Практически бесконтрольные сибирские уездные чека работали таким же образом, что и в Центральной России, где их в связи с бесконечными злоупотреблениями раскассировали ещё в начале 1919 г., заменив небольшими политбюро, оперативно подчинявшимися губчека, а административно — начальникам уездных милиций. Однако в Сибири уездные чека существовали до лета-осени 1920 г. Их начальствующий и оперативный состав отличались крайней криминализированностью. Весной 1920 г. у заведующего секретно-оперативным отделом Славгородской учека А. Солонкова был обнаружен целый чемодан с конфискованными вещами. В апреле 1920 г. власти Змеиногорского (Рубцовского) уезда констатировали, что в только что организованной учека «работают лица недостойные… допускается кража мыла с умывальников, отбирают последний фунт чаю и пачку спичек… о чём известно в губчека».
Болотнинский ревком 31 марта 1920 г. заслушал «сообщение товарищей железнодорожников о произволе Тайгинской ЧК во время обысков среди рабочих и крестьян с. Болотное». Томский чекист И. В. Третьяков был арестован в марте 1920 г. и за хищение ценностей при обыске и взяточничество осуждён к содержанию в концлагере до конца гражданской войны, но по ходатайству губкома освобождён несколько месяцев спустя как совершивший преступление «по легкомыслию»[67].
За посланцами губчека замечались и более серьёзные преступления. Е.В. Баев, до марта 1920 г. работавший членом Болотнинского ревкома, а затем получивший от Томгубчека назначение уполномоченным в с. Болотное, сразу повёл себя своевольно. Уже в апреле 1920 г. Болотнинский партком предложил чекисту отчитаться о работе «с представлением всех актов обысков и арестов», а на следующий день (видимо, не дождавшись исполнения этого решения), постановил судить Баева партийным судом за «вызывающее поведение». 29 апреля комитет РКП(б) постановил «назначить негласное расследование» в связи с материалами об «издевательстве над арестованными, а также о пропавшем неизвестно куда арестованном старике после выстрела Баева в отдельной комнате». На следующий день партком по докладу местного чекиста И.Я. Голубева постановил «немедленно т. Баева арестовать и продолжить расследование… т. к. замечены за Баевым признаки душевной ненормальности».
Однако чекиста сразу же отозвали к начальству. Уже 5 мая Баев спокойно вернулся в Болотное из Томска, сообщив, что глава Томского губчека М.Д. Берман счёл его арест совершенно неправильным и, рассердившись, постановил вообще упразднить отделение чека в посёлке, переведя Баева вместе с подчинёнными тому сотрудниками в распоряжение губчека. Вскоре власти Болотного просили губчека восстановить присутствие чекистов из-за крайнего обилия контрреволюционеров в округе, которые, в частности, пишут «странные надписи и знаки на заборах». С течением времени в Болотном было образовано политбюро, которым в 1921 г. руководил А.Я. Розенфельд[68].
Разнообразные злоупотребления отмечались в уездных чека Енисейской губернии. Первый председатель Канской уездчека А. Фролов уже в начале апреля 1920 г. был ненадолго арестован городскими властями вместе со всем составом чека (8 чел.). Его сменщиков постигла аналогичная участь. 17 июля 1920 г. начальник политотдела 5-й армии Литкенс телеграфировал в Омск: «Получил телеграмму о недопустимых методах работы Канской чека. Прошу воздействовать через Павлуновского». Глава Канского уисполкома В.Г. Яковенко осенью 1920 г. заявил властям губернии, что в уездную чека присылают «никуда не годных людей, которые творят в уезде беспорядки», что «уже 3-й раз приводит к аресту посланных». В ответ председатель Енисейской губчека Э.П. Белов заявил, что снимает с себя всякую ответственность за состояние уездных органов чека в Канске и Минусинске, поскольку «людей надёжных у него нет», а местные власти таковых не выдвигают и, напротив, без ведома губчека арестовывают красноярских посланцев. Аресту за пьянство был подвергнут помощником инспектора особых отрядов и почти весь состав Ачинской уездной чека, состоявший в основном из беспартийных и безработных[69].
Говоря о повальном пьянстве чекистов, рыскавших по сёлам в поисках самогона, глава Щегловской уездной чека И.Л. Яблонский в мае 1920 г., выступая на местном съезде советов, спокойно констатировал, что пьянство — «это общее зло». Ночную попойку со стрельбой, запомнившуюся всему городу, летом 1920 г. учинили сотрудники Новониколаевской ЧК. Аналогично вели себя и чекисты Красноярска[70].
При преобразовании уездных чека в гораздо более скромные по штату (10–25 чел.) политбюро многим чекистам местные укомы отказали в должности, как скомпрометировавшим себя. Нередко это касалось и самих руководителей чека: в августе 1920 г. Бийский горуездком РКП(б) постановил передать инспектору ВЧК, который ревизовал уездную ЧК, некие материалы на её председателя 3.А. Александрова (возможно, это был ответ на критику чекистом организационных способностей партлидеров уезда). При перерегистрации случались эксцессы, когда, например, в начале сентября 1920 г. председатель Канской учека Волков отказался сдать дела начальнику уездмилиции А.М. Дворяткину. В связи с этим уком РКП(б) предложил 1-му отделению Особотдела ВЧК 5-й армии наблюдать «за разъезжающимися сотрудниками Учека» в связи с информацией о хищении имущества в учека, а полтора месяца спустя исключил Волкова из партии «за ряд незаконных поступков» с передачей дела в губревтрибунал[71].
Чистка при реорганизации уездных чека не облагородила облик местных чрезвычаек. Коллегии политбюро также имели право выносить смертные приговоры, которые затем утверждались в губчека и полпредстве. Многие политбюро, подобно уездным чека, на деле являлись компаниями вечно пьяных мародёров и фальсификаторов провокационных дел. Летом 1921 г. на заседании Славгородского уездисполкома прозвучал доклад одного из местных чекистов о «разложении» политбюро, сотрудники которого брали взятки самогоном под невыполнявшиеся обещания освободить арестованных, так что «у обывателей сложился взгляд на политбюро как на орган взяточничества и самопроизвола». Осенью того же года в связи с массовыми злоупотреблениями «самоснабжавшихся» сотрудников было раскассировано Минусинское политбюро, а в Черепановском — исключены из партии начальник и его заместитель[72].
Следует отметить, что в Сибири с мая 1920 до июля 1921 г. действовала Новониколаевская ЧК, подчинявшаяся непосредственно Павлуновскому. Являясь уездной чека, она именовалась тем не менее просто Новониколаевской ЧК и не подчинялась Томской губчека. Её особый статус был, вероятно, связан с тем, что до мая 1920 г. она являлась губернской, так как Новониколаевск тогда был центром Томской губернии, и полпред сознательно сохранил для неё и штаты, и независимость от Томской губчека. (Штатами губчека располагала и Петропавловская уездчека). Амбиции лидеров Новониколаевской чрезвычайки были велики: они пытались водить за нос самого Павлуновского, предоставляя фальсифицированные данные о заговорах и не отвечая затем на его конкретные запросы[73].
В начале 1920 г. организовывались и так называемые «летучие чека» — временные структуры, действовавшие в отдалённых районах для быстрейшего ареста и расправы над «контрреволюционными элементами». Так, в Коуракской волости Томской губернии несколько недель действовала такая ЧК во главе с уполномоченным губчека Д.С. Земляновым. С 19 февраля 1920 г. он по инициативе волостного ревкома вёл следствие по делам крестьян — бывших колчаковских дружинников. В результате пятеро из них в марте 1920 г. были без каких-либо убедительных свидетельств о преступной деятельности осуждены к расстрелу[74].
