В 1949–1950 годы Голиков, по сообщениям, участвовал в работе комиссии, созданной по требованию Сталина для расследования так называемого «ленинградского дела», когда руководители Ленинградской партийной организации были заподозрены в проведении независимой от партийного центра деятельности. Комиссия установила, что генерал-полковник И.В. Шикин, начальник Главного политического управления Советской Армии был членом «оппозиции Вознесенского», за что был убран со своего поста. ^[553]

После смерти Сталина и расстрела Берия Жуков вновь становится министром обороны, способствуя победе Хрущева над сталинистами, сторонниками жесткого курса Молотовым, Кагановичем и другими, на партийном пленуме в июне 1957 года. Но в том же году Хрущев увидел в Жукове соперника в контроле над партией и государственными учреждениями, и в октябре, когда Жуков находился с официальным визитом в Югославии и Албании, он был снят с должности министра. В этот момент Голиков, являвшийся начальником Военной академии бронетанковых войск, написал Хрущеву, что вся Академия поддерживает его действия против Жукова. В январе 1958 года Хрущев назначил его начальником Главного политуправления Советских Вооруженных Сил. Хотя Хрущев, естественно, знал о трусости Голикова под Сталинградом, он также знал, что Голиков ненавидел Жукова, и на него можно было положиться — чтобы уничтожить влияние Жукова. После вывода Жукова из Президиума и Центрального Комитета, и организовав его отставку в марте 1958 года, Голиков сделал все возможное, чтобы изолировать его и не допускать его друзей видеться с ним. В знак благодарности за роль Голикова в устранении Жукова, Хрущев присвоил ему звание Маршала Советского Союза в 1961 году. Но хотя Хрущев был снят с должности первого секретаря в октябре 1964 года, Голиков был сменен на должности начальника Главного политического управления уже в 1962 году — якобы из-за требования Ленинградской партийной организации, которая была возмущена его ролью в «ленинградском деле».

Он умер в 1980 году, по общему мнению «избегаемый своими коллегами-маршалами». ^[554]

И, наконец, судьба Ивана Иосифовича Проскурова. Осенью 1941 года его жена Александра и обе дочери были высланы в Куйбышев, имея из вещей только то, что было на них одето (все остальное было конфисковано). Они поселились у незнакомых людей. Александру и ее старшую дочь Лидию постоянно подвергали допросам, после чего Александру арестовали. Девочки оставались одни до декабря 1941 года, когда их с матерью вывезли на тюремном поезде в Петропавловск на севере Казахстана. Здесь Александре выдали документы, в которых указывалось, что она является женой Ивана Проскурова, врага народа, и их всех сослали в глухую деревню. Она оставалась там с младшей дочерью Галиной, испытывая ужасные трудности и болезни, пока Иван Иосифович не был посмертно реабилитирован 1 мая 1954 года. Тем временем, их вторая дочь, пятнадцатилетняя Лидия, решила рискнуть вернуться в Москву; после мучительного путешествия в условиях военного времени, она сумела сделать это. Получить официальное разрешение остаться в городе помогли ходатайство и поддержка друга ее отца — генерал-майора авиации Михаила Водопьянова. ^[555]

На кладбище недалеко от Военно-воздушной академии им. Юрия Гагарина в пригороде Москвы Монино есть необычная могила. На большом внушительном памятнике есть фотография Проскурова и надпись: «Герой Советского Союза генерал-лейтенант авиации Иван Иосифович Проскуров», а ниже — «Проскурова Александра Игнатьевна». Внизу памятника слова: «От Министерства обороны СССР». Но генерал здесь не лежит — никто в действительности не знает, где захоронены его останки.

Александра Игнатьевна умерла в 1990 году. По ее просьбе, ее прах был помещен в урну и захоронен в этой могиле.

Характеристика Сталина, предложенная автором этой книги, противоречит тем, которые выдвигаются многими американскими, европейскими и русскими историками. Кажется сомнительным, что внешняя политика Сталина зиждилась на традиционной, основанной на договоре, модели дипломатии девятнадцатого века. Некоторые говорят, что его августовский 1939 года договор с фашистской Германией, который помог отсрочить германскую агрессии более чем на год, дал возможность Сталину до какой-то степени улучшить состояние обороны. Улучшения были, но Сталин колебался, пока не стало чересчур поздно предпринять те шаги, которые убеждали его сделать военные профессионалы. В действительности, в основе договора 1939 года лежало стремление сделать германский захват Польши неизбежным. По мысли Сталина, это должно было вылиться в крупный конфликт между Германией и польскими союзниками — Францией и Великобританией. Его умозаключение основывалось на марксистско-ленинской доктрине, которая считала, что такой конфликт истощит главные европейские капиталистические государства, создавая революционную ситуацию, которую СССР сможет использовать, чтобы уничтожить германскую угрозу и распространить советскую власть по всему континенту.

Другая точка зрения, оправдывающая пакт о ненападении, была выдвинута советской пропагандой и до сих пор остается в официальных публикациях Российской Федерации. Сталин был убежден, что на протяжении 1930-х годов внешняя политика Франции и Великобритании, поддерживаемая Америкой, была основана на признании требований Гитлера, в надежде, что он повернется в сторону Советского Союза. Эта политика достигла высшей точки в позорном Мюнхенском соглашении сентября 1938 года между Германией и Италией с одной стороны и Францией и Великобританией — с другой, когда беспомощная Чехословакия была оставлена перед лицом германской военной силы. Ни Чехословакия, ни СССР не были участниками переговоров, в чем Сталин видел наступление другой, даже более опасной фазы в антисоветской программе Запада. Сталин продолжал не доверять Западным странам — в частности, их предостережениям о намерениях Гитлера в период между разгромом Польши и 22-м июня 1941 года. Отрицание Сталиным этих угроз и патологическая антипатия к Западу в большой мере оправдывались его верой, что по своей идеологии западные лидеры были полностью антикоммунистами, и поэтому были намерены преследовать антисоветские цели. Со второй половины 1920-х годов до «чисток» 1937–1938 года сообщения, поступающие Сталину от советских разведывательных источников и дипломатов в Великобритании, Франции, Соединенных Штатов, Польши, Чехословакии и других государствах, постоянно подкрепляли эти взгляды. ^[556]

Многие в Великобритании, Франции и Америке действительно боялись распространения коммунизма, но Сталин оказался неспособным или несклонным понимать причины, определяющие отношения Запада к советскому коммунизму. Его принудительную политику по сельскому хозяйству последовавший за ней голод, жестокие «чистки» 1937–1938 годов многие на Западе наблюдали с беспокойством и опасением. Более того, боязнь большинства французов и англичан новой войны, основанная на памяти об ужасных потерях в 1914–1918 годах, склонила их правительства к принятию требований Гитлера — несмотря на то, что многие, такие как Уинстон Черчилль, разглядели опасность и высказывались за более решительную антифашистскую позицию. Позднее, в сентябре 1939 года, когда Великобритания объявила войну Германии, и Черчилль вошел в кабинет министров, было совершенно невозможно, чтобы такой стойкий приверженец-антифашист присоединился к Гитлеру в нападении на СССР. Что касается Америки, то и Рузвельт никогда бы не отошел от своей антигитлеровской пробританской позиции, чтобы вторгнуться в СССР. Сталин слабо разбирался в политических реалиях в Западных странах, а его предубеждения увеличивались сообщениями от советских послов и резидентур разведки в Лондоне, Париже и Вашингтоне, которые поддерживали его заблуждения и раздували его страхи. Как же должны были такие интеллигентные люди, как Иван Майский в Лондоне и Соломон Лозовский в Москве, чувствовать себя, когда они механически повторяли «партийную линию» в переговорах с американскими и английскими дипломатами весной 1941 года? Но поступить по-другому означало обречь себя на смерть. ^[557]