Жизнь прекрасна. Я на своем месте. Часть планеты. Никто ничего не требует. Иногда качает, как в люльке. Встряхивает. Таково напоминание об Истоке – утешительное, однако тревожное. Время не в счет. Грохот надо мной не важен. Тайны подо мной безразличны. Я под надежной защитой. Прочной до бесчувствия. Окаменелая вечность. Наверное, сейчас усну. Или я сплю?

Джордж Халл дымился во сне. Он был сигарой, «Партагас эль сид короной», толстой, нежной и долго не сгорающей. Он с наслаждением превращался в мертвый пепел. Его превосходный аромат струился игривыми кольцами по улицам Бингемтона, Нью-Йорк, преломлялся цветом и дарил городу радугу.

Плоть протрубила побудку и тем испортила метаморфозу. Джордж проснулся, весь дрожа, – он лежал в кровати голый, без покрова и защиты. Перевел взгляд на Анжелику, свою субтильную жену. Воровка-одеялыцица. В их бежевое ватное одеяло она умудрилась завернуться целиком и гораздо больше напоминала сейчас сигару, чем он сам в том сне.

Джордж отметился в Анжелике предыдущей ночью, и меда, которым он ее наполнил, хватило бы на целый улей. «Может, где-то внутри что-то потихоньку происходит». Он задолжал ей младенца.

Анжелика дышала неглубокими короткими вздохами. Ее легкие представлялись Джорджу величиной со стручки гороха и способны были вбирать лишь тонкие струйки воздуха. Иногда Анжелика спала так тихо, что он встряхивал ее, проверяя, жива ли она вообще. Но в какой бы час он ее ни разбудил, Анжелика вскакивала: внимательна, заботлива, сердечна и готова ему услужить. Джордж орал на нее за то, что она спит слишком тихо и притворяется мертвой. Анжелика улыбалась, с усилием и смущенно просила прощения. Его ярость она путала с заботой.

При всей своей уязвимой грации, та же самая Анжелика заворачивалась в одеяло, и мужу приходилось растираться, чтобы как-то разогнать кровь. Он стоял голый, приседал и вытягивал руки, силясь дотянуться до первого холодного луча.

Снизу, где располагалась фабрика, доносился шум. Отец Джорджа Саймон Халл и младший брат Бен успели позавтракать и взяться за работу. Убежденные и прозорливые трудяги, они начинали день, когда совы лишь моргали, поглядывая на восход.

Джордж прижался ухом к стене комнаты брата. Замерзшая ушная раковина вспыхнула от шума бурлящего моря. Джордж сразу ожил. Он вышел в коридор настолько тихо, насколько это возможно для столь могучего мужчины, ибо под его крупными ногами стонали древние половицы. Анжелика запечатана сном – стерилизованные ягоды в банке под защитой стекла и воска.

Подойдя к двери, за которой спала его невестка, Джордж нежно, словно за женскую грудь, взялся за молочно-белую ручку. Дверь была ему другом. Она отворилась тихо, точно портьера.

Джордж не переставал удивляться, как две женщины могут быть столь разными. Тихая, тщедушная Анжелика, с ее скупым дыханием, и роскошная Лоретта, храпевшая, будто кузнечные мехи. Анжелика пахла свечкой. Лоретта испускала пары розовой воды – настолько густые, что они ошеломили бы видавшего виды капитана клипера.

Лоретта Халл что-то мычала себе под нос, челюсти медленно ходили из стороны в сторону, словно она жевала музыку. Рот открывался влажной соленой раковиной. Круглое лицо улыбалось – херувим с венчиком рыжевато-золотистых волос. Днем эти волосы укрощал тугой узел. Во сне они разметались, как дикий виноград, пролились струйками вина.

Днем и сама Лоретта была другая – неприступная дородная женщина, часто мрачная, как могила. Но в постели, ах, м-да, прекрасный остров. И хотя постель ее была наполовину пуста, Лоретта поделила одеяло на две равные части. Бену не приходилось просыпаться с синей трясущейся задницей и втянутыми яйцами.

Осмелев, Джордж подошел поближе. Поднял край шерстяного Лореттиного одеяла. Там были ноги, пальцы поджаты – десять перепуганных свидетелей его преступного раскрытия. Лоретта вздрогнула и мощно, как землетрясение, перевернулась на живот. Ночная рубашка задралась до пояса, и перед Джорджем предстал роскошный зад. Подняв одеяло повыше, он окинул взором сильные икры и ляжки. Между ног цвели пучки темно-рыжих волос. Божий сад. Джордж смотрел на сей ландшафт глазами древнего тролля.

Его невестка вздохнула и перевернулась на спину. Прелести вспыхнули на острие луча молодого солнца. Подавшись вперед, Джордж стянул с ее плеч рубашку. Груди и соски, похожие на распустившиеся вербные почки, напрочь лишили его самообладания. Он поцеловал эти цветки. Потом развел Лоретте ноги и взгромоздился сверху. Она вела его за руку в самый уютный уголок во всем Бингемтоне. Кончая, он прикусил язык, чтобы не вскрикнуть.

Пока Джордж отдувался, Лоретта открыла глаза и прошептала:

– Ничего не было?

– Ничего не было.

– Иди к себе, Джордж. Ты хоть сколько-то уважаешь меня или себя?

– Я ничтожнее последней твари. Мотылек, что летит на огонь.

– Ты подкатываешься ко мне третий раз за этот месяц. Считай, что я говорю «нет». Иди вниз. Скручивай свои сигары и будь благодарен, что у тебя есть жена, работа и крыша над головой. Не так уж плохо тебе живется.

– Не так уж плохо? Я несчастнейший человек во всей Америке.

– Найдется и понесчастнее.

– Долго нужно искать. Лоретта, дай я поцелую твою корзиночку. Только клюну, а то воробушек проголодался.

– До вторника надо отправить двадцать дюжин «Улисс-супремо». Иди вниз. Но пока не ушел, окажи любезность. Горшок. Точно ничего не было? Я так крепко спала.

– И так невинно. Нет, ты проснулась вовремя, чтобы спасти свою честь и мою совесть. Благодарю за это Господа и прошу если не чувства, то хотя б сочувствия. Обещаю никогда тебя больше не беспокоить. Я теперь другой человек. Только взгляну, как ты облегчишься.

Джордж любил смотреть, как она присаживается на горшок.

– Зачем тебе это, Джордж? – спросила Лоретта, взгромождаясь на железный трон. – Ты же видел Ниагарский водопад. У тебя же там был медовый месяц. Забыл?

– Разве Венеры про такое говорят?

Одеваясь у себя в комнате, Джордж разглядывал плоское личико Анжелики. Бледная, как луна. Маленький рот больше не заглатывал воздух, точно аквариумная рыбка. Сейчас это был плотно запечатанный стручок гороха. Одеяло не поднималось и не опускалось, а потому невозможно было понять, существует ли Анжелика вообще. Джордж боролся с желанием как следует ее встряхнуть.

Дурацкие слова Лоретты о Ниагарском водопаде напомнили Джорджу, что год назад, почти в этот же день, он был на волосок от убийства. Они стояли тогда с Анжеликой у серебристого потока, наблюдая, как взбесившейся водой утекает само время. Эта безостановочная течка нагоняла на Джорджа страх. Почему Ниагара считается раем для влюбленных? Ах, этот неудержимый поток страсти. Ах, это величие природы. Ах, это напоминание о том, что хрупкие существа должны держаться друг друга, проникать друг в друга, а то не выживут.

Может, будь с ним рядом женщина повещественнее, вроде Лоретты, на водное буйство наложились бы стоны, сладкое неистовство, и все повернулось бы иначе. Однако на торчащей из водопада скале рядом с новобрачным Джорджем Халлом стояла молчаливая молодая жена и вглядывалась в свое будущее, точно в зеркало без отражений. Джордж чуть не столкнул ее с обрыва.