Высший круг агентуры — резиденты — также часто оказывались под судом за уголовные преступления: в 1924 г. секретный уполномоченный по информации Омского губотдела ОГПУ В.М. Абатуров за расконспирацию работы и порученной агентурной сети, а также изнасилование был арестован и 7 месяцев провёл в заключении. В 1925 г. исключили из партии резидента Томского губотдела ОГПУ И.Ф. Фёдорова — за систематическое пьянство с дебоширством, расконспирацию себя «и всех сотрудников, работающих по линии ГПУ, и передачу составления информдоклада беспартийным лицам, не имеющим никакого отношения к работе ГПУ». Н.И. Алексеев, беспартийный районный резидент по кличке «Шульц» из агентурной сети уполномоченного ОГПУ по Енисейскому району, в конце 1925 г. в столовой г. Енисейска учинил дебош: расконспирировал себя как сексота, угрожал обедавшим начальнику милиции и секретарю райкома ВКП(б), заявляя, что на них в ОГПУ имеются материалы; ударил начальника милиции в грудь и грозил ему расправой. За такие художества «Шульца» отдали под суд Коллегии ОГПУ.
Бывали разоблачения и агентов-провокаторов, которые получали реальные наказания. В апреле 1922 г. за ложные сведения о якобы существующей в Томске контрреволюционной организации была арестована и осуждена на два года заключения сексотка Томской губчека фельдшер A.M. Наговицына (с января 1920 до июня 1921 г. сидевшая в тюрьме по ложным политическим обвинениям). В 1925 г. был разоблачён как провокатор и осуждён на 5 лет Г. Томельгас, который предоставлял сведения о якобы существующей на Боровлянских лесозаготовках в Черепановском уезде Новониколаевской губернии организации левых эсеров. Также он обвинялся в расконспирации себя как сексота и растрате 557 руб.[341].
Тем не менее именно агент-провокатор с самого начала деятельности ЧК стал основной фигурой не только в подготовительной работе — так называемой агентурной разработке, но и во время следствия, когда внутрикамерные агенты уговорами, шантажом и избиениями вынуждали арестованных признаваться в несуществующих преступлениях. Работники ОГПУ требовали от своих агентов провоцирования разрабатываемых ими лиц на антисоветские высказывания и действия.
Опорой негласного аппарата были опытные агенты, способные по указанию своих операторов осуществлять сложные провокационные комбинации — как, например, С.П. Волконский. Отношение к агентуре было цинично-потребительским: значительная её часть подвергалась чистке и осуждалась — как за различные злоупотребления, так и по мотивам слабой работы, ненужности либо с целью придания достоверности тем следственным делам, в которых участвовали секретные сотрудники.
Злоупотребления и борьба с нелояльностью в чекистской среде
Введение нэпа и преобразование ВЧК в ГПУ отнюдь не прекратили краснобандитских преступлений. Их стало меньше, но «красный бандитизм» ещё долго проявлялся во всех регионах Сибири. Вот одна из иллюстраций к методам войны с повстанцами, сохранившаяся в биографии Я.А. Липуляка. Этот румын (бывший военнопленный) в 1922 г. как уполномоченный по политпартиям Бодайбинского политбюро вместе с оперотрядом был командирован на север уезда, в 400 верстах от Бодайбо, на подавление бандитизма. В боях, продолжавшихся два месяца, отряд потерял четырёх бойцов, после чего «при захвате в плен таковых (мятежников — А.Т.) без всякого предварительного следствия подвергали расстрелам», а трофеи присваивались.
Вернувшийся в Бодайбо Липуляк был арестован за хищения трофеев, но в июне 1922 г. освобождён Иркутским губотделом ГПУ и командирован в Эхирит-Булагатский аймак Бурятии (в Косую степь у Байкала) для «ликвидации шайки». Выполнив задание и прибыв в Бодайбо, в январе 1924 г. Липуляк вновь был арестован по прежнему делу и после месячной отсидки освобождён под подписку о невыезде. Затем Коллегия ОГПУ прекратила его дело по амнистии. В результате год спустя Липуляк уже работал инспектором новониколаевского губугрозыска[342].
Привыкший к «острым методам» глава Томгуботдела ГПУ М.А. Филатов в октябре 1923 г. предлагал губкому «просить Сиббюро разрешить брать заложниками в целях окончательной ликвидации бандитизма членов семьи активных бандитов, ведущих связь с действующими бандами». Б.А. Бак активно поддержал своего подчинённого, наложив резолюцию, обращенную к секретарю Сиббюро ЦК РКП(б): «Т. Косиор! Практика заложничества у нас по Сибири существует и в местах сильного бандитизма она необходима».
Президиум Томского губкома РКП(б) 31 января 1923 г. отмечал, что в тюрьме Кузнецка «наблюдаются избиения заключённых как по линии ГПУ, так и милиции…». Следователь аппарата уездного уполномоченного Алтайского губотдела ГПУ по Рубцовскому уезду Х.Л. Феоктистов в июле 1923 г. был исключён из партии на 1 год за то, что в пьяном виде участвовал в избиении арестованных в местном домзаке[343].
Пытки и изощрённые издевательства, ставшие привычными с первых месяцев существования чека и милиции, продолжали оставаться в арсенале «правоохранителей». Агент Новониколаевского губотдела ОГПУ С.В. Киселёв устраивал «симуляции побега с расстрелом арестованных», а вместе с милиционером «при допросах арестованных применял пытки посредством сдавливания между пальцами винтовочных патронов, побоев прикладами и кулаками». В 1924 г. Киселёва осудили на 8 лет, но вскоре помиловали и передали в РККА.
Помощник уполномоченного Енисейского губотдела ОГПУ по Туруханскому краю С.И. Ретивых в мае 1924 г. во время командировки убил купца Л. Иванова, объяснив этот поступок самозащитой. Отказавшись давать по этому делу показания следователю, Ретивых в «целях уклонения от правосудия» самовольно выехал из края. Его дело было прекращено губотделом ОГПУ с выразительной формулировкой: «принимая во внимание условия работы и обстановки Туруханского края».
Поводом к большому восстанию тунгусов в Якутии в 1924–1925 гг. послужили проявления «красного бандитизма» со стороны чекистов и военных, грабивших, убивавших и подвергавших изощрённым пыткам местное население. Особенно усердствовавшая тройка чекистов во главе с уполномоченным Камчатского губотдела ОГПУ Кунцевичем в связи с этими преступлениями была отдана под суд[344]. Тем не менее активные бессудные расправы применялись чекистами и дальше, например, в начале 1928 г. — во время подавления мятежа якутских «автономистов».
Нарымский чекист А.В. Плотников в октябре 1928 г. застрелил человека, который его якобы преследовал. В июне 1929 г. в с. Тузидат Зачулымского района Томского округа неизвестные застрелили священника Н.А. Казакова. Милиция выяснила, что к убийству, по всей вероятности, причастны уполномоченный Томского окротдела П.К. Фомин и инспектор районо Бурматов. Томский окротдел ОГПУ изъял дело из милиции и передал в полпредство, поскольку сотрудники «органов» подлежали исключительно ведомственному суду. В итоге Фомин благополучно избежал наказания. В августе 1929 г. пьяный сотрудник Славгородского окротдела ОГПУ И.П. Баранов застрелил ссыльного[345].
Помимо политического бандитизма среди оперативников было много обычной уголовщины. Пьяный начальник особотдела 13-й кавдивизии в Семипалатинске В.А. Ржевский выстрелом из браунинга ранил в шею сотрудника особпогранотделения № 1 Дмитриева. Перед выездом дивизии в г. Бийск он напился пьяным и в цирке угрожал публике оружием. В апреле 1922 г. Ржевский был арестован за систематическое пьянство и дискредитацию власти, но Особым отделом ГПУ ЗСВО его дело было прекращено.
В конце 1924 г. Коллегией ОГПУ был расстрелян уполномоченный Томгуботдела ОГПУ по Нарымскому краю И.Г. Смирнов, член компартии с 1917 г. Он поплатился жизнью за присвоение денег, ювелирных изделий и мануфактуры старообрядческого монастыря, обнаруженного в тайге, а также за то, что его подчинённые-сексоты изнасиловали двух монахинь, которые потом утопились от позора. Заместитель Смирнова П.М. Урицкий отделался увольнением из ОГПУ.
