— Сейчас я согласился бы и на дешевый выпивон, и на одноглазую старуху, — захохотал Таг. — Думаю, доберемся, недели через две, если натчез нам какую-нибудь пакость не устроят. В прошлый раз, когда мы с Красными Мокасинами к ним заглядывали, они нам «хороший» прием оказали. Но без Красных Мокасин… — Таг пожал плечами и погрустнел. Петр знал, что Таг и Красные Мокасины долгое время были друзьями. Но и Таг видел то, что видели Петр и Кричащий Камень. — И что ты будешь делать?

— Я? Обращусь к французскому королю. Соберу армию. Верну себе российский трон.

— Старая песня?

— Это мой долг.

— Почему ты так считаешь?

— Потому что я сын Алексея. Потому что я царь. Потому что я возглавил страну темную и превратил ее в величайшую державу. И я не уступлю своего законного места в угоду колдунам и узурпаторам. — Петр на мгновение замолчал. — Потому что они убили мою Катеньку. Потому что они захватили мои корабли.

— Ну-у, — протянул после короткой паузы Таг, — не видать мне развлечений в Нью-Пэрисе. Я мечтаю о том, как найти себе что-нибудь получше кривоногой, сгорбленной старухи, а ты — собрать армию. И я не знаю, у кого из нас больше шансов осуществить заветную мечту.

Петр усмехнулся, после чего они принялись думать, чем бы им сегодня поужинать.

Бенджамин Франклин стоял на четвереньках, чуть ли не носом уткнувшись в покрытую серым пеплом землю. Окружавший его лес щебетал, чирикал и лениво жужжал, изнывая в полуденном зное.

Неожиданный треск веток заставил Франклина поднять голову: за несколько последних месяцев лес научил его тому, что здесь все крайне обманчиво. Лес может казаться сонным и безмятежным, но где-то в этой умиротворенности дремлет пантера, свернулась кольцами гремучая змея, притаились в засаде индейцы. Доверился обманчивой тишине Бенджамин Франклин — и вот он уже труп.

Возмутителем спокойствия оказался зеленый длиннохвостый попугай, нашедший убежище среди ветвей раскидистого дуба. На этот раз лес не стал убивать Бенджамина Франклина. Этот лес, как испанец, соблюдал сиесту — никаких активных действий от полудня до трех, а значит, можно посвятить это блаженное время разгадыванию сокровенных тайн природы. Франклин припал к земле еще ниже. Ему было жаль, что ковета лишили его руки чувствительности, когда едва не замучили его до смерти. Сейчас чувствительность была ему крайне необходима. Он продолжил наблюдение, затем, прищурив глаза, сел, поспешно записал что-то в тетрадь и снова пристально уставился на пятно грязи.

Когда он услышал за спиной шаги, было слишком поздно. Могло быть слишком поздно, окажись это враг, а не друг.

— Пытаетесь прочитать, сэр Волшебник, что ждет нас в ближайшем будущем?

— Привет, Вольтер, — сказал Франклин, не обернувшись и позволив угаснуть запоздалому страху. — Они очаровали меня. Ты только посмотри на них.

Вольтер опустился на землю рядом с ним, упершись руками в худые колени.

— Ты о муравьях? — спросил он.

— Ну конечно. Посмотри сюда, они создали поезд, чтобы доставлять припасы в муравейник. Я проследил вот за этим. Он бегает к останкам опоссума, это двадцать ярдов отсюда. Думаю, для муравья это расстояние такое же огромное, как для человека несколько лиг. А здесь… вот эти так отчаянно охраняют цитадель, когда я на нее покушаюсь, ну просто настоящие воины.

— Цитаделью ты называешь вот этот маленький холмик земли?

— Разумеется. Но опять же, если бы муравей был ростом с человека, то и этот холмик был бы весьма внушительных размеров.

— Слишком скромное творение, если за его основную характеристику ты берешь размер. Даже если муравей будет ростом с человека, то и в этом случае результатом его творческого труда станет всего лишь очень большой, неровный, малопривлекательный холм земли. Как его можно сравнивать, ну, скажемте Лувром или Сикстинской капеллой!

— Муравьи, друг мой, не строят ради того, чтобы поразить чье-то воображение. Будь этот холмик человеческих масштабов, где было бы больше пространства для жизни и работы? В этом холмике с его компактными туннелями или в Сикстинской капелле с ее сводчатыми потолками? Ну, чем не пример бессмысленного использования пространства ради эстетического великолепия? Все существо муравья нацелено на эффективность.

— В таком случае они по своей природе либо немцы, либо англичане. Думаю, французов среди них нет.

— К французам я бы отнес бабочек, — миролюбиво сказал Франклин, — светлячков и златоглазок.

— Хотелось бы верить, — вздохнул Вольтер. — Но тучи бабочек больше не кружатся над зелеными просторами Европы, и златоглазки не роют норки там, где некогда стоял Лондон.

— Боюсь, что так, — рассеянно ответил Франклин.

Он наблюдал за двумя только что встретившимися муравьями. Похоже, было, что насекомые обменялись какой-то информацией и побежали дальше, каждый по своим делам.

— Бьюсь об заклад, никаких пустых разговоров и любезностей, — пробормотал Франклин, — никаких рассуждений. Все только самое существенное. Еда — там, опасность — здесь, южный туннель нуждается в ремонте.

— Ты восхищаешься жизнью муравьев?

Франклин поднял голову и задумчиво посмотрел на друга.

— Они меня интересуют, — ответил он. — Каждый раз, когда мы делаем остановку, я отправляюсь на поиски муравейника и обязательно нахожу его, потому что они повсюду. Стоит ли говорить, что у нас под ногами раскинулась империя муравьев, которую мы практически не замечаем и о существовании которой не задумываемся. В определенном смысле миром правят муравьи.

— Да? Ты обратил на них мое внимание, и я легко могу разрушить их муравейник. Сровнять этот холмик с землей.

Франклин отер ладони о штаны и поднялся.

— Четыре дня назад мы пересекали местность, которая еще дымилась от недавнего пожара. Выгорела вся трава, и все четвероногие твари либо погибли, либо разбежались. Я видел там муравейники, они выдержали пожар, хотя и почернели. Разрушь муравейник, через день или два он будет восстановлен. А их по всей земле — миллионы. И пусть человек превосходит их размерами и интеллектом, он не может уничтожить популяцию муравьев.

— Теперь я понимаю, твои наблюдения имеют и практический смысл, — сказал Вольтер. — Кого ты пытаешься сравнить с муравьями — людей или malakim?

Само слово заставило Франклина вздрогнуть. Он предпочел бы, чтобы его старый учитель, Исаак Ньютон, назвал их по-другому, позаимствовав слово из латинского или греческого, а не из древнееврейского. Выбранное им название внушает невыносимый страх, жжет огнем Ветхого Завета. Malakim и были воплощением страха и огня.

— Думаю, мы для них муравьи, — сказал Франклин, — живем у них под ногами, и они нас едва ли замечают. Иногда мы их замечаем и поклоняемся им как богам, идолам или демонам. Бывает, что и они обращают на нас внимание и давят нас каблуками.

— Но как мы не можем уничтожить всех муравьев, так и они не могут уничтожить человечество, — ты это хочешь сказать?

— До сих пор им это не удалось. Но нам никогда не приходило в голову стравливать муравьев, мы не знаем, как воинов одного муравейника отправить разрушать муравейник соседей. А вот malakim, похоже, овладели наукой стравливать людей. И появились люди, которые с воодушевлением изобретают для этих исчадий ада все новое и новое оружие для уничтожения людей.