В мемуарах, опубликованных в 1989 году, маршал М.В. Захаров описывает роковое решение развернуть крупнейшие соединения Красной Армии к югу от устья реки Сан. Он также отметил умозаключение Сталина, что Гитлеру понадобятся украинские ресурсы для ведения продолжительной войны, но не смог заметить, что Гитлер на самом деле надеялся на «блицкриг» и не имел планов на продолжительный конфликт. Как полагает Захаров, видимо, частое изменение в руководстве Генштаба позволило этой ошибке в развертывании произойти без каких-либо возражений. Он закончил свою защиту позиции Сталина, процитировав донесение «Старшины» от 2 апреля 1941 года, где утверждалось, что немцы начнут войну «молниеносным ударом по Украине». Какими бы ни были причины Сталина для изменения плана, это было невероятной ошибкой. ^[379]

С приближением даты нападения, немецкая дезинформация приняла новые формы: «ультиматумы, переговоры и идея, что присутствие Вермахта на советских границах было только как нажим на СССР для принятия германских требований». Анализ агентурных донесений, полученных оберфюрером СС Рудольфом Ликусом из Специального бюро Риббентропа 15 мая 1941 года, показывал, что иностранные дипломаты и журналисты в Берлине были убеждены, что переговоры между Германией и СССР идут полным ходом. Они думали, что Германия поставила особые требования Советскому Союзу, такие как право транзита германских вооруженных сил через территорию СССР, аренда Украины Германией, передача под контроль части бакинских нефтяных полей. Уверенность в существование важных переговоров, даже визит Сталина в Берлин, подкреплялась слухами, что берлинская компания занимается шитьем красных флагов для будущего визита советского руководителя. ^[380] Что касается вопроса об ультиматуме, ссылки на него были найдены в части донесений «Старшины», который 9 мая описал разговоры с офицерами о возможных сроках нападения на СССР: некоторые из них, сообщил он, полагают, что Германия сначала предъявит ультиматум с требованием сельскохозяйственных и промышленных поставок и прекращение коммунистической пропаганды — в то же самое время «Старшина» заметил, что подготовка операции против СССР проводится самым ускоренным темпом. ^[381] Месяцем позже «Старшина» и «Корсиканец» отметили усиление слухов о германской аренде Украины и визите Сталина в Берлин. Они предположили, что эти слухи распространяются министерством пропаганды и военным командованием, чтобы замаскировать подготовки к нападению на СССР и обеспечить максимальную неожиданность. 11 июня они сообщили, что «в компетентных кругах говорят, что вопрос о нападении на СССР решен. Следует считаться с неожиданным ударом. Будут ли предъявлены Германией предварительно СССР какие-либо требования — неизвестно». 16 июня «Старшина» сообщил, что «все военные мероприятия по подготовке вооруженного выступления против СССР Германией полностью закончены, и удар можно ожидать в любое время». В донесении не было упоминания о каком-либо ультиматуме. ^[382]

Казалось, что Сталин все еще отчаянно надеется на переговоры — на все, что угодно, лишь бы отсрочить нападение. Если переговорам должен предшествовать ультиматум — пусть будет так. Пока немецкая машина дезинформации лихорадочно распространяла слухи о переговорах, германское руководство продолжало отвергать все усилия советского правительства начать диалог на официальной основе. Эта тишина, несмотря на слухи, что переговоры идут полным ходом, разочаровывала советских руководителей и способствовала параличу их воли.

Правда, Советы тоже не обходились без дезинформационных операций, хотя, как писал Бартон Уэйли, немцы были первыми, кто наделил обман законным статусом, когда вскоре после окончания 1-й Мировой войны они создали службу дезинформации в германской армии. Новое советское правительство недолго отставало от них: 11 января 1923 года внутри Государственного политического управления (ГПУ) было создано «Специальное бюро по дезинформации», чьей задачей было «взламывать контрреволюционные планы и происки врага». ^[383]

Нацеленное как на внутренних противников, так и на внешних, оно создавало «оппозиционные организации», которые выискивали и нейтрализовали антисоветские элементы внутри Советской России и их связи с западными разведывательными службами и эмигрантскими организациями. Эти операции или «активные мероприятия», как они назывались советским службам, продолжались на протяжении 1920-х — 1930-х годов. Одна из таких операций, очевидно, была направлена против Германии в период до германского вторжения в июне 1941 года.

В начале 1941 года германский консул в Харбине Август Поншаб начал направлять сообщения в Берлин, в Министерство иностранных дел, в которых содержались похожие на перевод на немецкий язык циркуляры, посылаемые Наркоматом иностранных дел в Москве своим дипломатическим миссиям на Дальнем Востоке. В этих телеграммах содержались отрывки из сообщений советских посольств в Берлине, Лондоне, Париже, Вашингтоне, Анкаре и так далее. Представлялось, что целью этих телеграмм, было держать дальневосточные миссии в курсе событий, влияющих на советские интересы в мире. ^[384]Когда эти телеграммы попадали в Берлин, их передавали в русский отдел личного досье Эрнста фон Вайцзеккера, статс-секретаря МИД Германии. На полях телеграмм не было ни пометок, ни указаний, повлияло ли их содержание на планы Гитлера по нападению на СССР или на собственную дезинформационную программу Германии. ^[385]

В целом казалось, что намерением этих сообщений было предупредить Германию о растущих проблемах, противостоящих ей, и в то же время прояснить, что СССР будет «не поддаваться» любым «запугиваниям» Германии или Японии. Нам неизвестно, как проводилась эта операция, какие отделы НКГБ в Москве контролировали ее, кто в действительности готовил длинные детализированные телеграммы, и как их одобряли Сталин и Молотов. Во всяком случае, нет никаких данных, что эти усилия оказали хоть какое-то влияние на намерение Гитлера напасть на Советский Союз. ^[386]

Параллельно с этими посланиями, последние акты германской дезинформации были разыграны в Берлине с посвящением в неофициальные секретные переговоры советского посла Деканозова и давнего специалиста по России в МИД Германии Отто Мейсснера. С советской стороны, эта беседа, которая освещала многие из вопросов, поднятых в телеграммах Поншаба отражала надежды, что за ней последуют серьезные официальные переговоры. Для Гитлера она служила только для того, чтобы поддерживать надежды Москвы на отсрочку до тех пор, пока германские войска закончит движение на боевые позиции. Никогда и ничего из этих секретных бесед между Деканозовым и Мейсснером не появлялось в официальных коммюнике или в архивах внешней политики. Главным источником информации по ней являются воспоминания Валентина Бережкова, советского дипломата, работавшего в Берлине при Деканозове. Когда переговоры прервались, в телеграмме Поншаба — одной из последних попыток дезинформации — было сообщено о временном закрытии транссибирской железной дороги. Вероятно, угроза была предназначена, чтобы убедить Берлин возобновить переговоры. Но на это никакой надежды не было. Гитлер уже принял решение. ^[387]

Советская практика ознакомления с разведывательной информацией неумышленно сыграла наруку немецкой дезинформационной программе. Нарком обороны Тимошенко и начальник Генерального штаба Жуков жаловались, что им не показывают всю имеющуюся разведывательную информацию. ^[388] Изучение донесений и справок разведки за период с 1 февраля по 22 июня 1941 года показывает, что оба они получали больше, чем обычно рассылалось, но что, действительно, им не давали всей полученной информации. Проблема была в хаотической системе рассылки. Тимошенко и Жуков получили по шестнадцати общих докладов. Как нарком, Тимошенко лично получил десять донесений, в то время как Жуков получил два. ^[389]