Литмир - Электронная Библиотека
A
A

«Как физика?» – спросил отец, помня, что этот предмет был моей ахиллесовой пятой в предыдущем классе.

«В порядке».

«Английский».

«Есть прогресс».

«А все остальное».

«В порядке».

Я видел, что вопросы отца мешают ей рассказать нечто интересное. После всех этих вопросов глаза ее говорили о том, что главное она еще не сказала. И тут она заговорила по-русски. Это с ней случалось, когда она была взволнована. Мое счастье, что в годы моего детства она весьма часто была взволнована, поэтому я в достаточной степени понимал то, что она говорила на этом языке.

«Этот лентяй, Карфаген, ушел, – подвела она краткий итог смене классных руководителей, – и вместо него – что тебе сказать – молодой симпатичный учитель. Очень серьезный, с зелеными глазами, говорит на понятном иврите, а не из ТАНАХа, как этот нудный Карфаген».

Это восхищение глазами господина Тироша не очень понравилось отцу. Он перебил ее и спросил на иврите:

«Ну, а об этих гуляниях до утра ты рассказала ему?»

Он гневно смотрел на меня и ожидал ответа.

«Да», – сказала она, как человек, не считающий этот вопрос слишком важным.

«Ну, и что он сказал?»

«Сказал, что это естественно для молодежи в наше напряженное время, которое не дает им заснуть».

Такое определение деятельности нашего «узкого кружка» было настолько характерно для сухого юмора Габриэля, что я мог поклясться: именно так он ответил. Я тут же помчался в Бейт Акерем, чтобы сравнить мои впечатления с впечатлением госпожи Фельдман, и рассказ Айи оказался тем же.

«Этот красавчик – господин Тирош, – сказала ей мать, – в общем-то, несколько молод, но ясно, что он поведет вас и в восьмом классе, захотите вы этого, или нет, и это главное!»

«Как ты пришла к такому выводу?» – спросил ее Айя.

«Видно, что у него железная рука!» – отсекла мать.

«Говорила ли она ему о своем недовольстве тем, что ты возвращаешься домой почти к утру?»

«Моя мама? – изумилась Айя. – Она с трудом замечает, что я вообще возвращаюсь».

Я подозревал, что Габриэль сыграл целый спектакль, когда узнал от Аарона, что он продемонстрировал его отцу, господину Иардени, сефардское произношение с гортанными «хетт» и «айн», от чего у отца закружилась голова от удовольствия, и он провозгласил Аарону и всей семье, что «такой высокий дух еще не выходил из учительской».

Отец Яира господин Рубин сказал, примерно, следующее:

«Видно, что господин Тирош – педагог. С момента, как он пришел в класс, кончились мои проблемы с руководством гимназии. Ты прекратил свои сумасшествия и сделался нормальным человеком».

Мать же Дана сыграла на женской струне, независимо от возраста выражающей тоску по молодости.

«Какой красивый учитель – настоящий священник!» – изумлялась она. – Не удивительно, что он покорил ваш седьмой. Только глянет своими глазами, и уже возникает желание исповедаться».

Так, при помощи своей покоряющей внешности, освещаемой изнутри несколько размытой серьезностью, он покорил сердца женщин и поколебал верность мужчин. Выясняется, что он ввел в заблуждение родителей точно так же, как и господина Розенблюма. Не могу удержаться и не пожалеть их. Удивительно видеть, насколько люди не подозревают, откуда может прийти настоящая опасность, и продолжают тянуться, как лунатики, именно туда, где их поджидает катастрофа. Было в Габриэле то выражение уверенности и ответственности, которое не давало даже самому подозрительному повода увидеть, что он замышляет нечто тайное и опасное. Весь его внешний вид свидетельствовал об умеренности и сдержанности, взвешенности и осторожности, и о других качествах истинно порядочного воспитателя молодежи, а не подпольщика. Тут следует отметить, насколько он был строг в отношении домашних заданий, как будто не было других дел, которыми надо было заниматься в послеобеденные часы, вечером и ночью. Эта строгость, которая значительно повысила уровень наших знаний, особенно чувствовалась нами именно в те дни, когда, казалось нам, он просто свалится с ног от нагрузки после ночных походов. Это развитое в нем чувство долга перед учебой обращено было на самую мелочь в учебе и дисциплине не меньше, чем на приковывающие нас к себе ночные его авантюры.

Однажды (на утро после операции в Крестовой долине) Айя не приготовила уроки по истории. Господин Тирош без малейших колебаний спросил ее о причине. Ответ ее всколыхнул во мне волну солидарности с ней.

«Я устала», – ответила она ему негромким голосом.

«Это недостаточная причина», – тут же ответил ей господин Тирош, – представь себе, что строитель устал строить, а часовой устал стоять на посту. Какой бы дом мы построили, и какой жалкой и безответственной была бы его охрана»

Айя ничего не ответила. Это был, вероятно, единственный случай, когда я испытал ненависть к господину Тирошу. Но именно такие истории передавались из уст в уста в коридорах гимназии, и оттуда приходили в наши дома. Именно они убеждали наших родителей в том, что мы, наконец-то, в надежных руках настоящего воспитателя.

Глава двадцать вторая

1

Яир сегодня управляющий банком, и все его знакомые свидетельствуют о том, что мозг у него ясен, трезв и полон цифр. Его талант особенно чувствуется в области инвестиций. У меня же свои воспоминания, связанные с его характером и талантами, но я храню их при себе и никому не рассказываю, чтобы не повредить непоколебимой вере в него его клиентов. Иногда я думаю, что наследственность его отца в конце концов победила, в создании личности сына, и хромосомы, отвечающие за талант проворачивать деньги, которые были особенно развиты у отца Яира – подрядчика Рубина – победили в сыне романтические порывы, шедшие от Габриэля Тироша. По сути, нет в нас ничего, кроме того, что дали нам породившие нас. Конечно, мы можем порой сойти на какие-нибудь петляющие тропинки, которые не запечатлены в нашей наследственной карте. Но, в конце концов, мы возвращаемся в определенные нам рождением рамки. В юности все мы «сабры», мечтатели и борцы, дикие характерами и презирающие богатство. Но «сабра» улетучивается к сорока-пятидесяти годам нашей жизни, и мы становимся наученными опытом евреями, знающими цель и ищущими прибыли, прилежными сыновьями Ротшильдов и Гиршей, радостными и округлившимися.

Встречаюсь я иногда с Яиром в кафе, или мы приглашаем друг друга домой. Понятно, что во втором случае разговор заводят жены на вечные темы – о здоровье детей, ценах на продукты, новых модах, и голоса их заполняют квартиру постоянной болтовней, прекращающейся лишь в момент подачи кофе и печений. Жена моя обычно любит рассказывать жене Яира о наших квартирных проблемах, главным образом о том, что квартира слишком тесна. Госпожа Рубин считает, что нам необходима более просторная квартира. Сразу жена упирает в меня взгляд, полный обвинения: «ты видишь?», и разговоры об экономии и ссудах сменяют тему семьи и моды. Тут Яир отрывает взгляд от газеты, которой укрывается от женских разговоров, и спрашивает меня деловым тоном:

«Почему ты действительно не придешь ко мне в банк? Быть может, найдем выход?» Глаза моей жены вспыхивают надеждой, но тут же гаснут, услышав мой ответ:

«Нет. Я не собираюсь смешивать дружбу с финансовыми делами».

Тут приходит ее очередь сказать:

«Слишком ты изнежен, чтоб когда-нибудь совершить настоящий поступок».

Но когда мы сидим с ним в кафе, как это было несколько дней назад, и в разговор наш не вмешиваются женщины, выглядит этот разговор совершенно иным. Не то, чтобы он был совсем лишен сплетен и соленых шуток, и не то, чтобы мы буквально не облизывались, поедая вкусные пирожные с кремом и запивая их кофе, как будто до этого мы постились, или потому, что домашние сладости менее вкусны. Просто мы совсем отрываемся от будничных тем, всякой мелочи жизни, и обращаемся к более серьезным вещам: мнениям, впечатлениям, воспоминаниям.

Вот мы сидим в «Кафе художников», которое обычно посещают бизнесмены, и так, между прочим, спрашиваю его, не появлялся среди его клиентов кто-либо из нашего выпуска.

44
{"b":"220855","o":1}