Я обошел машину кругом, чтобы лучше ее рассмотреть. Марка незнакомая. На радиаторе была какая-то эмблема — сложная вязь инициалов.
— А что это за машина?
— Английская, — ответил он. — По случаю досталась! Фирма чуть ли не секретная, наверно, какой-то филиал Даймлера.
Даже у меня — хотя я в машинах не слишком разбираюсь — дух захватило от такой красоты: стройность линий, компактность, легкий, стремительный ход, тщательность отделки, приборный щиток, напоминавший алтарь, сиденья, обшитые толстой пористой черной кожей, мягкие, как апрельский ветерок.
— Давай садись, — пригласил Стефано, — сейчас я тебе ее покажу.
Машина не рычала, не захлебывалась, а лишь могуче размеренно дышала, и при каждом вздохе дома по обочинам как сумасшедшие уносились назад.
— Ну, что скажешь?
— Фантастика! — только и мог ответить я. — А что говорит Фаустина?
На мгновение лицо его омрачилось. Он молчал.
— Что — не одобряет?
— Да нет, не в этом дело.
— А в чем?
— Фаустина от меня ушла.
Последовала долгая пауза, потом Стефано пояснил:
— Она сказала, что не может больше со мной жить.
— Почему?
— Поди пойми этих женщин. — Он закурил, глубоко затянулся. — А я-то воображал, что она меня любит.
— Черт возьми, но она же тебя действительно очень любила!
— И вот — ушла.
— Куда? Вернулась к родителям?
— Нет, родители ничего о ней не знают. Ушла — и все.
Я взглянул на него. Он был слегка бледен, но, говоря о Фаустине, то с нежностью сжимал обод руля, то ласково, словно касался тела любимой, поглаживал тугой шар переключателя скорости, то легонько нажимал ногой на акселератор. И машина трепетно, с готовностью откликалась и убыстряла бег.
Мы выехали из города; Стефано свернул на автостраду, ведущую в Турин, куда мы домчались меньше чем за сорок пять минут. Бешеная гонка, однако я не испытывал никакого страха, такую уверенность вселяла в тебя эта машина. Более того, казалось, она полностью подчиняется воле Стефано, не только понимая, но и предвосхищая каждое его желание. А во мне с каждой минутой зрело раздражение против Стефано. Машина хороша — ничего не скажешь, предел его мечтаний достигнут. Но ведь из-за этого его оставила такая прекрасная женщина, а ему хоть бы что…
Спустя какое-то время я уехал из Милана и долго отсутствовал. А по возвращении, как нередко бывает, отошел от старых друзей. Со Стефано мы, правда, встречались, но от случая к случаю. Он за это время сменил работу, стал хорошо зарабатывать, гонял по всему миру на своей потрясающей машине. И вроде был доволен жизнью.
Прошли годы, мы со Стефано виделись все реже, при каждой встрече я неизменно спрашивал его про жену и про машину. Он отвечал, что Фаустина с тех пор как в воду канула, а машина, конечно, превосходная, но поизносилась: то и дело требуется ремонт, а чинить некому: механики не могут разобраться в иностранном моторе.
И вот однажды я прочел в газете:
СТРАННОЕ БЕГСТВО АВТОМОБИЛЯ
Вчера, в 17 часов, голубой двухместный автомобиль, который был ненадолго оставлен у входа в бар на виа Москова, 58, сам завелся и поехал.
Миновав несколько перекрестков, машина, все убыстряя скорость, свернула налево, потом направо, на бульвар Эльвеция, и в конце концов врезалась в древние развалины на окраине парка и сгорела.
Как автомобиль мог сам по себе проделать такой зигзагообразный путь, не встретив препятствий, несмотря на оживленное движение и даже увеличивая скорость, остается загадкой.
Те немногие, кто обратили внимание на автомобиль без водителя, решили, что владелец захотел пошутить и, спрятавшись под рулем, следит за дорогой в боковое зеркальце. Все свидетельские показания совпадают: машина действительно казалась управляемой, причем с большим мастерством и уверенностью. В частности, она резко затормозила, чудом избежав столкновения с мотоциклом, неожиданно выскочившим с виа Каноника.
Мы сообщаем эти подробности лишь как факт газетной хроники. Подобные случаи в нашем городе происходили и раньше. И нет необходимости объяснять происшедшее сверхъестественными причинами.
Владелец автомобиля, найденный по номеру, рекламный агент Стефано Инграссиа, сорока трех лет, проживающий по виа Манфредини, 12, подтвердил, что оставил машину у бара на виа Москова, но твердо помнит, что выключал мотор.
Я тут же бросился на поиск Стефано и застал его дома в страшно подавленном состоянии.
— Это была она? — спросил я.
Он молча кивнул.
— Фаустина?
— Да, Фаустина, звездочка моя. Ты сразу понял, да?
— Не знаю. Догадывался. Но ведь все это настолько невероятно…
— Конечно, невероятно! — Он в отчаянии закрыл лицо руками. — Но знаешь, любовь способна творить чудеса… Это случилось однажды ночью, девять лет назад… я держал ее в объятиях… О, это было ужасно! И вместе с тем восхитительно. Она вдруг вся задрожала, заплакала, а потом как-то напружинилась и стала расти, раздуваться. Едва успела выскочить из дома: еще миг — и она не прошла бы в дверь. Все это заняло не более двух минут. По счастью, на улице никого не было. Я вышел, смотрю — стоит у тротуара, ждет меня. Новехонькая, вся сверкающая. И краска пахнет ее любимыми духами «Эла». Помнишь, какая она была красивая?
— А что потом?
— Да то, что я — негодяй, преступник! Потом она постарела, и мотор перестал тянуть — то одно откажет, то другое… И никто больше не глазел на нее на улице. И я все чаще начал подумывать: а не пора ли ее поменять? Не могу же я вечно ездить на этой разваливающейся на ходу мышеловке… Теперь ты понимаешь, какой я подлец, какая свинья?.. А вчера после бара на виа Москова знаешь, куда я собирался? Продавать ее, чтобы потом купить новую… Нет, это ужасно, я хотел загнать за сто пятьдесят тысяч свою жену, которая ради меня отдала жизнь… Теперь тебе ясно, почему она покончила с собой…
ПАДЕНИЕ СВЯТОГО
Перевод Г. Богемского
После обеда святые имеют обыкновение прогуливаться по висящей в воздухе на высоте в миллиарды световых лет широкой галерее, между двух стеклянных стен в алюминиевых переплетах. Потолка как такового нет. Им служит бездонное небо. Да и к чему потолок, ведь там, наверху, дождей не бывает.
В стене слева — если идти к воротам рая — имеется много больших квадратных проемов, и через них в галерею проникает изумительный райский воздух, одного глотка которого было бы достаточно, чтобы наполнить несказанным блаженством любого из нас, смертных, и по сей день обремененных таким грузом счастья, что не выдерживают его наши слабые плечи. Так вот, сквозь эти широкие проемы откуда-то издалека доносится пение праведников: пожалуй, чтобы составить себе некоторое представление, его можно сравнить с крестьянскими песнями, которые по деревням иногда еще слышатся к вечеру у нас на Земле и заставляют плакать сердца; только райское пение во много, в миллион раз красивее.
С правой же стороны стена вся сплошная, без отверстий. Однако через прозрачнейшее стекло можно окинуть взглядом холодные и горящие светила Вселенной, мириады вращающихся в вечном движении туманностей. Оттуда же можно различить большие и малые звезды, планеты и даже их спутники, ибо зрение у тех, кто попадает в эти края, не знает пределов.
Разумеется, никто или почти никто из святых не смотрит в нашу сторону. Какое дело до нас тем, кто уже навсегда избавился от забот этого мира? Ведь святыми просто так, ни с того ни с сего, не становятся. Но если один из них во время прогулки, не прерывая беседы, плавным шагом приблизится к стеклянной стене справа и ненароком бросит сквозь нее взгляд и увидит звезды и все остальное, что к ним относится и под ними находится, никого это не удивит и не возмутит. Напротив. Отцы церкви порой даже рекомендуют созерцать картину мироздания, ибо сие укрепляет веру.
