Ахматова называет Харджиева «другом многих горьких лет». «Харджиев сыграл большую роль в жизни Анны Ахматовой, — пишет в своих мемуарах Надежда Мандельштам. — Все трудное время она не делала ни шагу, не посоветовавшись с ним... И многие стихи появлялись в связи с разговорами с ним». Вспоминает Надежда Мандельштам и об отношении к Харджи-еву Осипа Мандельштама. Он сказал, что у Харджи-ева «абсолютный слух на стихи» и что «он хотел бы, чтобы именно такой человек издал его стихи».

Главные труды Н. И. Харджиева: редактирование и комментарий к полному собранию сочинений Маяковского, которому он отдал более 15 лет своей жизни, книги — «Неизданные произведения» В. Хлебникова и «Поэтическая культура Маяковского», историческая повесть о художнике Павле. Федорове, исследование, написанное для Института мировой литературы «Маяковский и Хлебников», первое в России издание Мандельштама, опубликованный в Стокгольме в 1976 году сборник «К истории русскою авангарда». В нем такие слова литературоведа Романа Якобсона о Харджиеве: «На редкость чуткий к языку пера и кисти, неотступно верный летописец русского культурного авангарда, неутомимый искатель и бережный хранитель опытов и памяток мятежного прошлого, заживо похеренного...».

Писатель и переводчик Андрей Сергеев, хорошо знавший Харджиева, называет его «рыцарем русской культуры». «Николай Иванович, человек неистового темперамента, крутого нрава, до отвращения не терпевший власть, — говорит он, — был для тех, кого любил, бескорыстным и преданным другом».

По словам архитектора Анатолия Попова, племянника Н. И. Харджиева, выбором своей профессии он обязан дядё. У Николая Ивановича, считает он, было лишь одно желание: рассказать о людях, которых он знал и любил. К сожалению, многое из задуманного и написанного им осталось невостребованным, ненужным.

В апреле 1993 года за шесть месяцев до отъезда Н. И. Харджиева и JI. В. Чаги в Голландию в России вступил в силу закон Российской Федерации «О вывозе и ввозе культурных ценностей», который устанавливает процедуру оформления вывоза личных коллекций в таких случаях, как у Н. И. Харджиева и JI. В. Чаги. Они в соответствии с законом (статья 30, часть 3) могли бы вывезти свой архив и коллекцию на неопределенно длительное время с одним ограничением — продать, подарить, завещать и т. д. произведения из коллекции или документы из архива они могли бы только таким образом, чтобы ценности вернулись в Россию.

На Запад в 1993 году нелегально были переправлены литературный архив Харджиева и собрание живописи. В архиве хранились письма, рукописи, прижизненные издания и каталоги, личные документы Ахматовой, Маяковского, Хлебникова, Малевича,

Эль Лисицкого, братьев Бур люков, Крученых. Предполагается, что в коллекции картины и рисунки Малевича, Розановой, Ларионова и других известных мастеров. Племянник Харджиева Анатолий Попов вспомнил, что когда-то видел у дяди рисунки раннего Филонова.

Министерство культуры РФ начало переговоры с Лидией Васильевной Чагой, имевшей доверенность на ведение всех дел от имени Николая Ивановича Харджиева, о возвращении в Россию нескольких произведений из их собрания классики русского авангарда. Предполагалось, что в Москву вернется работа Малевича — доска, покрытая белым маслом с изображением креста и наложенным на него квадратом.

Но переговоры оборвались из-за неожиданной смерти Чаги в ноябре 1995 года: якобы спеша на зов тяжело больного Николая Ивановича, не выходившего из своей комнаты, она упала с лестницы, ударилась и умерла. Ä через два дня после ее смерти, 9 ноября 1995 года, в Амстердамской торговой палате был зарегистрирован фонд Чаги— Харджиева. Его главой стал сам 93-летний Николай Иванович, а членом фонда — бывший москвич, давно живущий в Голландии, Борис Абаров. Его Харджиев назначил своим доверенным лицом, им он был и у Лидии Чаги. Абаров получил во владение московскую квартиру супругов, которую вскоре продал.

Российское министерство культуры обратилось к господину Ризенкампу, генеральному директору департамента культуры Министерства образования, науки и культуры королевства Нидерландов, с просьбой «взять под свой контроль дальнейшую судьбу коллекции и архива Харджиева и в случае возбуждения дела об установлении над ним опеки предпринять возможные меры к тому, чтобы это была опека российского либо нидерландского министерств культуры. Это позволило бы спасти для будущего собранные Харджиевым культурные ценности, а также обеспечило бы его личную безопасность». Ответ официальных голландских властей был однозначным: никто не поднимал вопроса об опеке — следовательно, Хард-жиев дееспособен, в регистрации же фонда нарушений нет.

По словам Михаила Швыдкого, зам. министра культуры, который вел переговоры с Чагой, ему позвонила Кристина Гмужинска, владелица известной кельнской галереи. (Кстати, она, как говорила Чага одному из представителей Минкульта, взяла на себя перевоз архива и коллекции на Запад, она же и купила у Харджиева и Чаги шесть работ Малевича за

2,5 миллиона долларов. Возможно, именно эти работы позже приобрел Фриц Гербер, глава химического концерна в Базеле.) Гмужинска передала Швыдкому устное приглашение Виллема Русселя, голландского адвоката фонда Чаги—Харджиева, на встречу с ним и с советником фонда Яном Бусе в Амстердам. Позже от них пришло письменное приглашение. В редакции газеты «Московские новости» ждали новостей после этой поездки в Голландию, однако информация оттуда неожиданно поступила гораздо раньше. 17 апреля в редакции объявился гость из Амстердама, когда-то советский гражданин, а ныне подданный Нидерландов господин Дмитрий Шушкалов.

Первое, что заявил Дмитрий Шушкалов: Борис Аба-ров — его ближайший друг. Был им в Москве, остается и в Голландии. Настоящая его фамилия Петкер. Он племянник актера МХАТа Бориса Петкера, игравшего часовщика в знаменитых «Кремлевских курантах». Фамилию сменил перед тем как уехать в Голландию. Борис Абаров — выпускник ГИТИСа, где и познакомился с Михаилом Швыдким, дружеские отношения с которым поддерживал, и после переезда в Голландию.

Шушкалов в последнее время активно занялся бизнесом и полгода не был в Голландии. Вернувшись месяц назад, как обычно, повидался с другом Борей. Пошли в ресторан «Де Бак». Борис, между прочим, сказал, что недавно побывал в Швеции, Германии и Англии. «Мило посидели, — говорит Дмитрий Шушкалов, — обменялись впечатлениями й расстались».

На следующий день Шушкалову позвонил еще один его русский приятель, хорошо знающий и Абарова, Евгений Скобликов и договорился о встрече. На нее он пришел с тремя соотечественниками из России, не скрывавшими, что занимаются они на чужой стороне отнюдь не законным бизнесом. От Скобликова (его Шушкалов не видел лет восемь) он узнал о «деле Харджиева, которое Скобликов по крупицам собирает уже два года».

«Оказывается, — восклицает возмущенный Шушкалов, — мой друг Боря, с которым я недавно общался, стал миллионером, наследником крупного состояния. Он! Бывший инструктор по культуре в райкоме комсомола! А мне об этом ничего не захотел сказать! Я бы порадовался вместе с ним!»

После встречи со Скобликовым и его немногословными спутниками Шушкалов понял, что друг Боря находится под пристальным вниманием неких групп бывших соотечественников, готовых в определенный момент предъявить ему свои требования. С другой стороны, Шушкалов обнаружил, что в оформлении дел Харджиева и Чаги, устройстве их фонда Абарову помогли нотариус де Хрун и «пенси-онадвезер» (человек, занимающийся организацией пенсиона обеспеченным людям) Ян Бусе. Оба блестящие профессионалы с безупречной репутацией, услугами которых сам Шушкалов пользовался долгое время.

«Самое же главное, — продолжает свой рассказ Шушкалов, — через несколько дней после смерти Чаги Боря встречался со Скобликовым и как бы в истерике признался, что он нечаянно толкнул Лидию Васильевну во время ссоры, из-за этого она сильно ударилась... Не это ли стало причиной ее смерти? Ссора случилась после возвращения Абаро-ва из Германии. Чага обвинила его в том, что он ограбил ее и мужа».