Цыганы Над лесистыми брегами, В час вечерней тишины, Шум и песни под шатрами, И огни разложены. Здравствуй, счастливое племя! Узнаю твои костры; Я бы сам в иное время Провождал сии шатры. Завтра с первыми лучами Ваш исчезнет вольный след, Вы уйдете – но за вами Не пойдет уж ваш поэт. Он бродящие ночлеги И проказы старины Позабыл для сельской неги И домашней тишины. 1830 Элегия («Безумных лет угасшее веселье…») Безумных лет угасшее веселье Мне тяжело, как смутное похмелье. Но, как вино – печаль минувших дней В моей душе чем старе, тем сильней. Мой путь уныл. Сулит мне труд и горе Грядущего волнуемое море. Но не хочу, о други, умирать; Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать; И ведаю, мне будут наслажденья Меж горестей, забот и треволненья: Порой опять гармонией упьюсь, Над вымыслом слезами обольюсь, И может быть – на мой закат печальный Блеснет любовь улыбкою прощальной. 1830 «Я здесь, Инезилья…» Я здесь, Инезилья, Я здесь под окном. Объята Севилья И мраком и сном. Исполнен отвагой, Окутан плащом, С гитарой и шпагой Я здесь под окном. Ты спишь ли? Гитарой Тебя разбужу. Проснется ли старый, Мечом уложу. Шелковые петли К окошку привесь… Что медлишь?.. Уж нет ли Соперника здесь?.. Я здесь, Инезилья, Я здесь под окном. Объята Севилья И мраком и сном. 1830 Из Barry Cornwall Here’s health to thee, Mary[2] Пью за здравие Мери, Милой Мери моей. Тихо запер я двери И один без гостей Пью за здравие Мери. Можно краше быть Мери, Краше Мери моей, Этой маленькой пери; Но нельзя быть милей. Будь же счастлива, Мери, Солнце жизни моей! Ни тоски, ни потери, Ни ненастливых дней Пусть не ведает Мери. 1830 Сватушка, сватушка
Сватушка, сватушка, Бестолковый сватушка! По невесту ехали — В огород заехали, Пива бочку пролили, Всю капусту полили, Тыну поклонилися, Верее молилися: Верея ль, вереюшка, Укажи дороженьку По невесту ехати. Сватушка, догадайся, За мошоночку принимайся: В мошне денежка шевелится, К красным девушкам норовится. По камушкам, по желтому песочку По камушкам, по желтому песочку Пробегала быстрая речка; В быстрой речке гуляют две рыбки, Две рыбки, две малые плотицы. А слышала ль ты, рыбка-сестрица, Про вести-то наши, про речные? Как вечор у нас красна девица топилась, Утопая, мила друга проклинала. Русалки («Веселой толпою…») Веселой толпою С глубокого дна Мы ночью всплываем, Нас греет луна. Любо нам порой ночною Дно речное покидать, Любо с вольной головою Высь речную разрезать, Подавать друг дружке голос, Воздух звонкий раздражать, И зеленый, влажный волос В нем сушить и отряхать. Русалки («Что, сестрицы? в поле чистом…») Что, сестрицы? в поле чистом Не догнать ли их скорей? Плеском, хохотом и свистом Не пугнуть ли их коней? Поздно. Рощи потемнели, Холодеет глубина, Петухи в селе пропели, Закатилася луна. «Колокольчики звенят…» Колокольчики звенят, Барабанчики гремят, А люди-то, люди — Ой люшеньки-люли! А люди-то, люди На цыганочку глядят. А цыганочка-то пляшет, В барабанчики-то бьет, Голубой ширинкой машет, Заливается-поет: «Я плясунья, я певица, Ворожить я мастерица». <1833> Туча Последняя туча рассеянной бури! Одна ты несешься по ясной лазури, Одна ты наводишь унылую тень, Одна ты печалишь ликующий день. Ты небо недавно кругом облегала, И молния грозно тебя обвивала; И ты издавала таинственный гром И алчную землю поила дождем. Довольно, сокройся! Пора миновалась, Земля освежилась, и буря промчалась, И ветер, лаская листочки древес, Тебя с успокоенных гонит небес. 1835 |
