Весной 1921 г. чекисты и военные выслали под видом повстанцев крупный отряд на трёх пароходах, который в нижнем течении Оби разгромил остатки западносибирских мятежников и на месте расстрелял их лидеров. В конце 1921 г. чекистам в ходе многоходовой агентурной комбинации удалось схватить командира крупного отряда, поручика В.И. Чернова, действовавшего в Балаганском, Черемховском и Иркутском уездах. Сначала в его отряд удалось внедрить под видом казачьего офицера чекиста В.Н. Преловского, который сообщал все сведения о передвижении отряда и его намерениях. Операцию по задержанию Чернова разработали председатель губчека М.Д. Берман и заместитель начальника Черемховского политбюро И.С. Тумахович. Последний обеспечил сопровождение Чернова в Иркутск и его размещение на квартире родственника сотрудника ЧК. На этой квартире Чернова и задержали сотрудник губчека С.Д. Краснов вместе с замначальника агентурного отделения губчека Ю.А. Новаком[183].

Организацию подавления Западносибирского восстания 1921 г. осуществляла чрезвычайная тройка в составе председателя Сибревкома И.Н. Смирнова, помглавкома по Сибири В.И. Шорина и полпреда ВЧК И.П. Павлуновского (первый раз она была создана — в этом же составе — решением Сиббюро ЦК от 9 июля 1920 г. для подавления восстаний в Томской и Алтайской губерниях). Её полномочия были очень широки. Согласно секретной инструкции Павлуновского от 14 февраля 1921 г. «О применении высшей меры наказания в районе, охваченном восстанием», местные органы ВЧК получали право на месте без суда расстреливать повстанческих командиров, мятежников, повторно взятых в плен, лиц, не сдавших властям огнестрельного оружия, уличённых в порче железнодорожных путей и телеграфной связи, а также железнодорожных служащих, связанных с повстанцами[184]. Чрезвычайные тройки с участием местных чекистов постоянно организовывались в мятежных районах. В январе 1922 г. приказом Горно-Алтайской уездной чрезвычайной тройки некоторые районы объявлялись на чрезвычайном положении, повстанцы, захваченные с оружием в руках, подлежали расстрелу, смертные приговоры выносились без санкции губернских властей, а семьи повстанцев могли выселяться, причём их имущество конфисковывалось.

Подавление мятежей осуществлялось крайне жестоко. 13 июля 1920 г. в бою за с. Волчиха Славгородского уезда красные имели одного убитого, а едва вооружённые повстанцы — около 900, большинство из которых были зарублены бойцами 1-го кавдивизиона 87-й бригады ВОХР. Такое число жертв явно говорит о том, что красноармейцы беспощадно рубили и тех, кто уже сдался. Красноармейцы 226-го Петроградского полка 26-й стрелковой дивизии за 13–17 июля 1920 г. в пяти селах Славгородского уезда убили свыше 1.600 мятежников. Как сообщал И.Н. Смирнов, в ходе подавления Западносибирского мятежа менее чем за первые полтора месяца боёв в Ишимском уезде было убито около 7.000 и в Петропавловском — 12.000 крестьян. Многие сотни пленных сибиряков-повстанцев в 1920–1922 гг. были приговорены чрезвычайными комиссиями и военно-революционными трибуналами к высшей мере наказания.

Иногда чекисты были вынуждены осаживать наиболее рьяных карателей из числа своих помощников. Председатель Балаганского уревкома Касимов писал в 1921 г. в Иркутский губревком: «По ликвидации восстания в Евсееве намерен организовать карательную экспедицию… своей задачей считаю не подавление, а уничтожение повстанцев». Иркутские чекисты сначала арестовали не в меру ретивого помощника председателя ревкома — начальника уездной милиции Яблочкина, а вскоре добились отстранения и самого Касимова[185].

Основное число погибших в Сибири в начале 1920-х гг. — это жертвы внутренних войск, партийно-чекистских отрядов, милиции и комячеек, осуществлявших безудержный террор при подавлении крестьянских восстаний. В свою очередь, крайняя, доходившая до садизма, жестокость была свойственна и повстанцам, нередко вырезавших коммунистов вместе с семьями.

При подавлении антисоветских мятежей погибли десятки тысяч сибиряков, а население было приведено к покорности. Как удовлетворённо сообщал летом 1920 г. после разгрома мятежников глава Колыванского ревкома Г. Толстиков, терроризированное карателями население вело себя так, что «хоть верёвки вей». Аналогичные оценки политического положения после подавления восстаний давались советскими властями в разных местностях и в 1921–1922 гг.[186].

Милиция была очень важной частью репрессивного аппарата, обеспечивая, выражаясь словами Ленина, «массовидность» государственного террористического аппарата в период повальных экзекуций. Как подчёркивает В.И. Шишкин, милиция в начале 20-х гг. выполняла преимущественно функции главного помощника политической полиции[187], так что охрана общественного порядка и борьба с преступностью отодвигалась тогда на второй план. (В результате борьба с уголовниками в немалой степени ложилась на плечи чекистов.) Все последующие всплески государственного террора также проходили на фоне мобилизации милиции для помощи ВЧК-НКВД.

О роли милиции в политических репрессиях говорят некоторые красноречивые цифры. Например, бийская уездная милиция с декабря 1919 по май 1920 г. арестовала 622 чел., 90 % которых обвинялись в контрреволюции. В мае 1920 г. томские чекисты докладывали центру, что население Кузнецкого уезда «с ужасом говорит о деяниях бочатской милиции, которая в течение последних месяцев… расстреляла на горке, возле с. Бочаты 128 человек под видом побегов. Крестьяне категорически утверждают, что огромное большинство расстрелянных были задержаны или самой милицией, или по доносу крестьян, сводивших личные счёты. В кузнецкую уездную милицию проникло много партизан, благодаря чему расстрелы под видом побегов до сего времени ими производятся…»[188].

Дублируя органы ЧК, новониколаевский угрозыск летом 1920 г. занимался, помимо борьбы с преступностью, также «негласными политическими наблюдениями», а в отчете о работе новониколаевской уездной милиции за первую половину 1920 г. говорилось (за неделю до начала большого Колыванского восстания!): «В уезде настроение населения и взгляды на Советскую власть начинают явно принимать лучшую сторону благодаря строгому преследованию сотрудниками милиции контрреволюционных выходок и агитаций, производившихся во всех углах приспешниками буржуазии».

При подавлении восстания в Славгородском уезде летом 1920 г. отряд во главе с начальником уездмилиции С.И. Левченко совместно с местной партячейкой (всего 97 чел.) убил 200 чел., 82 — предал суду, а пятерых захваченных с оружием в руках — расстрелял на месте. За первые 9 месяцев 1921 г. милиция Омской губернии произвела в общей сложности 12.106 арестов, причём в соседних губерниях цифры арестованных оказались сопоставимы. Очевидно, что значительную часть арестованных задержали по политическим мотивам.

Характерно, что во главе милицейских подразделений нередко становились лица с серьёзным уголовным прошлым. Так, начальником раймилиции в Барнауле в 1920 г. работал К.Г. Канцелярский, годом ранее участвовавший в ограблении и зверском убийстве семьи из трёх человек. Поскольку его брат оказался заведующим отделом Алтгубкома РКП(б), то этот бывший подпольщик и садист-убийца, изгнанный из милиции за незаконные конфискации и распределение награбленного среди подчинённых, был в итоге освобождён на поруки[189].

Белорусский дворянин К.А. Лихтарович за убийство генерала на Юго-Западном фронте в феврале 1917 г. был осуждён к расстрелу, но помилован в связи с всеобщей амнистией. В мае 1920 г. он исполнял обязанности секретаря Бийского уездного ревкома, а затем руководил Бийской горуездмилицией. В августе 1920 г. уком РКП(б) постановил дать ему более спокойную должность, на которой Лихтарович «мог бы поправить свою нервную систему». В августе 1922 г. его исключили из РКП(б) за служебные преступления.