Уилл зевнул.

— Думаю, пора в постель.

Я не нуждалась в уговорах. Мы легли, обняв друг друга, и почти сразу Уилл заснул.

Через некоторое время Хлоя потребовала ночного кормления. Она была капризной и сердитой, и когда я, не смея дышать, отошла от кроватки, я тряслась от холода и усталости.

Уилл включил свет и сидел, опираясь о подушки. Он посмотрел на меня и сказал:

— Фанни, я думаю об одной вещи. Я собирался обсудить это за ужином. — и потом он бросил бомбу. — Мне кажется, это будет лучше для всех. Для нас, и Хлои и Саши. И Мэг. Мэг получила требование о выселении, потому что ее квартал будет перестраиваться, и ищет себе новое жилье. Я понимаю, что это очень большое одолжение, я прошу об огромной жертве, но я чувствую, она имеет смысл…

— Ты прав, — сказала я. — Ты просишь о слишком большой жертве.

Он взял мою холодную руку и поцеловал пальцы один за другим.

— Послушай меня. Я все обдумал. Мы можем перестроить хозяйственное помещение в кухню для Мэг и отдать ей под спальню и гостиную комнаты на третьем этаже. В доме много места, и некоторые изменения стоит сделать в любом случае. Кое-что я могу перестроить сам.

Я не поддавалась.

— Уилл, ты не понимаешь, о чем просишь… Все это не относится к нашей с тобой жизни.

Последовало долгое молчание. Уилл первым нарушил его.

— Родные должны помогать друг другу, Фанни, разве нет? Мэг несчастна, ей нужен дом. Я думаю, так удобнее будет присмотреть за ней.

Я позволила ему взять меня за руку.

— Уилл, я не хочу, чтобы кто-то жил с нами. Мне достаточно тебя и Хлои.

— Я понимаю, что слишком, но… — он просительно приподнял бровь. — Тебе ведь нравится Мэг? Она сказала, что я могу поговорить с тобой.

Мэг рассказывала мне о своем разрушенном браке, о борьбе с бутылкой, о тоске по Саше, заставлявшей ее пить. Мэг потеряла всех, о ком она заботилась — бывшего мужа (святого, у которого лопнуло терпение), сына (с которым разрешают видеться только в выходные). Мне было грустно за нее, и я чувствовала себя совершенно беспомощной.

— Конечно, мне нравится Мэг, — поспешно сказала я. — Мне нравятся многие люди, но это не причина жить вместе с ними.

Уилл притянул меня к себе.

— Послушай, Фанни. Вот шанс попрактиковать то, что мы проповедуем. Но не только ради принципа, ради моей сестры…

— Но, Уилл, это брак, а не благотворительность.

Я чувствовала, что он борется с давним наследием сложной истории.

— Фанни, когда я нуждался в ней, она всю себя посвятила мне, — сказал он просто. — Будет несправедливо, если я отвернусь от нее сейчас… — он оживился. — Кроме того, у нас не так уж много денег, чтобы нанимать няню, а тебе нужна помощь. Мэг сможет немного помогать тебе. Ты смогла бы чаще бывать в Лондоне. Думаю, это пойдет на пользу нашему браку.

— Нет, — сказала я. — Не думаю, что это хорошая идея.

Он посмотрел на наши сплетенные руки и предпринял последнюю попытку.

— Она теряет квартиру, и сейчас у нее нет работы; она не справится. Я так многим ей обязан. Ее жизнь очень тяжела, и я не могу избавиться от ощущения, что во многом это и моя вина.

Прошло немало времени, прежде, чем я смогла заснуть. Когда я проснулась, Уилл стоял у кровати с Хлоей на плече.

— Она проголодалась, — сказал он. — Я не знаю, что с ней делать.

В один миг все переменилось. Комната плыла перед глазами, а мое сердце протестующе стучало в груди. Каждая клеточка тела вопила об усталости. Внизу моего внимания ждала корзина грязного белья, холодильник был почти пуст, на радиаторе лежала пыль. Я откинула волосы со лба и привела себя в вертикальное положение.

— Дай мне ее. — Уилл положил Хлою мне на руки и я приложила ее к груди. — Ты выиграл, — сказала я Уиллу. — Мэг может переехать и жить здесь. Но только на несколько месяцев, пока все не наладится. Пока я не встану на ноги, и она не почувствует себя лучше.

Все произошло очень быстро, и пока дом в Стэн-Уинтон перестраивался, чтобы принять Мэг (Уилл не нашел время, чтобы заняться ремонтом самостоятельно), я полетела с Хлоей навестить мою мать в Монтане. Отец был категорически против этой идеи.

— Зачем? — спросил он с едкой вспышкой горечи. — Ты можешь переехать в Эмбер-хаус на время ремонта, если дело в этом.

— Она имеет право увидеть свою внучку.

— Ничто не мешает ей приехать к внучке самой.

Салли ждала нас в аэропорту. Я не видела ее в течение трех лет и мне понадобилось минута или две, чтобы найти ее в толпе — это могла быть любая из женщин среднего возраста в спортивном костюме или синих джинсах и куртке, которые стояли за барьером. Смешно или грустно? Моя мать была где-то здесь среди людей, а я не была уверена, что узнаю ее.

Наконец я увидела ее в коричневой замшевой куртке с длинными вьющимися волосами, осеняющими бледное лицо с невинным макияжем мелких веснушек. Сложив руки на груди, она опиралась на барьер и казалась испуганной. Большой и грузный Арт стоял рядом с ней, ласково улыбаясь нам. Его мешковатые куртка и джинсы были обманчивы: он был довольно состоятельным человеком. Конечно, недвижимость в Монтане не идет ни в какое сравнение с недвижимостью в Нью-Йорке, но он процветал и здесь.

— Привет! — воскликнула Салли голосом, из которого давно исчезли все следы ее английского происхождения. Она неловко поцеловала меня в щеку и повернулась к Хлое. — Привет, дорогая!

Я передала внучку ей и Арт покачал мою руку вверх и вниз.

— Мы очень рады твоему приезду, — сказал он. — Салли вся изнервничалась за последние несколько дней, просто не знал, что с ней делать.

Краем глаза я заметила, как мать дернула плечом.

Мы с Салли сидели сзади, держа Хлою между нами, пока Арт особенно осторожно вел машину через город к его противоположной окраине. Он почти не говорил, но с ним было легко молчать. Салли сказала только:

— Здесь почти ничего не изменилось с твоего последнего приезда. Только стало больше домов, к сожалению.

Парадизвиль возник во время золотой лихорадки, такое имя было дано скоплению деревянных лачуг под крышами из листового железа, выросшему у основания сбегавшей с гор золотой жилы.

Арт издал удовлетворенный смешок.

— Зато для моего бизнеса это просто замечательно. Постучите по дереву.

— Каждый говорит, что думает, — резко ответила Салли.

Я забыла, что пейзаж Монтаны можно было сравнить с декорациями гигантской оперы или широкоформатного киноэпоса. Здесь все было огромным. Я словно входила в высокую золотую волну, разбавленную охрой и багрянцем. Мелкие детали были не менее прекрасны. Заросли лещины тянулись вдоль дороги, роняя зрелые орехи, в листве живых изгородей дремали яркие ягоды, у подножия гор паслись лошади.

Я попыталась показать все это Хлое, но она ничего не замечала. Честно говоря, дом я помнила лучше, чем свою мать. Он был обит белой вагонкой и окружен крытой террасой, здесь стояли качели, где я буду сидеть с Хлоей на руках, и колыбель.

Салли выскользнула из машины.

— Я не знала, какие вещи тебе понадобятся, поэтому проконсультировалась у Ма Фроббер. Она наставила меня на путь и дала кое-что из своих вещей. Она вырастила шестерых. — Салли тревожно улыбнулась. — Надеюсь, тебе все подойдет.

Все было прекрасно, за исключением того, что Хлоя устала после перелета и полночи отказывалась спать. Естественно, ее плач был слышен по всему небольшому дому, и я видела, что свет в комнате Арта и Салли включался несколько раз.

После завтрака я сидела с дочерью на качелях. Салли подвинула подушку, на которой была вышита черная лошадь, и устроилась рядом со мной.

— Я забыла, — она опустила глаза на Хлою, — как это трудно. — она засучила рукава рубашки, обнажив веснушчатые предплечья. — Матери из меня не получилось совсем, — призналась она. — У меня нет для тебя никаких полезных советов.

— Я не уверена, что смогу их все усвоить.

— Я всегда думала, что человеку в жизни дается только один талант. Мой — в лошадях. Мне казалось, что если я могу справиться с лошадьми, то справлюсь и с детьми. Но все оказалось наоборот.