– Если твои птички надумают пройти маршем через Бруклинский мост, будут платить, как все, – пообещал Гулд. – Запомни мои слова.
– Можно научить их плавать, – сказал Чурба.
– Может, передумаешь? – спросил Гулд.
– Дело сделано.
– Иди тогда с миром, Уильям.
– Ладно, Джей.
Мира не было. В тот же карман, что и договор с «Фиск энтерпрайзис», было впихнуто письмо Берты. Чурба таскал его с собой почти неделю, выбирая подходящий момент, чтобы поделиться новостями с Джорджем, у которого и без того разламывалась голова.
Дорогой муж надеюсь найти тебя в добром здравии. Со мной все хорошо. Скажи Джорджу что Анжелика убежала с лозоходцем Бататом. Еще приходил этот газетчик и сказал что исполин обман и не отсюда я в него стрельнула но все хорошо. Ты не волнуйся я ему сказала что ты ничего с Голиафом не делал это все Джордж Холл навалил его на нас и что ты мог делать? Зима пока мягкая. Все по-старому. Когда Анжелика еще не убежала она подарила мне красивую брошку и я получила от всех подарки так что спасибо. Перчатки которые ты мне послал подошли хорошо так что спасибо. Иногда приходят туристы смотреть на могилу ископаемого. Я показываю за 25 центов. Скажи Джорджу что мне очень обидно из-за Анжелики но что я могла сделать чтобы ее не пустить. Я не виновата. Я не могла смотреть за ней каждую минуту и днем и ночью. Вот и все. Пока больше ничего. Твоя любящая жена
Берта Ньюэлл
Это письмо стоило Чурбе шести ночей крепкого сна.
Бостон, Массачусетс, 31 января 1870 года
– Вот же она сидит. Поговори с ней. Она очень хорошая женщина, дедушка Исаак.
– Не вижу никаких женщин, – объявил Исаак Бапкин, занавешивая зеркало белой простыней. – Подай мне ножницы, Аарон.
– Ужас.
– Я сам возьму.
– Анжелика, скажи ему что-нибудь.
– Я не знаю, что сказать.
– Тут нечего говорить. – Исаак взял ножницы и надрезал собственный галстук. – Помоги мне подрезать лацканы.
– Зачем ты портишь хороший пиджак?
– Ладно. Я сам порежу. – Исаак указал на молитвенник с крошащимися бурыми страницами. – Подай мне на столе сидур. У меня умер единственный внук, Я буду читать каддиш.
– Что он будет читать? – переспросила Анжелика.
– Каддиш. Упокойную молитву.
– Он думает, что я тебя убила? – спросила Анжелика.
– Вы себе льстите. Он сам себя убил, – сказал Исаак.
– Это просто символ, – объяснил Аарон. – Послушай дедушка Исаак, пока ты не сделал того, о чем мы все будем жалеть, дай нам шанс. Анжелика тоже человек, у нее доброе сердце. Не пройдет и года, как ты полюбишь ее так же сильно, как и я. Она тоже тебя полюбит. Ты будешь с нами жить.
– У Аарона нет горшка, чтобы в него писать, но он получает где-то работу, так что Исааку Бапкину, старому больному человеку, останется только собрать свои вещи и уйти жить в церковь. Или лучше в ледяной дом?
– Не надо было говорить ему про иглу, – сказал Аарон. – Так и знал, что это обернется против меня.
– Мне вообще не надо было ничего говорить, – ответил Исаак.
– Там правда было тепло, мистер Бапкин.
– Что за буйволицу ты привел ко мне в дом? Она говорит «было тепло». Вэй’з-мир! – Исаак открыл молитвенник и перелистал страницы. – Ради этой женщины ты продал свою кобылу?
– Я найду работу. Вокруг Бостона много работы.
– Что ты будешь делать? Копать колодцы? Когда я говорю, что ты мертвец, я скорее прав, чем ошибаюсь. Может, рановато, но не очень. Что будет, когда придет ее муж сказать тебе «привет»? Ты устроишь с ним дуэль на шпагах? Проткнешь его своей палкой? Споешь ему про вишни?
– Это очень плохо желать зла собственному внуку, мистер Бапкин.
– Он что, дал мне выбор? Он привел домой гойшу мэйдель[89] и думает, я не замечу, как она волочет за собой багаж. Мазл тов.[90] Там не близнецы?
– Не надо со мной так, – сказал Аарон.
– Я с тобой никак. Это ты со мной как. Шенде на всех Бапкиных – до и после.
– Что такое шенде? – спросила Анжелика.
– Что-то среднее между позором и проклятием, – ответил Аарон.
– Ты ей все будешь объяснять? Скажи ей, кто будет читать надо мной каддиш.
– Я прочту над тобой каддиш.
– С какой стати? С каких это пор мертвые молятся? И потом, если ты жив и умер как еврей, как ты можешь читать каддиш над евреем, который умер? Посмотри этой гойке в ее голубые глаза. Она не знает, о чем я тут вообще говорю.
– Она знает достаточно.
– Оставь меня. Я в трауре. Я сижу шиву.
– Зачем ему шило?
– Шива – это время траура. Сидишь и скорбишь целую неделю. Приходят друзья и выражают соболезнования.
– Может, кто из храма принесет мне кусок медового пирога и нальет чашку чая.
– Ты же не любишь медовый пирог.
– Тогда бисквитного. Что-нибудь принесут. Хотя бы пару сухариков.
– Я приготовлю вам чай, – сказала Анжелика.
– Видишь? – сказал Аарон. – Тупица. Скажи ей, что я не хочу чаю.
– Мы уходим, – сказал Аарон.
– Вы уже ушли, – ответил Исаак. – Счастливого пути.
Нью-Йорк, Нью-Йорк, 5 февраля 1870 года
– Вы держите мой материал вот уже который день. – Раненая нога Барнаби Рака опиралась на стул, а сломанная рука все еще была в гипсе, – «Нью-Йоркский горн» предпочел рекламу сенсации, и это весьма печально.
– Всему свое время, – отвечал Джон Зипмайстер. – Полосы полны, сами видите, Рак. Битва гигантов! Весьма невредно приберечь избиение до конца битвы. Не говоря уже о бутонах и купонах. Газетные киоски продадут «Горнов» намного больше, если материал появится позже, а не раньше. Ваш мистер Хол, ныне Халл, еще ничего не знает, однако он и есть наш главный герой. Вместе с Ньюэллом и президентом Барнумом.
– Но, зная Берту Ньюэлл и скульптора Буркхарта, Халл наверняка в курсе, что мы на него вышли, и уже готовится к защите.
– Тогда почему главные участники до сих пор не объявились? Сценарий: друг Чурба думает только о себе, прикидывается дурачком, а когда начнется стрельба, предоставит кузену Джорджу самому отражать огонь. Сценарий: Халл и Ньюэлл хранят весть о нависшей беде в секрете от Барнума, который ставит это шоу. Если Барнума предупредить, он первым выскочит за дверь. Сценарий: все всё знают, однако Ф. Т. пожелал выдавить из лимона хотя бы последнюю каплю. Когда «Горн» окантует обоих каменных истуканов, публика согласится платить за то, чтобы плюнуть в лицо бывшим идолам. Видит бог, и Барнум, и все мы подобного насмотрелись. Но к чему гадать? Я не могу говорить о том, чего не знаю. А знаю я лишь то, что они скупают под рекламу целые страницы и платят за наш хлеб с маслом. Как бы то ни было, завтра все кончится.
– Пообещайте дольше не тянуть.
– С какой стати? А теперь отправляйтесь к Джо Секире. У меня есть работа. Двадцать тысяч тираж, и на каждой газете ваше имя. Вам нравится быть звездой?
Барнаби пожал плечами. Он вспоминал свои первые дни в Кардиффе и не мог не отдать должное Джорджу Халлу. Этот факир сумел придать смысл тому, за что взялся. Выплясывая вокруг Голиафа, люди сбрасывали с себя сухую листву. На миг мечта становилась явью.
– Мне не нравится отбирать кусок мяса у голодного бродяга. Если в этой свиной отбивной и притаились черви то что для него лучше – съесть их или остаться голодным?
– Чем вкуснее черви, тем быстрее они набьют ему живот, – сказал Зипмайстер. – А не знаком ли я с бродягой, о котором вы говорите? Не зовут ли его Барнаби Рак?
– Иллюзии – вещь иногда полезная.
– Ради них мы и печатаем рекламу.
В дверях кабинета показался копировальщик с разведенными в стороны руками. Зипмайстер щелкнул пальцами, чтобы тот говорил.
– Мистер Рак, вас там ждет один человек. Сказал, его зовут Элвершем.
– Не знаю никаких Элвершемов.
