За исключением, как предположил Коул, тех несчастных, кто поддерживает чистоту на улицах Телассы. Он представил, какая грязища останется после прыгуна, который шмякнется в конце концов на улицу в сотнях футов внизу. Даварус не имел намерения кончать с жизнью, но скука начинала его доставать.

— Я просто не понимаю, — сказал он, решив, что если Трехпалый не собирается принимать участие в этой беседе, то он может с таким же успехом поговорить за двоих. — Все, чего я когда-либо хотел, — это сделать мир лучше. Я рискнул собственной жизнью, пытаясь спасти старика от Черной лотереи, ты об этом знал? Это обернулось пустой тратой времени.

Трехпалый ничего не ответил.

— Даже среди Осколков я, кажется, никогда не получал признания, которого заслуживаю. — Он вздохнул и потянулся. По крайней мере, впереди еще один тихий вечер. — Вся проблема — в зависти, — сказал он спокойно. — Иногда я жалею о том, что я — сын легендарного героя. Был бы я просто обычным парнем — как ты, Трехпалый, — никто не скупился бы проявить ко мне уважение. Я так усердно трудился, чтобы стать таким, как есть. Этого-то люди и не ценят.

Трехпалый хмыкнул и слегка пошевелился. Коул воспринял это как обнадеживающий признак.

— Я сталкивался с предубеждением всю свою жизнь. Думаю, кто-нибудь другой давно бы уже ожесточился. Я же всегда воспринимал это как вызов. Просто еще одно препятствие, которое нужно преодолеть. Как, например, когда я стал самым молодым Осколком в нашей истории. — Строго говоря, это не являлось правдой: Саше было семнадцать, когда ее приняли в группу, на добрых несколько месяцев меньше, чем ему, но она девушка, так что это можно не считать.

Трехпалый снова поерзал и издал какой-то рокот, который подозрительно смахивал на пукание.

— Я тебе когда-нибудь рассказывал о Саше? У нее такие глаза — в них можно утонуть. С первого мгновения нашей встречи я знал, что она — та самая, единственная.

Он окинул взглядом город. Огни факелов мерцали внизу, подобно светлячкам, мало что освещая, — насколько видно с такой высоты. Другие башни возвышались в темноте здесь и там, словно призрачные пальцы в звездном свете. На мгновение Коулу показалось, будто он слышит доносящиеся издалека крики. Наклонив голову, он сосредоточенно вслушался, но на сей раз услышал лишь тишину.

Он вздохнул. Торча на вершине этой башни, он просто сходит с ума.

— Когда я наконец вернусь в Сонливию, я собираюсь сказать Саше, что на самом деле чувствую к ней, — отважился заявить он. — Она не такая, как другие девушки. Я думаю, с ней случилось что-то плохое, когда она была совсем юной. С ней непросто поладить, но я постепенно ее завоевываю. — Он неожиданно улыбнулся. — Только такая девушка, как Саша, сможет удержать такого мужчину, как я.

Трехпалый в конце концов повернулся лицом к нему. Его голова была закрыта плащом, но в голосе звучало раздражение:

— Я больше не могу слушать твою ахинею, парень. Умолкни.

Коул нахмурился.

— Просто я пытался разогнать скуку, — ответил он. — Может, тебе стоит пройтись и размять ноги. Ты лежишь так, скукожившись, часами.

— И в чем смысл? Смотреть вроде бы не на что.

Кое-что беспокоило Коула. Он решил, что сейчас подходящий момент, чтобы затронуть эту тему.

— Ты знаешь, Белая Госпожа сказала про тебя, что ты насильник. Это ведь неправда? Стража просто сфабриковала против тебя обвинения, так ведь?

Трехпалый поднял на него глаза. Уголок рта осужденного слегка изогнулся.

— Разумеется, это неправда. Разве я похож на такого человека?

Коул задумчиво нахмурился.

— Нет, — сказал он. — Не похож.

— Тогда ладно. Так-то вот. — Трехпалый засунул палец покалеченной руки в ухо и, покрутив там, извлек содержимое, чтобы рассмотреть. — Поспи немного, парень.

Той ночью погода ухудшилась. Порывистый ветер заставил Коула стучать зубами, и он согревался мыслями о Саше и об их возможной встрече после разлуки. У него будет что рассказать ей, и Гарретту, и остальным, когда он вернется в Сонливию. Когда бы это ни случилось.

На следующий вечер тюремщики пришли за ним.

Металлическая решетка в крыше слегка сдвинулась. Коул хмуро смотрел на нее, ожидая, что между прутьями протолкнут две убогие тарелки безвкусной еды и кувшин с водой. Вместо этого он с удивлением увидел, как стальная крышка люка откинулась в сторону и на крышу выбрались две бледные служительницы Белой Госпожи. За ними следовал некто третий в широком капюшоне, полностью скрывавшем лицо.

Женщина повыше сжимала в руке ошейник из темного металла. Он был соединен с цепью из переплетенных звеньев.

— Ты пойдешь с нами, — сказала она просто и встряхнула ошейник.

Охватившее было Коула возбуждение покидало его, как моча стекает в уборной, когда он смотрел на хитроумное приспособление.

— Я хочу знать, куда вы меня ведете.

Женщина пониже ростом посмотрела на него. Ее глаза, словно призрачные сферы, как и у других служительниц Белой Госпожи, не отражали никаких чувств.

— Ты не будешь задавать вопросов, — изрекла она.

— Не бойся, — произнесла фигура в капюшоне. Это голос мужчины, но таким бархатным шепотом мог говорить только по-настоящему страшный человек. — У Белой Госпожи есть на тебя планы. Тебе не причинят вреда.

Коул услышал, как Трехпалый повернулся, чтобы видеть посетителей.

— А как насчет меня?

— Ты останешься здесь.

— К черту. Я не останусь здесь больше ни секунды, ты, бледнолицый кусок дерьма…

Слова осужденного прервались хрипом. С невероятной скоростью та, что пониже, бросилась к нему и обхватила руками горло. Трехпалый превосходил ее весом фунтов на восемьдесят, но он с таким же успехом мог попытаться стряхнуть с себя медведя. В считаные секунды он перестал сопротивляться и обмяк. Женщина опустила его, потерявшего сознание, на пол. У него на шее остались воспаленные красные следы от ее пальцев.

— Ну, — сказала женщина с ошейником. — Готов идти, или тебя тоже нужно подчинить?

— Я иду, — поспешно заявил Коул. — Позволь мне помочь тебе с этим.

Он подставил шею, и женщина подняла ошейник над его головой. Какое-то мгновение он раздумывал над тем, чтобы уклониться от него и попытаться удрать, но взгляд на бессознательного Трехпалого убедил его, что сейчас лучше сделать так, как ему велено.

— Веди, — сказал он. Ошейник, щелкнув, закрылся.

Он брел по одноцветному городу. Впереди мелькали темные тени, с мерцанием появляясь и исчезая. Завитки тумана ползли, изгибаясь, над землей, скрывая его ноги. Вокруг него в воздухе висела плотная стена тумана, так что он едва видел на двадцать футов перед собой. Из-за этого непроницаемого одеяла доносилась какофония стенаний — то выражали свою печаль тысячи душ.

Что-то задело его сапоги. Опустив взгляд, он стал всматриваться в неестественный туман.

Это была рука, невероятно маленькая. Она подергалась, крошечные пальчики потянулись к нему. С нарастающим ужасом он смотрел, как из белой дымки возникла кукольная ручка, а затем — другая, по земле волочилось какое-то существо. Наконец появилась голова, безволосая, бледная, смахивающая на голову зародыша, она уставилась на него белыми глазами, страдальчески разинув рот…

Ошейник слетел с шеи, и на Коула неожиданно нахлынул реальный мир. Он покачнулся и чуть не упал. В смятении он уставился на стоящую перед ним женщину, которая складывала ошейник.

— Что это было? Сколько прошло времени с тех пор, как мы покинули башню? — Он огляделся по сторонам. Оказалось, они находятся в каком-то подземелье.

— Менее часа, — ответила женщина и, уложив цепь вокруг ошейника, спрятала приспособление под одежду. — Что касается другого твоего вопроса, то пока тебе не суждено познать тайны Телассы. Мы оставляем тебя здесь в руках Темного Сына. Делай все в точности так, как он скажет. Если подведешь его, ответишь перед нами.