Секреты агентурно-оперативной работы ревниво оберегались, и штатные работники ЧК платились привлечением к уголовной ответственности за допущенную болтливость. Например, уполномоченный транспортной ЧК П. Покровский-Васильев осенью 1920 г. сначала был арестован комендантом Иркутска за пьянство на конспиративной квартире. Арестованный пояснял: «Я ведь три ночи ходил с обыском и арестами, а потому перед обедом и выпил». Но, находясь в камере, чекист совершил новое преступление: объяснял арестованным разницу между уполномоченным и сексотом, «как с ними [сексотами] имеет связь уполномоченный и под каким видом они идут с обыском» (под видом почтальона и проч.)». Дело Покровского-Васильева в результате оказалось в производстве военного трибунала[115].
Мемуары негласных работников чекорганов Сибири — сексота Томской губчека В.Л. Ицковича и будущего разведчика-перебежчика Г.С. Агабекова (Арутюнова) — дают ценный материал о коррумпированности руководящих советских работников и конфликтах среди чекистского начальства. Ицкович сообщает о колоссальной коррупции связанных с уголовным миром руководителях томского угрозыска — «поголовного, вплоть до начальника Угрозыска, взяточничества, разврата, даже изнасилования подследственных» — и штаба ЧОН. В июне 1921 г. чекисты за злоупотребления по службе арестовали начальника томского угрозыска Н.Н. Павловского, а весной 1922 г. было арестовано 17 сотрудников угрозыска во главе с его начальником Макаровым. Известно, что часть тогдашних работников томской милиции входила в вооружённую банду грабителей.
Г.С. Агабеков, в 1921 г. работавший под легальным прикрытием заведующим отделом кадров тюменского губпродкома, сообщал, что узнал от агентуры, как «из Тюменской губернии вывезено 20000 пудов хлеба незаконным путём и что за это дело крупные взятки получили председатель Чека Студитов, председатель губисполкома и председатель губернского комитета партии. Я, конечно, доложил об этом своему непосредственному начальнику Бойко». Желавший подсидеть Студитова начальник Секретно-оперативного отдела И.С. Бойко «при очередном скандале со Студитовым намекнул о взятке. В ту же ночь по распоряжению Студитова был арестован Бойко, а заодно с ним и [его заместитель И.И.] Пльчак по обвинению в склоке и подрыве авторитета начальства». Затем чекисты были освобождены, а вызванный к Павлуновскому Студитов получил «изрядный нагоняй».
Факт ареста руководителей Секретно-оперативного отдела в доступных нам документах не отражён. Но о конфликте в руководстве губчека свидетельствует приказ П.И. Студитова от 10 сентября 1921 г., которым И.С. Бойко с И.И. Пльчаком были отстранены от должностей в связи с ревизией СОО, предпринятой, как подчеркнул предгубчека, по решению Тюменского губкома РКП(б).
Сведения о взяточничестве Студитова, секретаря Тюмгубкома С.П. Аггеева и главы губисполкома С.А. Новосёлова выглядят вполне достоверно, ибо архивные фонды пестрят фактами коррумпированности партийно-советской и чекистско-милицейской элиты. Выступая на общесибирской конференции в 1921 г., глава Сибревкома И.Н. Смирнов заявил: «… Хлеб расхищали все, начиная от комячеек и кончая губкомами». Далее он рассказал, как Ленин слал «свирепые телеграммы», требуя жестоких наказаний расхитителям. Узнав, что Иркутский губком тишком выделил тем, кому счёл нужным, 30 тыс. пудов хлеба, Смирнов для пресечения скандала был вынужден ехать в эту отдалённую губернию, там отдать виновных под трибунал «и для виду расстрелять», а в Москву сообщить, что хлеб-де был выдан «по распоряжению Сибревкома…»[116].
Недостойное поведение самих агентов могло обсуждаться на самом высоком уровне, что, впрочем, не означало для них непременного наказания. 1 июля 1921 г. Иркутская губКК РКП(б) рассмотрела дело сексота политинспекции ДВР М.А. Громова, обвинявшегося в растрате денег, предназначенных для «передачи центральной группе секретных сотрудников». На секретные суммы Громов жил широко — покупал себе пальто и костюмы, пил, посещал увеселительные заведения, раздавал деньги аферистам и фальшивомонетчикам, «имея ввиду увеличить этим денежные средства для центральной группы» (судя по контексту, Громов действовал в ДВР либо в Маньчжурии и не добился каких-либо значительных успехов).
В результате Громов получил всего лишь строгий выговор, а губернские власти предложили чекистам отозвать проштрафившегося резидента с секретной работы. 27 июля его дело рассматривали высшие власти Сибири и, в связи с расхождением мнений СибКК РКП(б) и Сиббюро ЦК РКП(б), последнее постановило передать дело в ЦКК РКП(б), а самого Громова — отправить вместе со всеми материалами в распоряжение ЦК партии[117].
Среди агентуры частым явлением были ложные доносы. Серьёзная секретно-эротическая история приключилась в начале 1922 г. в Новониколаевске. Главными её действующими лицами стали сексот С.И. Нащик, проходившая в чекистских ведомостях как Любовь Елистратова, начальник агентурного отделения губчека И.А. Жабрев и его помощник, бывший секретарь Красноярского горрайкома РКП(б), Л.Г. Рубанов. Серафима Нащик, бравшая взятки за избавление домохозяев от уплотнения, делившаяся ими со своими чекистами-кураторами и ставшая любовницей Жабрева, донесла (из ревности?) на Жабрева с Рубиновым как участников «контрреволюционной эсеровской группировки». За взяточничество и ложные доносы чекисты и их агентесса получили небольшие сроки и вскоре оказались на свободе[118].
Строже отнёсся к провокаторам военный трибунал 5-й армии и ВСВО, в мае 1922 г. рассмотревший в Иркутске дело врача тибетской медицины корейца Ден Нам Ика, преподавателя японского языка при Иркутском университете Ли Пен Тая и повара политуправления армии коммуниста (а также сексота особого отдела округа) В.В. Семимира. Ден Нам Ик «из вражды политической и личной к корейским революционерам, членам РКП(б) Тео До Шену и Ден Ю Дену, войдя в соглашение с Ли Пен Таем и Семимиром, написал два письма на корейском языке, якобы адресованных из Японии на их имя, уличавших названных граждан в причастности к японскому шпионажу, и передал их Ли Пен Таю для перевода на японский язык, а затем Семимиру для предоставления в Особотдел ВСВО». Также Ден Нам Ик «подстрекал» доктора Хо Хун Го написать ложный донос на сотрудников Особого отдела Ли Хуна и Но Ен Сока.
Что касается В.В. Семимира, то он «взял для передачи названные письма и передал их, неоднократно ложно заявляя, что они перехвачены им, как сексотом, у некоего китайца, кроме того, в подаваемых им заявлениях докладывал, что Тео До Шен и Ден Ю Ден являются японскими шпионами…». Клевета на членов компартии была сочтена отягчающим обстоятельством. Трибунал постановил расстрелять всех троих провокаторов[119].
Таким образом, агентурный аппарат ВЧК базировался на численно внушительной основе, составленной как из коммунистов и комсомольцев, вербовавшихся на добровольно-принудительной основе и нередко затем становившихся гласными работниками «органов», так и из представителей социально-чуждой среды (по известным фактам можно судить, например, о массовых вербовках бывших белых офицеров), которых заагентуривали с помощью принуждения и угроз.
Как отметил М.Н. Петров, вербовочная политика чекистов наполняла осведомительный аппарат лицами, полностью зависимыми от своих «операторов»-чекистов и готовыми выполнить любое, самое преступное, поручение. При этом он, отмечая множество фактов грубых нарушений законности, ошибочно утверждает, что «эти факты ещё не переросли в систему», ибо в 20-е гг. «ведущее положение всё же занимали люди, фанатично преданные идеалам революции, стремившиеся сохранить чистоту партийных рядов»[120].
О провокационной работе многих агентов ВЧК-ГПУ прекрасно знало вышестоящее начальство, на словах готовое осудить методы чекистской работы, а на деле поощрявшее их. Руководители Всеукраинской ЧК В.Н. Манцев и Е.Г. Евдокимов в приказе от 15 января 1921 г. отмечали, что «зачастую агенты из роли пассивной, наблюдательной, пресекающей преступления, переходят к активным действиям, занимаясь созданием организации… и подчас подталкивая пассивный и антисоветский элемент и обывателя на активную работу…. Этот метод — метод "провокации" — для нас, революционеров, неприемлем и недопустим. Погоня за открытием организаций, раздувание дел или создание организации хотя бы с целью открытия подозреваемого заговора — преступны, ибо подобного рода деятельность ведёт к определённому вырождению наших революционных органов чрезвычайной борьбы в старые охранные, жандармские, сыскные отделения»[121].
