— Никола Тесла с арсеналом Лета.

— Так точно. Теперь попытайтесь пойти по соображениям губернатора Шульца: слева у него Министерство Зимы, справа — Сибирхожето, сверху — император, который явно объявил лютам войну. Воспротивиться желаниям Его Величества — нельзя! Так? Так. Но ведь и допустить уничтожения Льда и упадка всей промышленной мощи Сибири — ему ведь тоже нельзя. Я его знаю, это не тот человек, который бы сидел, сложа руки, и глядел, как его золотоносное царство снова превращается в забытый Богом, царем и людьми край ссыльных и переселенцев. Вот он, среди всего прочего, и выдумал такой способ: договориться с лютами.

Кужменцев мощно чихнул, сказал «Слава Богу» и вытер нос.

— А как поговоришь с лютом? Не поговоришь. Но вот у губернатора на столе документ о розыске еретического мартыновского преступника, польского ссыльного, Филиппа Ерославского, Отца Мороза, который — черным по белому изложено — разговаривает с лютами. Отец Мороз? А как его достать?

…Поняли?

Я-оно выпрямилось на стуле.

— Вы знаете генерал-губернатора, Модест Павлович, правда? С того времени, как он сюда прибыл. И знаете, как — каким — он замерз. Скажите: это честный человек?

Старый адвокат приподнял бороду, поглядел из-под тяжелых век.

— Да.

— Вы думаете договориться с ним, пан Бенедикт? — спросил Белицкий. — Потому как, если вы желаете встретиться с ним за спиной у чиновников Зимы, это не будет так…

— Не знаю, меня не это беспокоит.

— А что же?

— Доктор Тесла. Я совершенно забыл о нем. Ведь он уже должен был добраться до Иркутска. С машинами, со всем остальным. Тот секретарь Шембуха упоминал, как Шульц посылал куда-то казаков.

— Для охраны доктора?

— Но ведь из того, что говорит Модест Павлович, ясно видно, что граф Шульц-Зимний — это чистой воды ледняк, то есть, перволедный, даже если не от сердечной убежденности, то по причине политических расчетов. Ведь ничего его так не порадовало, если бы все осталось, как есть — замороженным. Спрашиваю, честный ли он человек, то есть, способен ли он нанять агента-убийцу, чтобы убрать угрозу еще до того, как та прибудет в его город?

Пан Войслав ударил себя в грудь так, что прямо загудело.

— Так этот террорист с бомбой — вы хотите сказать? — он по приказу Шульца поезд взрывал?

— Я гляжу на обстоятельства. У ледняков имелся собственный агент в охране. Но он выдал себя еще до выезда. И сразу же высылают следующего агента. А зачем посылать второго, как не потому, что узнали о компрометации первого? Но вот кто об этом мог знать? У кого имеются такие информаторы в охране? И должен ли был Шульц сам нанимать человека? Ведь ему было достаточно только подсунуть сообщение леднякам. Черт его знает, имел ли этот агент вообще понятие, на кого он работает. Но, и это обязательно отметьте, он атаковал открыто — где? В городе Зима, в границах иркутского генерал-губернаторства. Случайность, возможно, стечение самых различных обстоятельств. Но, благодаря этому, он мог рассчитывать на юрисдикцию своего нанимателя: бросил бы бомбу, убил Теслу, уничтожил машины, после чего спокойно бы сдался и ждал правосудия графа Шульца.

Кужменцев покачал головой.

— Нет, не такой он человек, не такой.

— Ваше слово, Модест Павлович, мароз правильный.

Доказательство по соответствию характеров: Белицкий ручается за Кужменцева, который ручается за Шульца. Месяц назад я-оно лишь рассмеялось бы при одной только мысли. Но сейчас, но здесь — это понимание, обладающее силой математического уравнения: С равняется В, В равняется A, ergo, С равняется А: Не такой он человек.

— …правильно, поскольку Шульц, в силу обстоятельств, защищает ледняцкие принципы, и должен, обязан способствовать Победоносцеву, так? Как никто из директоров Сибирхожето не может быть оттепельником, так и губернатор Края Лютов не может желать того, чтобы Лед растаял. И вот тут, молодой человек, находится замешательства причина вторая. — Кужменцев глубоко вздохнул, подняв на бороде седую волну. Сплетя пальцы на животе, на жилете, он принял позу озабоченного мудреца. — Допустим, через своего отца вы выторговали с лютами какое-то перемирие, какой-то географический трактат: Лёд досюда, и не дальше, столько-то Зимы, столько-то Лета, от этого места Оттепель.

Я-оно отвело взгляд: ПЕТЕРБУРГ — МОСКВА — КИЕВ — КРЫМ.

— Допустим, все пошло по мысли генерал-губернатора, — продолжил адвокат. — Что же тогда происходит? Раз, весна в Европе. Так? Два, но только «два» — это вопрос большой, самый крупный: в этой Весне отмерзает только земля и природа — или нечто большее, по мысли Бердяева и ему подобных? Ибо, если так, тогда? Одна черточка, один акцент в этом договоре — и рушатся монархии, вспыхивают революции, валятся державы, и войны шествуют через континенты, от Гданьска до Владивостока, от Кенигсберга до Одессы, от Камчатки до Пекина. Так? Так?

Я-оно спрятало лицо за ладонью.

— Убить Историю.

— Войслав Христофорович, вы за ним хорошенько присматривайте.

— Я привык присматривать за собственными инвестициями, — засмеялся пан Войслав. Зыркнуло на него между пальцами. С чего это вдруг он посчитал необходимым напомнить о четырех сотнях рублях долга?

— Так что я могу вам посоветовать? — тяжело вздыхал Кужменцев. — И сами ведь сказали, что нужно вам сделать: выехать отсюда, как можно скорее. У вас нет паспорта, так, но ведь это Сибирь, здесь непомнящие себя люди теряются в тайге сотнями. Детали знать не желаю, гаспадин Белицкий наверняка вам объяснит, что и как. И не на Вислу отправляйтесь, потому что там уже Зима; отправляйтесь в Америку, возможно — на Антиподы.

— Нет.

Кужменцев приподнял кустистую бровь.

Я-оно отняло ладонь от лица.

— Разморожу отца, он, пускай, бежит.

Пан Белицкий прижал кулак к груди. Старый адвокат был весьма недоволен, еще в дверях продолжал качать головой.

— Ну, и зачем он мне это говорил, зачем…?

Показалось, будто Войслав тоже будет иметь претензии. Только тот в молчании переваривал совсем другую проблему.

— В вас кружит этот яд подозрительности, — сказал он, задержавшись в прихожей, уже повернувшись в сторону спальни. — Сильно он вмерз в вас.

— Вы на меня в претензии, что я бросил тень на губернатора?

— Вы его не знаете, все казалось очень логичным, я и сам наверняка так бы подумал. Но, — Войслав махнул рукой, подбирая слова, не идущие на язык, — вот только к вам все это пришло так легко, так быстро, так естественно…

— Что вы пытаетесь сказать?

Белицкий выпустил воздух через нос.

— Вы человек, переполненный подозрениями, пан Бенедикт. Вы не верите людям. Вы только зла от людей ожидаете, и от себя, видно, тоже. — Он потер пухлые ладони, повернул бриллиантовый перстень на пальце. — Нужно вам дать кого-нибудь для защиты от этого зла.

— Не нравится мне все это, — буркнул Чингиз Щекельников и хлопнул по боку в поисках штыка. — Наденьте-ка очечки. Темно, как у Победоносцева в заднице.

Во всех окнах, дверях и форточках здания Физической Обсерватории Императорской Академии Наук горели тьвечки. В ночном облаке центра города, время от времени, отблескивали только светени, перекрывая интенсивный мрак, когда между источниками тьвета проходили шастающие в подворотне и по внутреннему двору рабочие и носильщики, чуть ли не целая рота солдат и возбужденные сотрудники самой Обсерватории. Чуть подальше, от улицы и площади, за границей тьвета собралась кучка зевак; впрочем, приостанавливались чуть ли не все прохожие, да и сани заметно притормаживали. Перед главными воротами, на широких полозьях, обвязанные тряпками и соломой, обсыпанные снегом, лежали громадные цилиндры теслектрических установок. Между ними, держа в руках винтовки, стояли казаки с азиатскими лицами, заслоненными широкими мираже-стекольными очками.