Вообще, выслушивать упрёки в недостаточной жёсткости чекистам приходилось нередко. Глава Томгубчека И.М. Кошелев 9 января 1920 г. сообщал губревкому, что за первые две недели работы чекисты арестовали 326 чел. и завели 260 дел, а дом принудительных работ ежедневно пополняется 50 арестованными. Но пять дней спустя ревком постановил снять Кошелева за слабую работу, позднее отметив: «Белогвардейцы и контрреволюционеры открыто высказывали своё неудовольствие Советской властью. Сейчас с приездом новых товарищей работа пошла лучше».
В советизируемую Сибирь, где сразу после изгнания Колчака на уезд обычно приходилось всего два-три десятка коммунистов, хлынули работники из других регионов, не знавшие местных условий и равнодушные к нуждам населения. Они пополняли как партийно-советские, так и карательные структуры. Но в уездных органах чека было много работников из местных, что порой вызывало нарекания в их адрес как недостаточно лояльных и подверженных влиянию со стороны бывших односельчан либо, наоборот, склонных к беспорядочным бессудным расправам над «контрреволюционерами». По мнению партийного начальства, сотрудники Тарского политбюро Омгубчека чересчур снисходительно относились к местным землякам-контрреволюционерам. Напротив, глава Сибревкома Смирнов в июле 1921 г. обвинил чекистов Кузбасса в «красном бандитизме» за массовые аресты специалистов-угольщиков, «что гибельно отражается на производстве»[133].
В каком стиле работали чекистские власти, например, Каменского уезда Алтайской губернии, видно из реплики прибывшего в г. Камень видного партработника В.Ф. Дружицкого, который 21 июня 1920 г. заявил, что уездный исполком просто боится работников политбюро, которые «схватывают и арестовывают людей, держат их без предъявления обвинений, без суда, в самых ужасных антисанитарных условиях… бывают случаи побоев».
Характерно, что с самого начала чекисты активно арестовывали представителей местных властей. Уже 18 декабря 1919 г. они арестовали заведующего финотделом Каинского уездревкома Вельского, а в июле 1920 г. за вооружённый «дебош», принятый за попытку восстания, был арестован военком Каинска Осипов, осуждённый затем к «условному расстрелу». В Киренском уезде Иркутской губернии чекисты отчитались о ликвидации подпольной повстанческой организации: они арестовали уездного военкома Дмитриева и весь командный состав местного красноармейского батальона, а сам батальон разоружили как ненадёжный[134].
Томский ревком 24 февраля 1920 г. постановил довести до сведения губчека «о желательности при аресте ответственных советских работников предварительно осведомлять о предполагаемых арестах Губревком». В марте 1920 г. глава Славгородской учека М.И. Воевода арестовал часть ответработников уезда. В начале мая 1920 г. за скрытие своей былой службы в полиции был арестован заведующий Алтайской губмилиции Денисенко. В августе-сентябре 1920 г. чекисты арестовали несколько ответработников Каменского уездного ревкома, обвинённых в создании антисоветской организации. Правда, в этом случае местные коммунисты с помощью ЧК нанесли превентивный удар по выходцам из партизан, пользовавшихся огромным авторитетом в уезде[135].
На низовом же управленческом уровне репрессии были массовыми. Только в сентябре-декабре 1920 г. в Алтайской губернии в связи с сопротивлением продразвёрстке оказалось подвергнуто арестам 1.494 члена местных советов, что позволило губернским властям избавиться от авторитетных у населения, но недостаточно лояльных к ним людей. В 1921 г. в полном составе был арестован ревком в с. Алтайское — все 11 чел. во главе с В. Плетнёвым и начальником раймилиции И. Зыряновым. Их продержали четыре месяца за решёткой по подозрению в связях с повстанческим отрядом подъесаула А.П. Кайгородова и за срыв продразвёрстки, но потом были вынуждены освободить. В Якутии из-за обилия в партии уголовного элемента и доносчиков на июнь 1921 г. среди арестованных губчека лиц было до 20 % коммунистов — как преступников, так и жертв разнообразных кляуз.
На местах власти активно использовали чекистов для запугивания неугодных. Ссора профсоюзного работника Дмитриева с председателем Калачинского уездисполкома Омской губернии немедленно повлекла за собой вызов на допрос в политбюро и предъявление обвинения в контрреволюции. «Это ужас, — восклицал Дмитриев в письме в ЦК Всероссийского союза совработников, — даже страшно становится думать, когда за всю работу тебя тянут к ответу в политбюро, а там сидят и сознательно спрашивают не то, как это было со мной и моими товарищами, всё это веет страшным ужасом».
Правда, самовольный арест видного работника мог привести к серьёзным неприятностям для чекиста. В.А. Надольский, с мая по август 1920 г. возглавлявший Кузнецкую чека и политбюро, лишился должности за самовольный арест уездного продкомиссара, после чего его карьера в «органах» закончилась. Работавший в ОДТЧК ст. Тайга Томской железной дороги оперативник С.Т. Никитин в сентябре 1920 г. был арестован и отбыл 26 суток под стражей за задержание председателя Яшкинского райпарткома Токарева и некоторых других местных работников[136].
Руководящие чекисты участвовали и в административном нажиме на строптивых местных лидеров-коммунистов. В конце мая 1921 г. глава Алтгубчека Х.П. Щербак специально прибыл в Бийский уезд, чтобы приструнить местных ответработников, вставших в оппозицию к губкому. Он призвал коммунистов к единству и борьбе с «уродливыми формами» демократии, выражающимися в демагогии против работников центра при апелляции к «низам».
Как отмечает Г.Л. Олех, в первой половине 1920-х гг. назначение на должность начальника губЧК — губотдела ГПУ производилось по взаимной договоренности областного партийного центра и ПП ВЧК-ГПУ, причем санкция о назначении давалась Сиббюро ЦК РКП(б) только после получения согласия со стороны президиума губкома партии. В свою очередь, губком подтверждал своим постановлением вступление в должность кандидата, а комфракция губисполкома автоматически проводила это решение в жизнь. Кроме начальников губчека, президиумы губкомов через свои орготделы участвовали в подборе кандидатур на все ответственные посты в карательном аппарате губернии и уезда.
Уездные (районные) штаты заполнялись похожим образом: требовалось согласие укома (райкома) партии, а санкция давалась губкомом и губчека по согласованию с Сиббюро ЦК и ПП ВЧК. Отзыв и любая другая переброска из губернии ответработников-чекистов по требованию вышестоящих инстанций ЧК-ОГПУ также должны были производиться с согласия президиума губкома РКП(б). Перемещения сотрудников в пределах губернии осуществлялись губернским партаппаратом по своему усмотрению, часто весьма произвольно[137].
Значительная часть кадровых назначений губернского и уездного уровня в начале 1920-х гг. сопровождалась скандалами и претензиями местных властей, возражавших против перебросок чекистских начальников и назначений на это место неизвестных им лиц. Иметь лояльного главу губчека или губотдела ГПУ было крайне важным для губернского начальства, понимавшего, что чекисты всегда будут иметь полную информацию о местных деятелях, а о состоянии дел в своём аппарате, напротив, сообщат лишь то, что сочтут нужным.
Осенью 1920 г. заседание президиума Томского губкома РКП(б) и губревкома, недовольных игнорированием их мнения о перемещении главы губчека, постановило: «Принимая во внимание, что отзыв тов. Бермана [в ДВР] и временное назначение председателем тов. Бака ставит губком перед фактом назначения в губчека новых работников, просить Сибцентр о своевременном извещении о новых назначениях».
В марте 1921 г. Семипалатинский губком предлагал ПП ВЧК немедленно возвратить М.Д. Бермана, проработавшего главой губчека всего три месяца, грозя «решительными мерами» в случае отказа. Вероятно, это была попытка партийно-советского лидера Семипалатинской губернии М.Ф. Левитина оставить у себя этого чекиста, хорошо знакомого ему ещё по работе в Сибчека. Но Павлуновский, у которого Берман выступал своеобразным «пожарным», всё же перебросил его в Иркутск[138].
