график военных поставок. Сталин отклонил объяснения Черчилля, утверждавшего, что действия противника привели к сокращению поставок. Он заявил, что Англия и США недооценивают значение русского фронта и направляют туда лишь остатки. Как вспоминает Гарриман, Сталин.потребовал больших усилий от западных держав, отметив, что проблема заключается не в отсутствии доверия со стороны русских, а в нежелании англичан воевать так, как это делают русские[205]. Черчилль обещал приложить все усилия для возобновления в полном объеме поставок в СССР.
Несмотря на напряженную атмосферу на московских переговорах и на выявившиеся разногласия, они в целом имели положительное значение – был установлен личный контакт между руководителями СССР и Англии, между ними состоялся откровенный, прямой разговор. Гарриман вспоминает о переговорах следующее: «Сталин, как обычно, пытался оказать максимальное давление на Черчилля. И он оказывал это максимальное давление до тех пор, пока не понял, что никакие дополнительные усилия не приведут к открытию второго фронта в 1942 году. Он проявил достаточную мудрость, с тем чтобы не позволить Черчиллю вернуться в Лондон с чувством какого-то надлома».
Лично убедившись в непреклонной решимости Советского Союза разгромить гитлеровскую Германию, Черчилль был весьма удовлетворен московскими переговорами. «Премьер-министр, который впервые встретился со Сталиным, – свидетельствует Гарриман, – считал, что это была самая важная конференция за всю его долгую жизнь»[206].
В ходе переговоров Сталин неоднократно подчеркивал заинтересованность в развитии дружественных отношений между СССР и Англией. Он сказал, что всегда надеялся на подобное развитие отношений, но это оказалось невозможным во времена, когда на Даунинг-стрит был Н. Чемберлен. В качестве примера он привел неудавшиеся переговоры между Англией, Францией и СССР в 1939 году, отметив, что, по его впечатлению, западные державы хотели лишь предупредить Гитлера, а затем достичь с ним договоренности. Черчилль после этого разговора сказал Гарриману, «что он не мог не согласиться с тем, что английская и французская делегации не были достаточно весомыми»[207].
