«Ты знаешь, кто он».

Открытие ударило меня, как молния. И в ее свете возникло множество фактов и поступков, которые до сих пор скрывались во мраке глупости и наивности. Я покачал головой, как отряхиваются, пытаясь прийти в себя от внезапности прозрения: как же я раньше этого не заметил.

«И ты давно его любишь?»

«С того дня, как он вошел в класс».

«Он об этом знает?»

«Нет».

«И ты не хочешь ему открыться?»

Она улыбнулась мне, и в этой улыбке была горечь, смешанная с гордостью. Я понял, что она никогда этого не сделает.

«И чего же ты ожидаешь? Надеешься, что он сам это заметит?»

«Ничего я не ожидаю. Даже если заметит, уверена я – ожидать от него нечего».

«Почему?»

«Я не думаю, что в настоящее время сердце его расположено к любви».

«Ты не можешь этого знать», – по-взрослому отрубил я.

За эти несколько минут я, и вправду повзрослел. Я смотрел на нее новым взглядом, освобождающим душу мою от смятения и печали. Меня больше не занимала моя печаль. Моим единственным желанием было помочь ей избавиться от грусти. Более того, по сравнению со страданиями, которые она, судя по ее признанию, испытывала, мои переживания казались мне ребяческими. Снова я запрягся в старую телегу, которую волок все годы своей юности, – телегу беспокойства, более того, страха за благополучие и счастье Айи. Я ощущал, что в тайных изгибах моей души чувство требовательной любви оборачивается чувством тревоги и милосердия, абсолютно свободным от эгоизма. Я постепенно пришел в себя от прежнего напряжения сердца, приведшего к нашему разговору. Рана затянулась тонкой пленкой и боль ослабела. Место ее занял восторг, который возникал в те минуты, когда Айя откровенно поверяла мне свои сердечные тайны.

«Я радуюсь, – сказал я без капли лицемерия, – что сердце твое отдано такому человеку, как он. Он достоин этого. Я боялся, что чувства твои направлены в неверную сторону. У тебя прекрасный вкус, Айя. Клянусь жизнью!»

Она поблагодарила меня взглядом, и на этот раз пришел ее прослезиться.

«Ты настоящий друг», – с трудом выговорила она, – верный и настоящий. А теперь оставим все это. Кажется, настал мой черед взять бинокль».

«Ни к чему это, я могу продолжать наблюдение. Лучше посиди еще в тени. Жара невыносима».

«Мы два глупых и чувствительных существа… Вот, кто мы», – пробормотала она, вытирая слезы.

После того, как были собраны все наблюдения, Габриэль пришел к выводу, к которому склонялся раньше. Дом в Верхней Лифте является, по сути, местом, где заседает арабский Совет, руководящий бандами, и находится их штаб. Выяснялось, что сэр Баден Пауль, уважаемый по всей Британской империи, помогал в организации беспорядков не в пользу империи. Прикрываясь именем человека, одетого в отутюженную форму цвета хаки и ничем неприметный галстук скаутов, обитатели Лифты вели подпольную деятельность без всяких помех. Многие из них были пожилыми людьми, обладателями усов и лиц, выражение которых было далеким от юношеской улыбки скаутов движения Баден Пауль во всем мире. Это не мешало им устраивать официальные смотры скаутов, к удовольствию британских чиновников, воспитанных на книгах Киплинга и авантюрах Лоренса Аравийского и жаждущих принести английскую культуру в арабские шатры. В то же время они осуществляли связи с бандами, снабжая их людской силой из Лифты и соседних сел. И Габриэль сообщил нам, что собирается атаковать этот «клуб скаутов» и уничтожить главарей банд, находящихся там.

Наблюдения показывали, что каждую ночь, между восемью и девятью часами в доме собираются группы людей и выходят оттуда спустя некоторое время. Габриэль считал, что это банды, которые получают указания, и затем выходит обстреливать еврейские кварталы. В этот час и надо было их накрыть.

Эта операция была намного сложней, чем первая. Важно было не привлекать внимание охранника. Невозможно было убрать его выстрелом, а только ударом палки. Необходимо было подкрасться к дому и швырнуть в окна гранаты. В то же время надо было следить, чтобы внезапно пришедшая новая группа не застала нас врасплох. Поэтому Габриэль педантично разбирал с нами на чертеже сам дом, подходы к нему и пути отступления, отмечая дотошно расстояния между разными точками. Яир должен был из песка создать макет участка с домом и его окружением. Затем пришла очередь спичек, которые изображали людей, приближающихся к дому с разных сторон. Каждый из нас был представлен спичкой и точно знал свою дорогу. Только после того, как взяли спички и приблизились, как планировалось, к дому от края макета, Габриэль успокоился. Затем с улыбкой обратился к Яиру:

«Теперь ты можешь дать старую команду: «Огонь по лагерю!»

Все мы рассмеялись, ибо помнили игры Яира с бумажными палатками, не подозревая, насколько эти игры в будущем станут серьезными. Мы вспомнили наш наблюдательный пункт, откуда изучали военный лагерь британцев с высот предместья Шейх-Джарах. Осознание прошедшего с той поры времени, пути, пройденного нами, нашего взросления переполнило сердца. Мы ведь были детьми, когда впервые, под присмотром господина Тироша, в начале седьмого класса образовали «очень узкий кружок». А теперь, вот, убили человека. В школе мы учили Бялика «Вместо того, чтобы львенком быть среди львят, прильнули к стаду овец». Теперь мы были среди львят, растерзавших жертву. Никогда мы не скажем вслед за поэтом «Не воспитывался я в клубке червей и среди когтей», ибо когти – у нас, чтоб давить червей, и никогда мы не прильнем к стадам овец.

Перед выходом на акцию Габриэль сказал:

«Держите в памяти все время примусы Хеврона».

Этот пароль к бою мы помнили все последующие годы. Шло это от страшных погромов в Хевроне в 1929 году, когда было убито большинство евреев города. Убивали их не сразу, а измывались над ними. Одним из сатанинских изобретений была пытка, когда жертву подвешивали за ноги над горящим примусом, сжигавшим голову. Этим Габриэль вовсе не призывал к мести, а просто напоминал о жестокой реальности, в которой врага следует безжалостно уничтожать, чтобы он не уничтожил тебя. Упоминание о примусах касалось, главным образом, таких чувствительных душ, как мы с Айей, которые впадали в шок при виде кровопролития, даже если это было неумолимой необходимостью. Этим он хотел сказать нам, что если мы не хотим, видеть пылающие примусы под нашими головами и головами наших близких, мы должны укоротить руки, жаждущие зажигать эти примусы, даже если процесс укорачивания ужасен и приводит к рвоте при виде болтающейся в воздухе руки.

«Выбросите из головы мысль о праведности арабов и надежды на благородных арабов, которые придут спасать вас от своих братьев в час резни. Помните, что в балладе «Последний из сынов Корейши» идет речь лишь об одном арабе, который бросился спасать друга-еврея. Все же колена евреев были жестоко уничтожены в аравийских пустынях бандитами Мухаммеда. Помните мухаммедов прошлого и мухаммедов новых, которые призывают резать евреев в мечетях Иерусалима, Яффо и Цфата. Помните примусы Хеврона».

Мы вооружились пистолетами и гранатами и еще раз про себя повторили порядок действий каждого. Габриэль взял на себя самое трудное: вывести из строя охранника. Аарон, Дан и Яир должны были приблизиться к дому и швырнуть в окна гранаты. Мы с Айей должны были остановить тех, кто приблизится к дому во время акции, и стрелять в тех, кто попытается выбежать из дома. Габриэль останется на месте после «обработки» охранника, чтобы следить за всеми нами. Было договорено о знаках начала и завершения операции. Один за другим пришли мы на скалистую площадь в Ромеме, откуда ползком добрались и залегли в считанных метрах от намеченного дома. До этого, в автобусе, идущем в Ромему, я встретил доктора Розенблюма, который поднялся на одной из остановок и уселся рядом со мной, дружески хлопнув меня по плечу. После того, как он узнал о моем столкновении с хулиганами Лифты, он проникся ко мне особыми чувствами, выражающимися в похлопывании по плечу или пощипывании щеки, иногда короткой беседой в коридоре школы или у себя в кабинете. Он отечески толкнул меня в бок, и почувствовал твердость гранат в моем кармане.