7 декабря 1996 года в Дагестане началась операция погранвойск России по задаржанию икорных контрабандистов. Судя по улову осетровых рыб в осеннюю путину, сотни килограммов черной икры ждали отправки по тайным тропам в соседние государства. Заставы были приведены в полную боевую готовность, из Москвы и Ставрополя прибыли «борта» со спецподразделениями. Цель одна — разгромить икорную мафию единым ударом. Однако, удар вышел смазанным. За трое суток операции за контрабанду задержаны всего два российских гражданина, которые провозили из Азербайджана... 300 блоков сигарет.

В официальных сводках операция значится нейтрально: «Дагестан-96». Но рядовые пограничники и офицеры называли ее с пафосом — «Возмездие». С момента взрыва жилого дома в Каспийске прошло двадцать дней, когда началась операция. Однако четкого ответа на вопрос, кто заложил взрывчатку в подвале дома пограничников, нет. Существовали лишь версии, одна из которых, «икорная», считалась наиболее перспективной. Вот почему операцию связывали напрямую с ответом пограничников на взрыв в Каспийске.

С махачкалинского аэродрома отправляются два военных вертолета. Один летит на север, другой — на юг, вдоль побережья Дагестана. Летчики внимательно следят за обстановкой и передают на землю координаты судов и моторных лодок. С берега к ним выходит пограничный катер. Браконьеры обычно успевают сбросить в море незаконный улов и сеть. Их приходится отпускать.

— Внимание! Прямо по курсу браконьерская база! — Командир одного из вертолетов делает круг над плавнями. Небольшой сарайчик на сваях с просекой в камышах до большой воды. На причале — моторка. Хозяева, скорее всего, решили отсидеться в камышах, пока штормит море. Но баркасы и шхуны, несмотря на волнение, продолжали вести промысел. На маршруте их насчитали семь.

Островитяне живут исключительно рыбацким промыслом. «Раньше хоть был рыбколхоз имени Чапаева, платили зарплату, возили почту и продукты, — вспоминают жители. — А теперь...» От колхоза остался один полузатопленный десантный бот и трактор «Беларусь». Его кабина торчит из воды в километре от берега — не успели убрать весной при паводке.

Каждый выкручивается, как может. Чтобы посмотреть телевизор, запускаются движки-генераторы. Топливом иногда можно разжиться у смотрителей маяка, но чаще его сюда привозят опять же перекупщики — в обмен на икру дают бензин и запчасти к мотоциклам, водку, сигареты и даже хлеб...

Нет, местные жители не очень были рады пограничному десанту, но и особой тревоги не выказали: они знали больше солдат.

— Нас давно предупредили, что будет операция, — рассказал моторист Толя. — Так что те, у кого запрещенные сети были, их закопали. А как только дозоры отправятся домой, перекупщики приедут. Пограничникам надо делать план по отлову контрабандистов, а нам — запасы на зиму.

Толя пригласил журналиста Юрия Снегирева, участвовавшего в операции, к себе домой — у него был день рождения. На столе, как в «Белом солнце пустыни», стояла здоровенная миска, полная черной икры. Хлеба не было, за ним сбегали к соседям. Рядом с камуфляжными куртками на вешалке висела рыболовная сеть. Отец Толи, Борис Александрович, чинил ее.

— Хотите — называйте нас браконьерами и контрабандистами, — перехватил мой удивленный взгляд Толя. — Только я вот что скажу: нам тоже на что-то жить надо. А другой работы нет ни здесь, ни на материке.

Два раза в неделю из Махачкалы отправляется международный рейс в Арабские Эмираты. Его облюбовали контрабандисты икры. За 1996 год восемь раз с этого рейса снимали черную икру.

Возможно, что плохая штормовая погода повлияла на результаты операции: за первые ее три дня пограничники задержали всего шесть человек. В районе острова Чечень схватили двух браконьеров, но при них оказалось только охотничье ружье. Ни сетей, ни улова пограничники так и не нашли...

Только в 1991 году в Турции побывал каждый четвертый житель Грузии. А некоторые из них по нескольку раз. Корреспонденты газеты «Московские новости» Сергей Арутюнов и Геннадий Жаворонков получили задание редакции побывать а Турции с теми, для которых переход границы стал профессией.

«Нас привели в довольно приличную забегаловку на берегу моря в Батуми, заказали солянку и ушли, приказав ждать.

После митингующих улиц в защиту Гамсахурдиа или против него, после сообщений об убийстве прапорщика СА и грабежей на дорогах шалман показался нам тишайшей обителью, хотя все громко говорили между собой.

За соседним столиком возмущался бородатый человек:

— Еще осенью я «Калашникова» взял за семнадцать штук, а сейчас уже просят семьдесят. Зачем Ельцин цены отпустил? Беспредел!

Вошел странный человек лет пятидесяти. Ростом — метр с кепкой. Расшитая блестками куртка, брюки до колен. Его сразу окликнули:

— Эй, Ромео, пойди искупайся!

На стол лег четвертной. Ромео мгновенно схватил его и убежал. Через стеклянную стенку шалмана было видно, как он разделся и плюхнулся в ледяное море. Человек, заказавший зимнее купание, даже не глянул в сторону Ромео.

Группа, которая согласилась провести «на ту сторону», не имела ни имен, ни фамилий. Нас долго выводили на них по какой-то невидимой нам цепочке. Условие перед нами было поставлено одно: поменьше спрашивать и делать все так, как велят. Люди в забегаловке, видимо, тоже имели какое-то отношение к границе. Хоть и косвенно, но все разговоры касались этой проблемы:

— Слушай, Гоги, продай приглашение, я потом отдам. Кстати, приглашение из Турции, без которого невозможна поездка, стоит на «черном» рынке полторы тысячи рублей. Сюда их из-за границы везут пачками. Только на имя некоего Измаила их заготовлено уже более тысячи. На приглашении его фотография с печатью. Это тоже бизнес.

Скоро за нами пришли. Присели за столик, помолчали минут пять, потом коротко бросили: — Завтра в семь на том же месте.

На пузе через границу нам ползти не пришлось. К таможне мы подъехали на двух «Жигулях». Очередь в четыре ряда показалась нам бесконечной. Было видно, что люди здесь днюют и ночуют. Мы не ждали и пяти минут. К нам подбежал мальчишка и махнул рукой, показывая «тропу», предназначенную только для нас. Одна из «не наших» машин рванулась было следом, но в нее тут же из темноты полетели камни. Потом мы узнали, что нарушителю конвенции еще повезло, могли бы и сжечь.

В «накопителе» тоже была очередь. В него мы попали минуя шлагбаум, через снятую мальчишками металлическую сетку. Там уже другие люди отделили нас от всех и быстро поставили машины на «ямы» для таможенного досмотра.

Наши проводники приказали нам выйти и отойти в сторону. Мы вышли. Впервые нам стало страшно. Все до этого нам казалось веселой и азартной игрой. Никаких документов, разрешающих пересекать границу, у нас не было. Всеми документами (какими они были, мы не знаем) распоряжался наш водитель. На соседнюю «яму» въехала еще одна машина, из которой вышли человек с начальственными замашками и его жена с надменным лицом. Костюмы их были безупречно свежи. Они тоже явно не ждали своей очереди несколько дней. Значит, существовала и третья тропа — для начальников. И наши машины, и машину «начальника» осмотрели лишь для вида: открыли багажники и тут же их захлопнули. С советскими формальностями было покончено.

Нас опять пригласили в машину, из которой на турецкой таможне мы даже не выходили.

Потом было несколько метров нейтралки. У ворот нас встретили турецкие пограничники. Их было гораздо меньше, чем наших, но работали они раз в десять быстрее. На сумках и чемоданах, даже нераскрывая их, они мелком поставили крестики. Но только на тех вещах, которые были в салоне машин.

По двору турецкой таможни метался низенький человек по кличке Чунча, очень похожий на нашего советского Ромео, только без его экзотической одежды.

С истошно молящим криком: «Эфенди, эфенди!» — за ним гонялись те, кому вовремя не подсказали, что, прежде чем предъявить Чунче паспорт, нужно было вложить в него десять долларов, иначе ни за что не получишь декларацию. Сбор этот происходит помимо государственного налога.