Кабинет Голикова находился на четвертом этаже здания на Знаменке 19, в одном из зданий комплекса НКО, Генерального штаба и Политического управления Красной Армии. Его офицеры описывали его как человека невысокого роста, круглолицего, с короткой стрижкой светлых волос и пронзительными голубыми глазами. По словам одного из сослуживцев, на его лице всегда блуждала непонятная улыбка, то ли он одобрял, то ли осуждал работу, сделанную его подчиненным. «Он никогда не давал конкретных приказов или указаний. Если он был недоволен, то обычно говорил: „Я не давал вам такого приказа“ или „Вы меня не поняли“. Голиков давал понять своим офицерам, что он докладывал лично Сталину. Больше всего он, казалось, был всегда озабочен, чтобы информация РУ всегда соответствовала взглядам Сталина». [299]
Глава 15. Голиков и операция «Морской лев»
Голиков, как руководитель военной разведки с июля 1940-го до июня 1941 года, нес ответственность за рассылку рапортов, поступавших из полевых резидентур РУ; также он осуществлял надзор за подготовкой периодических сводных данных или анализов, поступавших от всех правительственных учреждений, включая Наркомат иностранных дел. Самыми значительными материалами, по мнению Голикова, были те, в которых говорилось о немецких операциях против Англии. Зная об убеждении Сталина, что Гитлер не нападет на Советский Союз, пока не разгромит Англию, Голиков использовал любую возможность, чтобы подкрепить эту точку зрения, и клеймил любые предупреждения о близком немецком вторжении в Советский Союз, как дезинформацию, инспирированную Англией, Америкой или Германией.
В 1965 году историк Александр Некрич спросил Голикова об анализах, подготовленных под его руководством: «За границей пишут много о предупреждениях, которые получал Советский Союз по различным каналам о готовящемся нападении. Создалось впечатление, будто первое предупреждение относится к марту 1941 года (доклад, переданный заместителем гос. секретаря Самнером Уэллесом советскому послу в США Константину Уманскому). Так ли это?» Голиков ответил:
«Нет, это не так. Первые предупреждения пришли из советской военной разведки задолго до марта 1941 года. Управление разведки провело огромный объем работ по сбору и анализу информации из различных источников о намерениях гитлеровской Германии, в особенности и более всего, о всех ее намерениях в отношении советского государства. Наряду со сбором и анализом обширной агентурной информации, РУ внимательно изучало международную информацию, иностранную прессу, отклики общественного мнения, военно-политическую и военно-техническую литературу из Германии и других стран, и так далее. Советская военная разведка имела надежные и проверенные источники секретной информации по целому ряду стран, включая саму Германию. Поэтому американское сообщение не было и не могло быть новостью для политического и военного руководства нашей страны, начиная с И.В. Сталина». [300]
Описывая работу РУ и реакцию Сталина, Голиков был не слишком объективным. Однако в марте 1941 года предупреждение действительно было. Информация была добыта общительным торговым атташе американского посольства в Берлине Сэмом Э. Вудсом, который установил хорошие контакты в германском сопротивлении и мог следить за приготовлением Германии для нападения на СССР, начиная с конца июля 1940 года до подписания плана «Барбаросса». Хотя сообщения Вудса вызвали обычную бюрократическую критику в Вашингтоне, к началу 1941 года они были подтверждены американскими дешифровщиками, которые читали сообщения между Токио и японским послом в Берлине. Президент Рузвельт приказал информировать советских представителей. 20 марта Самнер Уэллес предупредил об этом посла Уманского. В телеграмме послу Лоренсу Стейнхардту ‹посол США в СССР› указывается, что «Правительство Соединенных Штатов, пытаясь оценить развитие положения в мире, получила информацию, которую считает достоверной, ясно указывающую на намерение Германии напасть на Советский Союз». Когда Сталин увидел перевод телеграммы, он написал на ней «Провокация!» [301]
Позднее, когда 15 апреля 1941 года Стейнхардт встретился со своим постоянным контактом — заместителем наркома иностранных дел Соломоном Лозовским, он сказал: «Я считаю своим долгом сообщить вам и просить, чтобы вы проинформировали Молотова: „Остерегайтесь Германии ‹…›. Это больше, чем простые слухи; этот шаг немцев будет безумием, но они могут это сделать“. Лозовский ответил: „Я не верю, что Германия нападет на Советский Союз ‹…›. Во всяком случае, СССР всегда готов, и не даст себя захватить врасплох“. [302]
5 июня Стейнхардт имел продолжительную беседу с Лозовским по многим вопросам, сказывающимся на советско-американских отношениях, главным образом касающихся Прибалтийских республик. Советскую сторону волновал вопрос задержания и заключения под стражу в апреле 1941 года Гайка Овакимяна, якобы сотрудника торговой компании „Амторг“, но в действительности — руководителя резидентуры НКГБ в Нью-Йорке. В конце встречи Стейнхардт поднял вопрос об опасности германского нападения на СССР. Лозовский заявил, что „Советский Союз относится очень спокойно ко всяким слухам о нападении на его границы. Советский Союз встретит во всеоружии всякого, кто попытается нарушить его границы. Если бы нашлись такие люди, которые попытались бы это сделать, то день нападения на Советский Союз стал бы самым несчастным в истории напавшей на СССР страны“. [303] Эта встреча была, по-видимому, последней. Лозовский, настоящий советский патриот, был расстрелян в августе 1952 года за государственные преступления, в связи с расследованием дела Еврейского Антифашистского комитета. Лоренс Стейнхардт, самый высокопоставленный дипломат-еврей Государственного Департамента США, погиб в марте 1950 года в авиакатастрофе, будучи послом в Канаде. [304]
Предупреждения из Великобритании оставались осторожными на протяжении 1940 года, и только с начала 1941 года стали определенными. Но еще 24 марта 1940 года Черчилль выразил надежду на дружеские отношения между Великобританией и Советским Союзом, давая ясно понять, что его правительство не перестанет вести войну против нацистской Германии, и что его долгосрочной целью является освобождение Европейских стран, находящихся под германским игом. [305]
3 июля 1940 года советский посол Иван Михайлович Майский имел встречу с Черчиллем, который повторил свою решимость противостоять Гитлеру, но сказал, что он не имеет ни малейшего представления, когда нападение на Великобританию может произойти. Ранее, 22 июня, в телеграмме Молотову Майский заявил, что решение правительства Черчилля продолжать войну, несмотря на падение Франции, было поддержано народом Британии. Хотя группировка вокруг Чемберлена пока еще существует, она не будет рисковать вставать в открытую оппозицию правительству. Если судить из информации „ВЕНОНЫ“, резидентура РУ 1940 году потратила много времени на получении сообщения об эффекте немецких бомбардировок и их влияние на моральный дух населения. [306]
В заключение и, вероятно, как предупреждение, Черчилль повторил Майскому на встрече 3 июля утверждение французского политика Пьера Лаваля американскому журналисту: „Гитлер ничего не имеет против Франции. Гитлер ненавидит большевиков, и он ждет лишь благоприятной обстановки для того, чтобы нанести им смертельный удар. А мы ему в этом поможем“. Майский ответил Черчиллю: „Можете быть уверены, СССР сумеет о себе позаботиться во всякое время и при всякой обстановке“. [307]
