— От Нейрна прибыл гонец: Франклин удерживает корабли на земле, но надолго у него сил не хватит.

— В долине, наверное, не менее тысячи солдат и огромное количество пушек. Ну и естественно, сами корабли хорошо оснащены, — пробормотал Карл. — Что мы можем им противопоставить? Три сотни солдат?

— Да, около того, — подтвердил Оглторп.

— Наконец-то у тебя сдали нервы, могущественный Карл! — победно заявил Петр.

— Нет, не сдали, — холодно ответил Карл. — Насколько тебе известно, я попадал и в более сложные ситуации. Но чтобы воевать здесь, нам нужна абсолютная вера в победу. Боюсь, нашим солдатам ее не хватает.

— Наша работа в том и заключается, чтобы вселять в солдат веру в победу, — сказал Оглторп.

— Вот именно.

— Посмотрите на них, — прошептал Филипп. — Они продвинулись так далеко, столько превозмогли, и все ради того, чтобы увидеть это непреодолимое препятствие. Какую речь мы должны произнести перед ними, какой гимн спеть, чтобы этот последний бой не казался им чистейшим, самоубийством?

Карл хрипло рассмеялся и, хлопнув себя по коленям, поднялся:

— Царь Петр, пришло время, когда я желаю сатисфакции.

— Господа… — начал Филипп, но на этот раз особое выражение лица Карла его остановило.

— К вашим услугам, сударь, — ответил царь.

— Вот мои условия. Садимся на лошадей, оружие выбираем по своему усмотрению, но никаких доспехов. Едем прямо на пушки противника. Кто останется в живых, тот и победитель.

Лицо царя судорожно дернулось, из груди вырвался дикий хохот, достигший ушей их малочисленной армии и огромной армии противника.

— А если мы оба уцелеем? — сквозь хохот едва выговорил царь.

— Будет шанс еще раз свести счеты.

— А если оба погибнем?

— Погибший первым считается проигравшим.

— Хорошо, ваше величество, я принимаю условия.

Послышался ропот, когда эти двое отчаянных безумцев сняли нагрудники и остались совершенно незащищенными. Карл вскочил в седло и, поигрывая оружием, рысью проехался перед шведами и янычарами:

— Я не устану повторять: поле брани для меня что мать родная. И те, кто вместе со мной тридцать лет назад покинул Швецию и прошел все дороги войны, знают это. И вы всегда были для меня моим королевством. Я вас люблю больше самой жизни. И вас, кто недавно встал в наши ряды, я люблю не меньше. Вы все — доблестные воины. А сейчас пришло мое время свести старые счеты. Исполнится воля Всевышнего. Прощайте.

Петру не к кому было обращаться с прощальными речами. С ружьем в руке он молча ехал рядом с Карлом.

Они развернули коней в сторону противника. Кони были уставшие, но, похоже, они каким-то странным образом почувствовали, что в последний раз им представилась возможность промчаться по поросшей травой земле, и они неслись, выбивая копытами комки грязи.

Мгновение царила тишина, не считая размеренного стука копыт.

И вдруг один из шведов, словно только сейчас осознал, что произошло, закричал не своим голосом: «Железная голова!» — и все живые, а может быть, даже и мертвые подхватили этот крик, и он полетел к встревоженным небесам. И вот уже все шведы и янычары неслись вслед за двумя всадниками.

Будто прорвало дамбу, и мощный поток увлек Оглторпа. Он тоже закричал и пришпорил коня, весь его отряд — все успели вскочить на ноги — рокочущей волной катил сзади.

Так началась последняя атака.

Адриана пребывала в мире цифр, пространственных отношений, возможных и абсурдных, теорем, решенных, и тех, что предстояло решить, и нерешаемых. И впервые за многие годы она почувствовала радость, искреннюю радость, которую она испытывала в детстве, когда запиралась по ночам в своей комнате и выводила формулу движения Луны. Она находила ответы посредством атомов, или комплексов связей, называемых атомами. Индеец задавал вопросы — она и не ожидала, что они будут такими умными, — Адриана находила ответы и отпечатывала их на пергаменте времени и пространства. Вокруг нее замки продолжали приобретать форму, ширились вверх и вниз.

Внизу она обнаружила бесконечную череду бессмысленностей и принялась исправлять их, превращая в величественное уравнение, уже очень давно сложившееся в ее голове, проработанное ее студентами и, наконец доведенное до совершенства и готовое быть претворенным в жизнь. Это была та самая формула, которая промелькнула у нее в голове еще во Франции, много лет назад, когда в мире начало происходить что-то неладное.

И все же в этой формуле чего-то не хватало, что-то важное было пропущено.

— Что ты делаешь?

На Адриану смотрел двухлетний ребенок. Это был ее ребенок, ее Нико, каким она видела его в последний раз в реальном мире.

— Решаю задачу, — просто ответила она.

— А что это у тебя в руке? — спросил он.

— Ручка, — ответила она и пошевелила пальцами mantis oculatus. — Такая особая ручка, я ею пишу.

— Ты пишешь точно так же, как и я. — Он тряхнул головой. — А ты действительно моя мама?

— Да.

— А где ты была?

— Я уже говорила об этом, Нико, все это время я искала тебя, но ангелы тебя прятали.

— Зачем?

— Чтобы сделать тебя таким, каким ты стал.

— Я — Солнечный Мальчик. Для этого мира я — бог.

— Нет, мой малыш, это не так.

Он нахмурился:

— Я не знаю, что делать, мне назначено убить тебя.

— Я знаю. Ты должен исполнять свой долг, но я буду любить тебя, несмотря ни на что. И мы с тобой знаем об этом. Ангелы не хотят, чтобы ты знал правду. Но они не смогут остановить нас, Нико, не смогут, если мы будем работать вместе. Помнишь, как это было во время боя на переправе?

— Когда ты спасла меня. Ты ведь спасла меня?

— Нико, ты спас меня своим рождением, если бы не ты, я бы умерла. Если бы не ты, я бы умерла и в ту ночь, когда меня ранили ножом. Я спасаю тебя, потому что я твоя мать. Разве я могу поступить иначе?

— И все же мне не нравится то, что ты делаешь, — сказал Нико.

— А ты знаешь, что я делаю?

— Нет. Но мне это не нравится. Ты должна остановиться. Если ты не остановишься, я причиню тебе боль.

— Я люблю тебя, Нико. — Она смотрела ему прямо в лицо, страстно желая, чтобы он верил ей.

— Остановись.

— Не могу. — Ее голос дрогнул.

— Хорошо, — сказал он сердито. — Но ты об этом пожалеешь.

Нико исчез. Нехотя Адриана вернулась к своей работе.

— Я вижу их, — пробормотал Роберт. — Господи, но их так мало, пара мух атакует город.

Франклин снова закрыл глаза. Ленка. Он должен неотрывно следить за ходом боя внизу, но у него нет на это сил.

— Черт, гром и молнии на их головы, — волновался Роберт. — Вы посмотрите на это. Как я хочу вниз! Я хочу быть с ними.

— У них есть шанс на победу?

— Наверное, есть, только я его не вижу. Господи, они несутся прямо на пушки и не останавливаются, половина из них, должно быть… — Он вдруг замолчал, и Франклин догадался — его друг плакал.

— Там идет решающий бой, а мы сидим здесь.

Казалось, он забыл свои собственные слова, произнесенные минуту назад. Франклин лишь кивнул.

Петр видел, как пушки угрожающе увеличивались в размерах, но это его не смущало. Он поднял ружье и потряс им над головой, на короткое мгновение, почувствовав себя удалым казаком, которых он когда-то видел в бою.

За пушками он различил зеленые камзолы — его солдаты, или те, что когда-то были его солдатами. И это привело его в безудержную ярость.

— Я ваш царь! — заорал он, вновь ожесточенно тряхнув ружьем. — Я Петр, сын Алексея, ваш император…

Первый залп заглушил его слова.

Пушки выстрелили разом и напомнили Петру треск льда на Неве, встала перед глазами Екатерина — императрица, его любовь, сын Алексей, предавший его и заплативший за предательство жизнью. Он вспомнил, как плотничал на голландских верфях, вспомнил вкус бренди, токайского и шоколада.

Лабиринты памяти привели его в детство: Кремль, он прячется, стрельцы ищут его, ищут его мать и брата. Он сжимается от страха.