— Как прикажете вас понимать, ваше величество?

— Будучи герцогом Орлеанским, я симпатизировал республиканским настроениям англичан. Корона слишком тяжела для моей головы, а со смертью Карла и Петра великие монархии старого мира перестали существовать. Конечно, Китаем правит император и Турцией — султан, и все же, я думаю, время королей прошло. Я бы хотел создать более совершенную систему правления, и мне в этом потребуется помощь. Как любила повторять моя бывшая жена, я не идеальный человек.

— Почту за честь помочь вам, — сказал Бен. — Но мы все очень мало знаем об этой стране и должны проявлять максимум осторожности и, я бы сказал, деликатности.

— Ха! — воскликнул Оглторп. — Разве осторожность и деликатность привели нас к победе? Мы должны быть смелыми и решительными. Мы должны громко заявлять о наших интересах.

— Я рад, что вы затронули эту тему, — заметил Бен. — Именно об этом я просил мсье Вольтера сделать для нас доклад в самые ближайшие дни. — Он поднялся. — А сейчас, джентльмены, прошу простить меня, должен спешить к жене.

Солдаты опустили паланкин Адрианы на крутой скале у моря, и отошли в сторону, занявшись разговорами и курением трубок. Креси осталась рядом с Адрианой и наслаждалась искрящейся на солнце гладью моря.

— Ради чего, Вероника? — спросила Адриана, наблюдая за кружащимися над водой чайками. — Николас, Эркюль, мой сын… ради чего они отдали свои жизни?

— Чтобы мы могли любоваться этой красотой. — Креси простерла руку к горизонту.

Адриана потерла холодную, как камень, руку.

— Ради этой красоты? Возможно, придет время, и я все пойму, а пока…

— Думаю, ты уже поняла. Твоя собственная жертва свидетельствует о том.

Адриана удивленно посмотрела на нее:

— Моя жертва? Какая жертва? Я просто делала выбор. Но за мой выбор платили другие.

— Надеюсь, ты не собираешься снова распускать нюни.

Адриана покачала головой:

— Не буду, ты права. Мой сын умер во имя прекрасного будущего. Эркюль отдал жизнь за более совершенный мир. Господи, и я сделаю все, чтобы их смерть не стала напрасной. Поэтому я попросила принести меня сюда, я хочу все вспомнить и обдумать.

— Вот видишь, у тебя уже есть все ответы, и я тебе не нужна.

— Ты мне нужна, Вероника, нужна всегда, и здесь, и в иной Вселенной.

Вероника отвела взгляд в сторону. Она покраснела?

— Как ты думаешь, после того как ты изменила мир, мужчины стали другими? — спросила Креси после короткой паузы.

— Сомневаюсь. Чтобы изменить сердце и ум человека, тончайших изменений в гармонии планетарных связей недостаточно…

— Нет, ты не поняла, я имела в виду, станут ли мужчины другими… в постели. Увеличится, например, их сила и выносливость. Удовольствия они будут доставлять больше или меньше?

Адриана тихо рассмеялась:

— Три дня мы живем в преображенном мире, и мне с трудом верится, что ты не успела проверить это на практике.

— Ну… я размышляла. Вдруг в переделанном мире… — Она нахмурилась. — Вдруг я снова стала девственницей?

Адриана засмеялась и взяла подругу за руку:

— Мы все стали девственными, Вероника.

— Вот черт.

Красные Мокасины смотрел на неподвижное тело Тага, его душили слезы.

— Я хочу, чтобы его похоронили как чокто, — сказал он, обращаясь к Минко Чито. — Как воина.

— Если ты все подготовишь, мы так и сделаем, — ответил вождь.

— Я подготовлю.

— Верно, этот на холло был тебе хорошим другом.

Красные Мокасины коротко кивнул и окинул взглядом вещи Тага — абордажная сабля, кинжал, амулет, который он ему когда-то сделал.

Минко Чито ушел, и он заговорил с мертвым телом Тага, покоившимся на деревянном ложе.

— Вот твои вещи, — тихо произнес он. — Они могут понадобиться тебе в твоем долгом путешествии, поэтому я оставляю их тебе. Когда твоя плоть сгниет, я позову мастера, он очистит кости, и мы отнесем их в Дом Воинов. И тогда ты станешь свободным, ты сможешь плавать по желанным тебе морям. — Он помолчал. — Прости, друг, я больше никогда не смогу назвать тебя по имени. Но мне этого очень хочется, хотя у тебя было странное имя.

Попрощавшись с Тагом, Красные Мокасины вернулся к костру, где его ждала Горе. Опустившись на землю, он молча уставился в огонь, отмахнулся от миски с едой, которую принесла ему девушка.

— Поговори со мной, — попросила она. — Три дня ты со мной не разговариваешь.

— Я отвезу тебя домой, если ты этого хочешь, — сказал Красные Мокасины.

— Мой дом там, где ты.

— Ты меня не знаешь. Ты знаешь, кем я был, но я уже не тот. Я не великий змей и даже не Красные Мокасины племени чокто. Я проклятый.

— Ты человек, — сказала Горе. — Хороший человек. В тебе жил дьявол, но ты все равно был хорошим человеком.

— Я не знаю, кто я. Я знаю только одно: мне нечего тебе предложить. Всю жизнь я был хопайя. Я никогда не учился быть хорошим охотником, мне это было не нужно. У меня нет дома, нет имущества, ничего нет.

— А, ты хочешь взять жену из чокто, чтобы приобрести дом и имущество? Я понимаю. У меня тоже ничего нет, и ты хочешь от меня избавиться.

— Нет, ты меня не поняла.

— Объясни.

— Я больше не чувствую своей тени. Она спрятана от меня. Я был чудовищем, делал чудовищные вещи. Но я больше не могу идти этой тропой… А новую я не вижу.

— Я не буду притворяться, будто поняла, что случилось с твоей тенью… но для меня земля и небо остались прежними. Вода не изменила своего вкуса. И мои чувства мне не изменили. Твой народ нуждается в тебе. Ты понимаешь белых людей как никто другой. У тебя есть знания, чтобы постичь изменившийся мир. И постичь его — твой долг. Ты трус, если бежишь от этого.

— Мой народ мне не доверяет.

— Они не знают, что случилось с тобой.

— Зато я это знаю, поэтому они не могут мне доверять. Как я могу подвергать их опасности? Зло, вошедшее в человека, никогда его не покидает. Навсегда оставляет на нем свою метку.

— Твое зло пришло из ниоткуда, туда оно и ушло.

Красные Мокасины медленно покачал головой:

— Нет, мое зло со мной, где-то здесь, рядом, оно не исчезло. Осталось все до последней капельки, вот только… стало другим. И силы, которые призвали это зло войти в меня, не ушли, и в этом мое истинное проклятие.

— Но есть силы, которые притянули меня к тебе. Они тоже ушли?

Красные Мокасины посмотрел ей в лицо — гордое, дерзкое.

— Нет, — сказал он. — Я по-прежнему люблю тебя.

— Тогда будь моим мужчиной. Прими свою судьбу, и давай жить дальше.

— Ты все еще хочешь отомстить за свой народ?

— Нет, я хочу просто жить.

Он долго смотрел на нее, стараясь забыть, кем он был, забыть все, что он видел и чувствовал. Он не знал, сможет ли он когда-нибудь объяснить, как трудно, однажды став богом, вернуться в человеческие пределы. Это и было его главной бедой. Часть его оставалась накрепко связанной с тем, что он потерял, не важно, насколько губительным оно было.

Он не может объяснить этого сейчас, и в будущем не сможет.

— Я знаю одно место, — сказал он, — возле Кови Чито. В этом месте, если человек умел посадить кукурузу, то он умел и вырастить урожай.

Глядя в огонь, Горе кивнула:

— Я бы хотела посмотреть это место.

— Князь Голицын, рада вас видеть, — сказала Адриана.

Заросший трехдневной щетиной князь пронзил ее злобным взглядом. Одна рука у него была перевязана, — вероятно, результат дуэли с доном Педро, произошедшей после падения воздушного корабля Франклина и колеса Иезекииля. По словам очевидцев, дуэль закончилась быстро.

— Митрополит, — Адриана кивнула архиерею.

Он выглядел сильно похудевшим с момента их последней встречи.

Адриана обошла приветствием Сведенборга, чьи глаза были устремлены куда-то в иные миры. Что он там видел, она не знала, и узнать это ей было уже не суждено. Ее способности познавать физический мир ограничивались теперь пятью чувствами, присущими каждому человеку.