Количество «заговоров», вскрытых сибирскими чекистами в первые годы работы, исчисляется сотнями. По неполным данным, с 15 апреля 1921 г. по 1 января 1923 г. в Сибири было раскрыто 136 контрреволюционных организаций[220]. Без сомнения, подавляющая их часть была выдумана, поскольку во всех известных делах на «заговорщиков» видна провокационная работа ЧК. Однако старые представления о многочисленных заговорах очень живучи и постоянно высказываются в современных книгах сибирских авторов[221].

Во всех чека практиковались массовые аресты без серьёзных обвинительных материалов, что вынуждало власти периодически освобождать многих заключённых или выносить им символические меры наказания. 6 октября 1920 г. И.Н. Смирнов на заседании Сиббюро ЦК РКП(б) указал, что за полпредством ВЧК и органами юстиции числится до 30 тыс. заключённых, в подавляющем большинстве — рабочих и крестьян. В связи с этим он предложил провести широкую амнистию всех арестованных, за исключением офицеров Колчака, командного состава карательных сил белых и лиц, сознательно злоупотреблявших служебным положением в личных целях.

Но не все доживали до освобождения. Положение арестованных было трагически тяжёлым. Осенью 1921 г. в омском доме лишения свободы, рассчитанном на 278 мест, содержалось более 2.000 заключённых; в октябре трое умерли от истощения, в декабре было зафиксировано 334 тифозных заболевания, от которых умерло 36 чел. Так же были забиты и другие сибирские тюрьмы, причём во всех них в 1919–1922 гг. безостановочно свирепствовал тиф[222].

Для чекистской практики было характерно повсеместное использование жестоких избиений, пыток, симуляций расстрелов, а также массовое применение так называемых «тёмных» — специальных холодных и тесных карцеров, где раздетых арестованных держали без еды и воды продолжительное время. «Тёмные» очень широко использовались и во все последующие годы.

Характерно письмо, направленное 27 июня 1921 г. в Сиббюро ЦК РКП(б) за подписями коммунистов Н. Соболевского, Родионова, Алагызова, Гаммера по поводу бесчинств Горно-Алтайского политбюро: «… Политбюро г. Алтайска производит аресты часто неосновательные; арестовывают как партийных, так и беспартийных, держат несколько месяцев, не предъявляя обвинения, и выпускают, не объяснив причин ареста. (…) Алтайцев массами арестовывают, бросают по тюрьмам; их пытают, чтобы они выдавали бандитов: напр[имер] душат, бьют, симулируют над ними расстрелы… (…) Положение арестованных в тюрьме г. Алтайска ужасающее: арестованных сажают за провинности в "тёмную", конуру, где человек не может вытянуться на полу в свой рост, а туда сажают несколько человек, сажают на 6–7 суток, и за всё время не дают не только хлеба, но даже воды. Арестованные… становятся совершенно больными, глаза выкатываются из орбит, лицо синеет… По выходе из "тёмной" арестованные — точно невменяемые — сознаются в таких преступлениях, каких не делали (школьный работник… сам сидел в "тёмной" и подтверждает эти факты, то же самое подтверждают партийные Сынов и Мостибер, которые сидели в тюрьме Алтайска и видели все царящие там издевательства)». Страшные избиения арестованных практиковались в 1921 г. работниками Кокчетавского политбюро, отданными за это под трибунал[223].

Руководство ЧК позаботилось и о налаживании технологии массовых расправ. Для губернских и уездных чека выбирались здания с подвалами, позволявшими организовывать групповые расстрелы. Глава Енисейской губчека В.И. Вильдгрубе шокировал руководителей губревкома откровенным сообщением о том, зачем чекистам требуется новое здание с подвалом. Зампред Сибревкома В.Н. Соколов, в июне 1920 г. осмотревший подвал Енгубчека, сообщал: «Говорят о пытках в этом подвале, но когда я его осматривал, [он] оказался закрытым, и я подозреваю, что его подчистили. Кровь так и стоит огромными чёрными лужами, в землю не впитывается, только стены брызгают известью. Подлый запах, лестница открыта. Я прямо испугался. Гора грязи и слизи, внизу какие-то испражнения. Трупы вывозят ночью пьяные мадьяры. Были случаи избиения перед смертью в подвале, наблюдаемые из окон сотрудниками чека».

Член Кокчетавского укома РКП(б) Ф.В. Воронов в письме в ЦК партии описал ужаснувший его массовый расстрел в ночь на 7 марта 1921 г., произведённый по приказу П.В. Гузакова в подвале Омской губчека. После того как Гузаков осмотрел подвал, туда стали одного за другим отводить заключённых, с которых предварительно снимали одежду: «Из подвала слышались выстрелы и стоны. На другой день была прогулка. Арестованные видели груду замёрзшей крови и мозгов. Все подробности расстрела моментально облетели всю тюрьму. Разве это не контрреволюция?»[224]

Среди способов расправ в гражданскую войну главенствовал расстрел, который официально считался единственным способом казни, но чекисты, милиционеры, ВОХР и партизаны нередко практиковали удушение с помощью петли-удавки (для бесшумности, или с целью экономии патронов, или из садистских соображений, чтобы наблюдать предсмертные судороги жертвы). Также рубили шашками, особенно во время подавления крестьянских мятежей, топили, замораживали, сжигали, зарывали живыми в землю… Дикости гражданской войны во многом повторились позднее — в эпоху коллективизации и «Большого террора».

Расстрелы производились не только в подвалах губчека, но и в укромных местах на окраинах городов, как правило, ночью. Иногда во время конвоирования осуждённым удавалось бежать. Отмечались и случаи, по оценке властей, чекистской «халатности» во время исполнения приговоров. Осуждённый в июне 1920 г. Алтайской губчека к высшей мере за контрреволюционные действия при белой власти Т.И. Морозов (он же В.М. Колпаков) во время расстрела получил только ранение и, лишившись сознания, упал в ров. Придя в себя, он выбрался из общей могилы и затем успешно скрывался от властей в течение пяти лет (о том, как следует поступить с обнаруженным Морозовым-Колпаковым, сибирская прокуратура в 1925 г. запрашивала республиканские власти). Иногда сбои в осуществлении правильного исполнения приговоров карались на весьма высоком уровне: 12 января 1922 г. Сиббюро ЦК РКП(б) рассмотрело «дело Левченко, бывшего члена Омгубревтрибунала, допустившего небрежность при расстреле одного осуждённого, следствием чего оказалось, что осуждённый остался живым», постановив исключить его из РКП(б), а дело передать в ревтрибунал[225].

Зачастую в казнях участвовали большие группы чекистов во главе со своими начальниками. Эти пьяные компании не гнушались издеваться над обречёнными или даже уже мёртвыми людьми. Так, начальник отделения ДТЧК ст. Омск Ю.Я. Бубнов, присутствуя при расстреле за городом пяти человек, 14 августа 1921 г. вместе с начальником водного отдела Сибирской Окружной ТЧК К.М. Лацем «допустил в пьяном виде хулиганские выходки, за что был арестован» — исполнители приговоров «издевались над трупами, стреляя в задние части тела». По этому делу Омгубчека проводила расследование, ограничившись обвинением чекистов в пьянстве при исполнении служебных обязанностей. Коллегией губчека Бубнов и Лац в начале ноября 1921 г. были освобождены из-под стражи по амнистии и уволены из органов ВЧК[226].

О собственном садизме отставные чекисты могли вспоминать как о законном революционном пыле, требуя уважения к былым заслугам. Скромный сотрудник омского горстройтреста Андрушевич в 1929 г. получил строгий партвыговор с предупреждением за «невыдержанность» в связи с тем, что во время чистки заявил: «Когда я работал в ГПУ, привели ко мне белого полковника, так я ему зубами прогрыз горло и сосал из него кровь»[227].