Гарриман и Бивербрук в своих итоговых сообщениях в Вашингтон и Лондон высказывали полное удовлетворение результатами конференции. Гарриман, в частности, писал Рузвельту:

«Заседание сразу же началось в самой дружественной атмосфере. Сталин не скрывал своего энтузиазма. У меня сложилось впечатление, что он был полностью удовлетворен деловым подходом Великобритании и США… У меня осталось чувство, что он был откровенен с нами и что если бы мы рассмотрели все, что было предусмотрено, и личные отношения со Сталиным сохранились бы, то подозрение, существовавшее между Советским правительством и нашими двумя правительствами, вполне можно было бы устранить»[77].

В аналогичном духе высказывался о работе конференции и ее итогах и Бивербрук.

На англо-американских участников конференции произвело также большое впечатление, что, несмотря на критическое положение на советско-германском фронте и приближение германских войск к Москве, Советское правительство не выступало на конференции в виде просителя, а вело активную, наступательную линию, нацеленную на укрепление советско-англо-американского сотрудничества. Так, в книге американских авторов о советской дипломатии отмечается:

«Несмотря на то что Советский Союз сталкивался в то время с самой большой опасностью в его непродолжительной истории, поскольку немецкие войска находились в 30 милях от Москвы, и несмотря на то что он весьма остро нуждался в немедленной и значительной помощи со стороны союзников, тем не менее Сталин проявил себя как жесткий партнер по переговорам, который мог использовать и использовал тактику нажима, выводящую из себя его партнеров по переговорам. Заставляя их защищаться, он вынуждал поставщиков играть роль просителя, создавая, таким образом, психологический настрой и отношения, которые с большей гарантией обеспечивали выполнение его требований. Вероятно, ни разу Сталин не демонстрировал столь отчетливо подобную историческую тактику ведения переговоров русскими, когда столь успешно применялось дипломатическое искусство с целью создания из слабой позиции на переговорах позиции сильной»[78].

Конференция в целом успешно решила все поставленные перед ней задачи, однако объем определенных на ней англо-американских поставок составлял лишь небольшую часть потребностей Советского Союза, о чем глава правительства СССР писал в своем послании английскому премьер-министру вскоре после окончания московской конференции:

«Не скрою от Вас, – говорилось в послании, – что наши теперешние потребности военного снабжения ввиду ряда неблагоприятных обстоятельств на нашем фронте и вызванной этим эвакуации новой группы предприятий не исчерпываются согласованными на конференции решениями, не говоря уже о том, что ряд вопросов отложен до окончательного рассмотрения и решения в Лондоне и Вашингтоне, но и сделанная Московской конференцией работа обширна и значительна»[79]. Скромный характер советских заявок был отмечен и членами английской и американской делегаций. «Большое впечатление на гостившие (в Советском Союзе. – В.И.) делегации, – писала в начале октября газета «Таймс», – произвела умеренность русских заявок, факт, который с очевидностью показывает, что экономика страны с успехом смогла справиться и оправиться от потрясения, полученного первоначальным германским ударом. Эта умеренность в русских требованиях являлась одним из главных конструктивных факторов, определивших скорость, с которой совещание сумело завершить свою работу»[80].

Сообщая 13 октября о результатах конференции временному поверенному в делах СССР в США А.А. Громыко, нарком иностранных дел писал: «Конференция трех держав прошла и закончилась в общем успешно. Главная работа была проведена во время ежедневных приемов глав делегаций у тов. Сталина, где и были уточнены размеры и сроки основных военных поставок для СССР. Наша сентябрьская заявка о ежемесячных поставках самолетов, танков и другого вооружения в основном принята, хотя наши заявки на самой конференции на более значительные размеры этих поставок, ввиду изменившейся обстановки, не были удовлетворены. Размеры и сроки других поставок вооружения и материалов также были в ряде случаев уточнены, но значительная часть этих поставок хотя и указана в подписанном Бивербруком, Гарриманом и мной обширном секретном протоколе, но без окончательного уточнения размеров и сроков». «Бивербрук и Гарриман, – сообщал далее нарком, – явно стремились показать, что они приехали оказать СССР широкую помощь, и если по ряду вопросов (например, по станкам и некоторому другому оборудованию и сырью) пока не были установлены точные размеры и сроки, то и мы не считали нужным уточнять все эти детали, чтобы не затягивать конференцию, считая важным подчеркнуть политический эффект соглашения быстротой работы конференции»[81]

30 октября 1941 г., спустя четыре с лишним месяца после нападения Германии на СССР, когда всему миру стало ясно, что гитлеровцам не удалось осуществить «блицкриг» и что Красная Армия к зиме 1941 года остановила продвижение немецко-фашистских войск, Рузвельт сообщил в Москву о решении правительства США предоставить Советскому Союзу беспроцентный заем на сумму до 1 млрд. долл. в порядке применения закона о предоставлении взаймы или в аренду оружия и военных материалов (ленд-лиз).

4 ноября И.В. Сталин ответил, что Советское правительство расценивает это решение как «исключительно серьезную поддержку Советского Союза в его громадной и трудной борьбе с нашим общим врагом, с кровавым гитлеризмом», а также выражает полное согласие с изложенными условиями предоставления Советскому Союзу этого займа[82].

7 ноября 1941 г. А.А. Громыко вручил Ф. Рузвельту это послание. При этом он отметил, что весь советский народ вместе с Советским правительством «благодарен американскому правительству за решение о предоставлении Советскому Союзу миллиардного займа». «А мы это сделали потому, что помощь Советскому Союзу считаем своей важнейшей задачей», – ответил американский президент А.А. Громыко сообщал в Народный комиссариат иностранных дел: эта беседа «не оставляет сомнения, что Рузвельт ненавидит немцев и твердо, по крайней мере в данное время, занял линию на оказание нам помощи»[83]

В агрессивных планах германского фашизма в борьбе за установление мирового господства подготовка и осуществление захватнической войны против Советского Союзя занимали важнейшее место. Глава германского фашистского государства следующим образом охарактеризовал задачи внешней политики нацистской партии: «Когда мы сейчас в Европе говорим о новых землях, то мы можем в первую очередь думать только о России и подвластных ей пограничных государствах. Кажется, что сама судьба указывает нам путь».[84]

Многочисленные акты гитлеровской агрессии, осуществленные накануне войны, являлись этапами на пути подготовки Германии к войне против Советского Союза. За день до заключения советско-германского пакта о ненападении на совещании высших военачальников вермахта Гитлер подтвердил неизменность своих агрессивных планов в отношении СССР. Не понимая характера и природы Советского государства, фюрер допустил фатальный для него просчет. Как рассказывал один из его приближенных Шпеер, Гитлер внушал своим единомышленникам, что война против Советского Союза будет «детской забавой».[85]. Об этом же он говорил накануне нападения на Советский Союз. «Ваши армии, – разглагольствовал он перед руководителями вермахта, – сокрушат русский колосс… Вы должны сделать все, чтобы ваши войска оставили в стороне все свои чувства сдержанности и гуманности. Я намереваюсь переломить хребет Красной Армии в великих битвах на границе… Это будет последняя кампания этой войны, и она обеспечит безопасность рейха на многие поколения»[86]. Нападение гитлеровской Германии на Советский Союз было действительно последней крупной агрессией Гитлера, завершившейся полным разгромом вермахта и уничтожением фашистского строя в Германии.