— Верно.

— Такая возможность заставляет нас молчать, однако, заподозрив человека, мы начинаем присматриваться к нему. Например, мне не понравились в характере Голланда его краткие и неосознанные вспышки самомнения. Я понял, что ваш друг не такой уж благородный человек, каким он пытался предстать перед вами.

— И это предчувствие появилось у вас с самого начала?

— Да.

— Как странно!

— Согласен с вами. Однако моя интуиция не подвела меня, и, похоже, он испугался разоблачения. Да вы сами вспомните, как Голланд осторожно вел себя со мной. Но его трусливая маскировка не могла обмануть мою проницательность.

— И как я ничего не замечал?! — воскликнул Генри.

— Вы должны понять, что самую смертельную и глубокую ненависть у притворщика вызывает человек, заподозривший его в обмане, — продолжал Маршдел. — Лжецу претит, что кто-то видит тайные мотивы его бесчестного сердца.

— Я не могу винить вас за то, что вы не поделились с нами вашими сомнениями, — печально промолвил Генри. — Хотя я глубоко сожалею, что вы не сделали этого.

— Мой юный друг, — ответил Маршдел, — поверьте мне, я долго думал о такой возможности, но, не имея доказательств, решил промолчать.

— Ах, так?

— И потом, если бы я познакомил вас с моим мнением, то вы оказались бы в неловком положении. Вам пришлось бы или лицемерить с Чарльзом Голландом, храня наши сомнения в секрете, или открыто сказать ему, что он подозревается во лжи.

— Да, Маршдел, я должен признать, что вы поступили разумно. Что же нам делать?

— А разве надо что-то делать?

— Я хочу, чтобы Флора узнала об абсолютной бессердечности ее жениха. Надеюсь, девичья гордость поможет ей забыть о человеке, который так жестоко ее предал.

— Ну что же? Это вполне уместное решение.

— Вы так считаете?

— Конечно.

— Вот еще одно письмо от Голланда. Оно адресовано моей сестре и поэтому осталось нераскрытым. Адмирал считает, что Флоре незачем читать его, поскольку текст оскорбит ее чувства. Однако я убежден в обратном и настаиваю на предъявлении ей еще одного доказательства измены. Пусть она увидит, каким был тот, кто клялся ей в верности и бескорыстной любви! Мне кажется, так будет лучше для Флоры.

— Генри, вы не могли придумать более разумного плана действий.

— Я рад, что вы согласны со мной.

— Любой трезвомыслящий человек поступил бы точно так же. И я надеюсь, адмирал, поразмышляв над этим вопросом, придет к такому же мнению.

— Тогда мы так и поступим. Возможно, Флора поначалу расстроится, но ее потрясение будет иметь и лечебный эффект. Узнав о худшем, она перестанет цепляться за ложные надежды. Увы! Рука судьбы опять прижала нас к земле. О Господи! Чем заслужили мы такие беды? И что может быть хуже, чем эта боль?

— Вы зря клянете свою судьбу, — сказал Маршдел. — На мой взгляд, она избавила вас от величайшего зла — от ложного друга.

— Да, это верно.

— Ступайте к Флоре. Убедите ее в любви тех, кто не имеет в своих сердцах ни лжи, ни лицемерия. Любому злу найдется утешение. Так пусть же она знает, что рядом с ней остаются люди, которые защитят ее в минуты опасности.

Произнося эти слова, мистер Маршдел едва не пылал от переполнявших его эмоций. Возможно, он не знал, как выразить свои чувства, и глубоко переживал за семейство Баннервортов, с которым был связан незыблемой дружбой. Склонив голову, он попытался скрыть румянец, появившийся на его симпатичном лице вопреки огромному самообладанию. А затем, когда благородное негодование этого мужественного человека на краткий миг прорвалось наружу, мистер Маршдел горестно воскликнул:

— Какой подлец! Он даже хуже, чем подлец! Уловками и обманом он зажег огонь любви в сердце юной и прекрасной девушки, а потом оставил ее в беде и обрек на сожаления о том, что она дала ему приют в своей душе. Бесчестный негодяй!

— Успокойтесь, мистер Маршдел, — сказал ему Джордж. — Я никогда не видел вас таким взволнованным.

— Извините меня, — ответил рассерженный мужчина. — Прошу прощения. Я обычный человек и действительно очень расстроился. Иногда мне просто не удается сдерживать чувства.

— Это гнев благородного человека.

— О, как я был глуп, когда хотел, но не рассказал вам о своих подозрениях. Меня никогда не подводит интуиция, однако в редких случаях, как в этот раз, я, к сожалению, не следую ее велениям.

— Мистер Маршдел, мы хотим побеседовать с Флорой. Не могли бы вы пройти с нами в столовую? Возможно, вы поможете нам утешить несчастную девушку после того, как она прочитает письмо.

— Хорошо, идемте. Но умоляю вас, сохраняйте спокойствие. И как можно меньше касайтесь этой болезненной темы — так будет лучше всего.

— Вы правы.

Маршдел торопливо накинул куртку, и трое мужчин направились в столовую, где бедной Флоре предстояло узнать о позорном бегстве ее жениха. Девушка уже сидела за столом. В последние дни она и Чарльз встречались здесь задолго до того, как приходили остальные домочадцы, однако этим утром, увы, ее возлюбленный запаздывал к столу.

Взглянув на лица братьев, она поняла, что случилась какая-то беда. Ее щеки побледнели, и Маршдел, заметив это, обратился к ней с горячей речью:

— Успокойтесь, Флора. Мы пришли сообщить вам о поступке, который вызвал у нас возмущение! Я верю, что он не породит у вас иных чувств, кроме благородного презрения.

— Брат, что все это значит? — спросила Флора, вырвав руку из ладоней Маршдела.

— Прежде чем приступать к разговору, я хочу дождаться адмирала Белла, — ответил Генри. — Это дело касается его не меньше, чем нас.

— Я уже здесь, — произнес адмирал, входя в столовую. — Я здесь, так что можете открывать огонь и не жалеть врага.

— А Чарльз? — спросила Флора. — Где мой Чарльз?

— Черт бы его побрал! — вскричал старик, не привыкший сдерживать свои чувства.

— Прошу вас, тише, сэр, — взмолился Генри. — И не злоупотребляйте бранью. Флора, вот три конверта. Как видишь, письмо, адресованное тебе, осталось нераскрытым. Однако мы хотим, чтобы ты прочитала все три послания и высказала нам свое суждение.

Побледнев, как мраморная статуя, Флора приняла письма из рук брата, затем положила два вскрытых конверта на стол и нервно распечатала третий, который был адресован ей. Генри с инстинктивной деликатностью отозвал мужчин к окну, чтобы сестра не стеснялась их взглядов. Но пока она читала текст, доказывавший ложь и притворство ее жениха, в столовую вошла мать семейства.

— Ах, деточка моя, — вскричала миссис Баннерворт, — ты вся дрожишь!

— Подождите, матушка, — ответила Флора. — Я хочу дочитать до конца.

Девушка дважды ознакомилась с каждым письмом, и когда последний лист выпал из ее пальцев, она воскликнула:

— О Господи! Что же может сравниться с этим несчастьем? Ах, Чарльз! Мой милый Чарльз!

— Флора! — гневно крикнул Генри, обернувшись к ней. — Достойно ли тебя такое поведение?

— О, небеса! Помогите мне вынести это!

— Не позорь фамилию, которую ты носишь! Пусть девичья гордость поддержит тебя!

— Я умоляю вас, мисс Баннерворт, — добавил Маршдел. — Лучше дайте волю своему возмущении. Это вам поможет.

— Чарльз! Мой милый Чарльз! — продолжала звать девушка, в отчаянии заламывая руки.

— Флора! — со злостью оборвал ее Генри. — Твое поведение невыносимо! Оно приводит меня в бешенство!

— Брат! О чем ты говоришь? Ты, что, сошел с ума?

— А ты?

— О Господи! Да я была бы рада лишиться в этот миг рассудка.

— Ты прочитала его гнусные письма! И однако с безумной нежностью продолжаешь звать того, кто их написал?

— Да, — рыдая, ответила девушка. — С безумной нежностью. Какое точное сравнение. Я всегда буду с безумной нежностью произносить его имя! Ах, Чарльз! Мой милый Чарльз!

— Ушам своим не верю, — проворчал Маршдел.

— Это неистовство горя, — пояснил ему Джордж. — Хотя я тоже не ожидал такой реакции. Сестра, прошу тебя, одумайся!

— Одуматься? Ты прав. Поток тревожных мыслей сбил меня с толку, ответила Флора. — Откуда пришли эти письма? Где вы нашли эти постыдные фальшивки?