Кровь сильным потоком струилась у него между пальцами.

— Фэнхуан… Фэнхуан… — невнятно бормотал Симэнь Хуань. — …Фэнхуан…

Под вой сирены примчалась карета «скорой помощи», из неё выскочили врачи с сумками и носилками, но Симэнь Хуань на руках у Лань Кайфана уже закрыл глаза.

Спустя двадцать минут руки Лань Кайфана, перепачканные в крови Симэнь Хуаня, стальными щипцами замкнулись на горле Вана Железной Башки.

Смерть Симэнь Хуаня чрезвычайно опечалила меня, любезные читатели, но ведь объективно после этого уже ничто не мешало нашему Лань Кайфану добиваться Пан Фэнхуан. Здесь открывается занавес и начинается ещё одна, ещё большая трагедия.

В этом мире полно таинственных явлений, но с развитием науки на всё находятся ответы. Убедительные доводы не найти лишь для любви. Наш отечественный писатель А Чэн[301] в одном из своих произведений как-то сказал, что любовь — это некая химическая реакция. Суждение оригинальное и в значительной степени воспринимается как нечто новое. Но если любовь можно творить химически и химически ею управлять, у писателя не остаётся за что сражаться. И хотя сказанное им верно, я всё же против.

Ну, довольно языком болтать, продолжим рассказ про нашего Лань Кайфана. Он принял на себя все хлопоты с похоронами Симэнь Хуаня и с согласия отца и тётушки захоронил его прах за могилой Цзиньлуна. Не будем далее распространяться о том, как горевали Хуан Хучжу и Лань Цзефан; речь о Кайфане, который с тех пор каждый вечер появлялся в полуподвальной комнатке привокзальной гостиницы, где остановилась Фэнхуан. Днём, как выдавалась свободная минута, он отправлялся на площадь. Пока Фэнхуан выступала с обезьяной, он, ни слова не говоря, следовал за ними, как телохранитель. В участке его поведением были недовольны, и его вызвал старый начальник участка:

— Брат Кайфан, в городе столько славных девушек, а тут женщина, выступающая с обезьяной… Ты только взгляни, на кого она похожа…

— Воля твоя, начальник, можешь отстранить меня от должности, а если и на простого полицейского не тяну, так и уволюсь.

Раз Кайфан до такого договорился, остальным стало неудобно вмешиваться, и с течением времени высказывавшие недовольство изменили своё отношение к Пан Фэнхуан. Да, она курит и пьёт, красит волосы в золотистый цвет, носит колечко в носу, шатается по площади целыми днями и действительно не похожа на приличную женщину, но настолько ли она плохой человек? И полицейские, наоборот, стали относиться к ней по-дружески. Они даже старались шутливо заговорить с ней, когда встречали на площади во время патрулирования:

— Эй, Златовласка, ты нашего замначальника слишком уж в оборот не бери, а то от него скоро совсем стебелёк останется!

— Точно, когда пора ослабить хватку, уж подотпусти!

Фэнхуан их шуточки всегда пропускала мимо ушей, лишь обезьяна грозно скалилась.

Сначала Кайфан настаивал, чтобы Фэнхуан перебралась в переулок Тяньхуа, потом — в усадьбу Симэнь, но она категорически отказалась. Прошло какое-то время, и он сам почувствовал, что, если её не будет по вечерам в этой гостиничке при вокзале, а днём она не будет бродить по привокзальной площади, ему в привокзальном участке и работать не захочется. О том, что у симпатичной «девицы с золотыми волосами и колечком в носу, что выступает с обезьяной», близкие отношения с маленьким синеликим полицейским с железной хваткой из привокзального участка, прознали также местные бродяги и шпана. Поначалу они хотели погреть на этом руки, но тут же отказались от своей затеи: кто осмелится вырывать куриную ногу из пасти тигра!

Попробую вообразить, как Кайфан каждый вечер навещал Фэнхуан в её комнатке. Эта гостиница раньше была коллективной собственностью, а после начала реформ стала частной. С точки зрения строгих установлений общественной безопасности, закрыть её было проще простого. Поэтому всякий раз при виде Лань Кайфана пухлая физиономия хозяйки расплывалась в любезной улыбке, а из её размалёванного помадой, обычно громогласного рта разве что мёд не тёк.

Первые несколько вечеров Фэнхуан на стук Кайфана не открывала. Наш Кайфан оставался стоять за дверью — молча, как столб. Из-за двери доносились то всхлипывания, то взрывы смеха. Он слышал, как повизгивает и скребётся в дверь обезьяна. Чуял то сигаретный дым, то запах вина. Но никогда не ощущал ничего похожего на запах наркотиков и радовался про себя. Если человек с такими вещами свяжется, то, считай, погиб. «А если она на самом деле займётся этим, — думал он, — смогу ли я по-прежнему сходить с ума от неё? Да, чтобы с ней ни случилось, пусть хоть вся сгниёт изнутри, буду любить её».

Всякий раз, приходя к ней, он приносил букет цветов или фрукты и, если она не открывала, стоял, пока не наставала пора уходить. Цветы и фрукты оставлял перед дверью. Хозяйка гостиницы поначалу не догадывалась, в чём дело, и предложила:

— Любезный брат, у меня с десяток красивых девушек имеется, могу позвать, выбирай, какая приглянется…

Его ледяной взгляд и сжавшиеся до хруста в костях кулаки напугали её до смерти, и больше нести всякий вздор она не осмеливалась.

Как гласит пословица, «терпение и труд всё перетрут». Фэнхуан таки отворила дверь нашему Кайфану. В полутёмной комнатке было сыро, краска на стенах пузырилась. С потолка свешивалась тусклая лампочка, стоял запах плесени. Две узкие кровати, пара драных диванов, словно притащенных со свалки. Присев на один из них, Кайфан тут же почувствовал, что коснулся задом бетонного пола. Именно тогда он и заговорил о переезде. Одна кровать её. На другой ещё разложены старые вещи Симэнь Хуаня. Теперь на этой кровати спит обезьяна. Ещё есть два термоса. И чёрно-белый телевизор с экраном четырнадцать дюймов, тоже, похоже, с помойки. Вот среди этой бедности и грязи наш Кайфан наконец и вымолвил «люблю», которое таил в душе больше десяти лет.

— Я люблю тебя… — сказал он. — Люблю с тех пор, как впервые увидел.

— Чушь! — холодно усмехнулась Фэнхуан. — Ты впервые увидел меня в Симэньтуни на кане своей бабушки. В то время ты и ползать-то не умел!

— Ползать не умел, а тебя уже любил! — не уступал Кайфан.

— Ну да, конечно. — Фэнхуан затянулась. — Ты понимаешь, что говорить о любви с такой женщиной, как я, всё равно что жемчужину в отхожее место бросать?

— Не надо наговаривать на себя. Я прекрасно вижу, что ты собой представляешь!

— Видишь ты, как же, — фыркнула Фэнхуан. — Да я проституткой была, с тысячей мужчин переспала! И с обезьяной тоже! А ты о любви со мной говоришь? Ступай-ка ты прочь, Лань Кайфан, найди себе приличную женщину, не надо переносить на себя затхлый запах моего тела!

— Ерунду ты говоришь! — разрыдался Кайфан, закрыв лицо руками. — Врёшь ты всё, ну скажи, что ничего подобного у тебя не было!

— А что, если было? И что, если не было? Тебе-то какое, чёрт возьми, до этого дело? — равнодушно проговорила Фэнхуан. — Кто я тебе — жена? Любовница? Меня отец с матерью не смели контролировать, а ты смеешь!

— Потому что люблю тебя! — взревел наш Кайфан.

— Не смей больше произносить это слово, тошнит уже! Давай проваливай, бедный малыш синеморденький! — И она нежно и призывно махнула обезьяне. — Мартышечка, золотце, давай, спатеньки ложимся!

Обезьяна вскочила и одним прыжком очутилась у неё на кровати.

Наш Кайфан вытащил пистолет и прицелился в мартышку.

Фэнхуан с яростным криком прижала обезьяну к себе:

— Сперва меня убей, Лань Кайфан!

Для нашего Кайфана это было страшным ударом. До него давно доходили слухи, что Фэнхуан была проституткой, но подсознательно поверить в это на сто процентов он не мог. Но когда она сама безжалостно бросила ему в лицо, что переспала с тысячей мужчин да ещё с обезьяной, сердце будто пронзила туча стрел.

Держась за грудь и спотыкаясь, Кайфан выбежал из гостиницы на площадь; в опустевшей голове крутилась одна-единственная мысль. Перед входом в сияющий неоновыми огнями бар его остановили две разряженные и накрашенные девицы и увлекли внутрь. Он сидел на высоком стуле и опрокидывал в себя коньяк, три рюмки одна за другой. А потом мучительно уронил голову на стойку. К нему подсела женщина — золотисторыжие волосы, подведённые синим глаза, кроваво-красные губы, открытая грудь — и попыталась погладить по синей половине лица. Эта ночная бабочка была залётная, не из местных, и ещё не знала, что здесь в полиции есть человек с синим лицом (Кайфан, когда навещал Фэнхуан, форму никогда не надевал). Он по профессиональной привычке не дал её руке коснуться своего лица и перехватил за запястье. Женщина вскрикнула. Отпустив руку, Кайфан с извиняющимся видом хохотнул. Женщина кокетливо прижалась к нему ногой: