В тот же день Берия доложил в ЦК ВКП(б) и Совет Народных Комиссаров (другими словами, Сталину) об информации от погранвойск о военных мероприятиях немцев вблизи границы. Примечательной была идентификация двух армейских групп и двух армий — Шестнадцатой и Второй, которой командовал генерал-фельдмаршал Вальтер Рейхенау, в Восточной Польше. Также сообщалось о передислокации 35-ой пехотной дивизии из Болгарии в Восточную Пруссию, присутствии Гитлера в сопровождении Геринга и гросс-адмирала Редера на маневрах германского флота в Балтийском море; инспекция германскими генералами советской границы 11 и 18 мая. Наиболее настораживающей частью доклада было сосредоточение во многих пунктах вблизи границы понтонов, брезентовых и надувных лодок. Наибольшее их количество отмечено на направлениях на Брест и Львов. Никто не мог бы серьезно утверждать, что это оборудование будет оставлено, подверженное капризам погоды, до 1942 года, когда, по убеждению Сталина, Гитлер сможет, наконец, напасть на СССР.

5 июня Берия развил свое выступление аналогичным докладом: «20 мая штаб двух пехотных дивизий — 313-й и 314-й, личного полка маршала Геринга и штаб танкового соединения были установлены в г. Бяла-Подляска, в 40 км к западу от Бреста». В районе «33 километров на северо-запад от Бреста складированы понтоны и части для 20 деревянных мостов». На этом участке советско-германской границы введен дополнительный боевой порядок и сообщается, что 20 мая авиачасть Люфтваффе активно занималась строительством аэродрома вблизи границы. С участка советско-румынской границы сообщили, что «части двух немецких дивизий, прибывших из Греции и Германии, разместили вдоль границы ‹…›. 250 самолетов видели на аэродроме в Бузэу, в 100 км к северо-востоку от Бухареста». Также, «Румынский генеральный штаб 1–5 июня приказал всем военнослужащим, находящимся в отпуске, и всем резервистам до 40 лет, прибыть в свои части». Сообщение было направлено Сталину с отметкой, что Генеральный штаб был проинформирован.

В то время как рапорты о передислокациях Вермахта и его действиях (включая первые случаи, когда германская пехота открывала огонь по пограничным патрулям), генерал-майор Хоменко и Украинский пограничный округ впутались в спор с Генштабом, который отражал атмосферу осторожности на уровне высшего военного командования в Москве. 9 июня Хоменко сообщил, что начальники укрепрайонов Красной Армии получили приказы занять предполье ‹укрепленная полоса впереди главной полосы обороны или впереди укрепрайона›. Масленников направил эту информацию в Генеральный штаб. 10 июня Жуков направил директиву Военному совету КОВО: «Начальник погранвойск НКВД донес, что начальники укрепленных районов получили указание занять предполье. Донесите для доклада наркому обороны, на каком основании части укрепленных районов КОВО получили приказ занять предполье. Такое действие может спровоцировать немцев на вооруженное столкновение и чревато всякими последствиями. Такое распоряжение немедленно отмените и доложите, кто конкретно дал такое самочинное распоряжение». За ней 11 июня последовала телеграмма от Жукова командующему войсками КОВО: «1). Полосу предполья без особого на то приказания полевыми и уровскими частями не занимать. Охрану сооружений организовать службой часовых и патрулированием. 2). Отданные Вами распоряжения о занятии предполья уровскими частями немедленно отменить. Исполнение проверить и донести в 16 июня 1941 г.». ^[278]

Похоже, что этот приказ был издан генерал-полковником Михаилом Петровичем Кирпоносом, командующим КОВО. Получив большой объем разведывательной информации от пограничных отрядов по немецким войскам, противостоящим КОВО, приказ имел смысл и был своевременным. Действия Тимошенко и Жукова, должно быть, были предприняты по просьбе Сталина, чьей стратегией было избегать любых действий, которые могли «спровоцировать» немцев. Кирпоносу было суждено погибнуть в бою, во время попытки вывести свои войска из немецкого окружения в сентябре 1941 года.

12 июня 92-го Перемышльский погранотряд сообщил, что «тревожной группой 12-й заставы обнаружена протянутая с германской стороны через реку Сан кабельная линия из 4-х проводов полевого типа. ‹…›Линия проложена от берега реки по земле нашей территории в 4 направлениях: один провод протяженностью 400 м подведен к нашей сигнальной телефонной линии, второй, протяженностью 200 м, привязан к рельсе полотна железной дороги, третий, параллельно второму, — к железной дороге и привязан к стыку рельс и четвертый, протяженностью 80 м, подведен к нашему проволочному забору ‹…›. У каждого провода обнаружены по 2 следа людей, идущих к реке в сторону Германии». ^[279]

Об инциденте было доложено генерал-лейтенанту Масленникову и, по его заявлению, рассмотрено пограничной комиссией. Представителем с советской стороны был Я.О. Агейчик, начальник штаба 92-го погранотряда. Комиссия согласилась, что кабель идет с германской стороны. О дальнейших действиях не сообщается. Этот случай, как и другие — сбор образцов нефтепродуктов, оборудование для подгонки западных вагонов к советской колее и закамуфлированная техника для переправы через реку, должны были ясно показать, что немцы собираются напасть в самом ближайшем будущем.

В июле 1940 года, менее чем за год до германского нашествия, Сталин освободил И. И. Проскурова от должности начальника военной разведки, заменив его человеком, у которого не было никакого опыта разведчика. Причину этого Сталин никогда официально не раскрывал, и вероятно, никогда не излагал деталей такого решения на бумаге. Тем не менее, некоторые мотивы кажутся правдоподобными.

Среди причин, без сомнения, были неприязнь и гнев Сталина на Проскурова за его поведение на конференции 1940 года по урокам финской кампании. Это заняло немного времени, чтобы рассказ о стычке между Сталиным и Проскуровым дошел до штаба военной разведки. Один из офицеров рассказывал:

«На одном из совещаний Политбюро и Военного совета обсуждались проблемы советско-финской войны. Неподготовленность нашей армии, огромные потери, постыдное топтание перед „линией Маннергейма“ и многое другое стало в целом известно людям. За границей об этом говорили громким голосом. Сталин и его тесное окружение должны были спасти лицо. Совещание Политбюро и Военного совета должно было это как-то обеспечить. После бурного обсуждения было решено, что причиной всех наших неудач в советско-финской войне была слабая работа разведки. Свалить все на разведку было не очень оригинальным приемом. Никакое правительство, ни единый министр обороны или главнокомандующий никогда не признают своей вины в случае поражения.

В этом Сталин тоже не был оригинальным. Он решил использовать разведку и лично генерал-лейтенанта Проскурова, чтобы самому выпутаться из ситуации. Однако Проскуров не принял обвинения, направленные против него. Он знал, что войска имели всю необходимую информацию по „линии Маннергейма“, что причина провала лежала где-то в другом месте, и он смело спорил со Сталиным, называя истинные причины поражения». ^[280] Поведение Проскурова на апрельском совещании соответствовало его поведению на протяжении всей его военной карьеры. Одна из его подчиненных, подполковник Мария Полякова, которая служила в ГРУ с 1932 года, вспоминала, что после подписания германско-советского Договора о ненападении Сталин и наркомат обороны стали относиться к донесениям РУ еще более критически, чем обычно. Однажды Проскуров, вернувшись после посещения Генштаба в плохом настроении, воскликнул: «Они нас что, за дураков держат? Какая может быть „деза“!» Он продолжал выражаться открыто и страстно, когда возникал повод. ^[281]