Из 577 арестованных за указанный период было освобождено 290. Из оставшейся половины расстреляли 53 чел.: 13 — за шпионаж, 13 — контрреволюционную деятельность, 13 — участие в расстрелах советских работников при белых, 10 — службу в карательных отрядах, 2 — «умышленное» хранение оружия, по одному — за хищения и бандитизм. В концлагерь заключили 40 чел., в тюрьму — 14.
В январе-феврале 1920 г. омские чекисты, наводя порядок в новорожденном советском аппарате, арестовали за хищения изъятого при обысках имущества и пьянство почти весь состав городского угрозыска во главе с его начальником Быковым, а также ряд работников учётно-реквизиционной комиссии — за присвоение конфискованных вещей. Секретно-оперативный отдел вёл разработку архиепископа Сильвестра, готовясь предъявить ему обвинения в антисоветской агитации и организации противобольшевистских «дружин Святого креста»[60]. Среди первых явно сфабрикованных дел было дело группы офицеров, обвинённых во взрыве омского моста при отступлении белых.
Тогда же коллегия Омской ЧК вступила в острый конфликт с партийной ячейкой. Партячейка в начале февраля 1920 г. обвинила руководителей губчека в самоуправстве (те увеличили рабочий день и высылали в отдалённые районы недовольных сотрудников), и даже в сочувствии контрреволюционерам. Члены коллегии нанесли ответный удар, обратившись в Сибревком с рапортом, в котором заявляли о невозможности дальнейшей работы с бюро ячейки, и просили разрешения привлечь бюро и председателя собрания к ответственности за клевету, «вмешательство в секретно-следственные дела комиссии и разглашение их на общих собраниях», деморализацию сотрудников губчека и бойцов 208-го отдельного стрелкового батальона, которые в результате стали позволять себе самочинные обыски и аресты. Лидеры чрезвычайной комиссии, квалифицируя действия бюро ячейки как «политические преступления», просили Сибревком предоставить коллегии губчека «больше самостоятельности» в решении внутренних вопросов.
Представитель Сибревкома с ведома Сиббюро ЦК дал разъяснение, которое оказалось в пользу чекистских начальников: «… Бюро ячеек губчека, а тем более отдельные его члены не могут и не имеют права вмешиваться в распоряжения и работу губчека и ее отделов. (…) Если бюро ячеек в целом или отдельные его члены совершили поступки, караемые законом, то, разумеется, они и должны за это отвечать перед ревтрибуналом…». Председательствовавшего на «криминальном» собрании следователя Т.Д. Пинхасика тут же уволили со службы без объяснения причин и отказались принять на другую работу. Тот был вынужден на время уехать из Сибири в Москву. Секретарю бюро ячейки губчека А.Я. Клярову повезло меньше: он был арестован по обвинению в неисполнении боевого приказа и отсидел полтора месяца[61].
Первые месяцы 1920 г. стали периодом формирования чека на уездном и, частично, волостном уровне. В уезды и крупные волости прибывали уполномоченные губернских чека, спешно разворачивавшие работу. В самых крупных уездных центрах организовывались свои чека, в остальных — политбюро, а в небольших городах и посёлках уполномоченные с помощью местных коммунистов образовывали чекистские аппараты из нескольких человек. В Омской, Семипалатинской и Томской губерниях этот процесс начался с декабря 1919 г., а в Енисейской — только в конце марта 1920 г. Во главе местных чека встали как опытные чекисты, так и новички.
В Томске уездную чека в декабре 1919 г. возглавил покинувший Сибчека М.Д. Берман, с мая 1920 г. ставший руководителем Томгубчека. Славгородскую уездчека в феврале 1920 г. поручили бывшему коменданту Омской губчека М.И. Воеводе. Любопытно отметить, что в Бийске сначала было создано уездное политбюро, которое весной 1920 г. преобразовали в уездную чека, а несколько месяцев спустя превратили снова в политбюро. Аппарат Бийской чрезвычайки формирован присланный из Барнаула член коллегии Алтайской губчека 3.А. Александров, ранее работавший начальником Петроградской губмилиции. Весной 1920 г. он сообщал Павлуновскому, что большинство сотрудников уездной чека находятся в разъездах, занимаясь интенсивной вербовкой агентурно-осведомительной сети. Тогда же уполномоченный Сибревкома в Якутии М.К. Аммосов договорился с главой Иркутской губчека С.Г. Чудновским, чадо тот откомандирует знакомых Аммосову якутян И.Б. Альперовича, Н.Н. Захаренко, А.В. Надеина и других. В июне они пароходом прибыли в Якутск, составив небольшой аппарат уполномоченного Иркутской губчека по Якутскому району во главе с Д.Ф. Клингофом[62].
Однако значительную часть руководителей местных чека составили кадры, не имевшие опыта работы. Первым председателем Щегловской уездной чека с 25 декабря 1919 г. работал В.В. Гульбе, рабочий-латыш, большевик с 1917 г., бывший член артели деревообделочников. На 7 января 1920 г. штат этой чека составляли три члена коллегии, пять тайных агентов, столько же канцеляристов и 30 милиционеров. В 1920 г. Канскую уездчека возглавляли бывшие активные партизаны Т.И. Мордвинов и Г.А. Нюня[63].
Любопытная биография была у поляка В.И. Филипповича. С мая 1920 по июль 1921 г. он возглавлял Нарымское политбюро и уезд-милицию, а затем стал председателем Нарымского райисполкома. До революции он звался Богумилом Кеншицким. Исключённый из 5-го класса Лодзинской гимназии, семнадцатилетний Кеншицкий в 1905 г. вступил в боевую организацию польской соцпартии. Два года спустя юноша был арестован и осуждён Варшавским окружный военным судом на 8 лет каторги за соучастие в убийстве жандармского ротмистра в Лодзи. Повторный суд снял основные обвинения, после чего Кеншицкий-Филиппович отбывал ссылку в Нарыме, а в годы мировой войны воевал на германском фронте. Потом он дезертировал и перебрался сначала на Дальний Восток, а затем — в Томскую губернию[64].
В феврале 1920 г. официальное письмо из уездного Татарска уведомляло омские власти, что местные коммунисты, в том числе милиционеры, заняты повальным пьянством, «имеющиеся тюрьмы переполнены, свирепствует тиф, две трети арестованных больны». Здесь же татарские власти просили немедленно организовать у них уездную чека. Эта просьба не осталась без ответа: с 17 февраля уполномоченный Омской губчека Головин начал свою деятельность в уезде. Однако партийные власти сразу же обвинили Головина в слабой работе, а затем, на объединённом заседании руководителей уездных учреждений под председательством начальника татарской уездмилиции А. Желтоножко, в том, что он вместе со следователем 29 марта 1920 г. освободил нескольких «врагов», из-за чего «наблюдается рост контрреволюции». Прибывший из Омской губчека инспектор С.Т. Пилипенко 12 апреля 1920 г. сообщил С.Г. Уралову, что «на личных тенденциях» между Головиным, а также ревкомом и уездным бюро РКП(б) произошёл конфликт, вылившийся в обыск на квартире Головина. Пилипенко утверждал, что необходимо заменить состав ревкома. Вряд ли это было сделано, но Головину пришлось уехать, а начальником формировавшейся местной чрезвычайки стал Пилипенко[65].
Весной 1920 г. в Сибири уездные чека появились повсеместно, примерно по три на губернию: Ишимская, Тобольская, Кокчетавская, Петропавловская, Томская, Щегловская, Кузнецкая, Бийская, Славгородская, Ачинская, Енисейская, Канская, Минусинская. В отдалённых местностях они формировались с опозданием. В Иркутской губернии из-за недостатка работников уездные чека не создавались. По схеме, утверждённой Сибчека 6 января 1920 г., численность уездной ЧК определялась в 70 чел., что всего примерно вдвое уступало тогдашним штатам губернских чека. В состав уездной чека входили службы, дублировавшие построение аппарата губчека: юридическая (со следственной частью в количестве 5 следователей), секретно-оперативная часть, или СОЧ (5 оперативников и 3 разведчика), секретно-информационная (ИНФО), канцелярская и комендантская[66].
