– Человек сам кузнец своего счастья, – сообщил Генерал-с-Пальчик телохранителю и спрыгнул со скамейки.

Охраннику не повезло родиться талантливым лилипутом, а потому он лишь задумался над генеральским воззванием.

– Олбани, Кингстон, Платсберг, Бингемтон. – Саймон Халл обвязывал лентами образцы новых эксклюзивных сигар «Халл-де-люкс». – Четыре магазина за год, и все процветают. «Дядя Том» – наш единственный просчет.

– Эту напасть следует повесить на меня, – сказал Джордж.

– Нет, сынок. Не стоит винить себя в том, что неграм пришлись по нраву папиросы, прости их Господи. Младенцы едят кашку, но потом из нее вырастают. Давай смотреть вперед, Джордж. Я тут подумал, что пора «Саймону Халлу и сыновьям» открывать представительство в Нью-Йорке.

– В Нью-Йорке? Там же на каждом углу по табачнику.

– Но совсем мало хумидоров с тем, что нужно джентльмену и его друзьям для хорошего вечера. Бренди, вино, беседа и дым от Саймона Халла.

– Погоди, – сказал Джордж. – Я бывал в заведениях с ореховыми стенами и европейскими поставками. В этом городе столько клубов для людей со средствами, что можно ходить из одного в другой не переставая. Нужны ли мы Нью-Йорку?

– Появляется новый класс, и он учится ценить роскошь. Сила этих людей не в имени, но в кошельке. Мы нужны им.

– Первый сорт для второго сорта? Сперва мы обхаживаем негров, теперь нуворишей? «Саймон Халл и сыновья». Оазис для тех, кто почти.

– Энергия происходит из веры, а вера из воображения, – произнес Саймон.

– Похоже, мне недостает ни того, ни другого, ни третьего.

– Да, как и многим твоим ровесникам. Сия болезнь – наследие Гражданской войны. Но мы оптимисты с великой судьбой. Вчерашняя боль – это завтрашняя гордость. Хотел бы я, чтобы твой взгляд прояснился.

– У меня хроническая колика.

– Когда у тебя будут дети, все изменится.

– Может, ты и прав, отец. Хоть мне и не понять, как младенцы превратят кислый виноград в сладкий, пусть их будет хоть целый двор.

– Виноград станет слаще, если ты меня выслушаешь. У твоего брата прекрасно выходит руководить нашим расширением. Я решил послать Бена на Манхэттен, чтобы он пожил там некоторое время и присмотрелся к новым возможностям.

– Меня ты посылаешь на запад и на юг, а Манхэттен бережешь для Бена? Хорош вотум доверия.

– Джордж, я хочу помочь тебе найти свою нишу в схеме нашего дела и не думаю, что ею станет организация бизнеса или торговля. Я ни в коем случае не наказываю тебя, лишь смотрю правде в глаза и стараюсь нащупать лучшее решение, которое удовлетворит нас всех. Я склоняюсь к мысли посетить Кубу и Южную Америку, подыскать там новые источники сырья.

– Бен в Нью-Йорке, Саймон ищет источники, а где же Джордж Халл?

– Здесь, в Бингемтоне, следит за фабрикой и за тем, как выполняются заказы от наших филиалов. Бингемтон – центр, сердце нашего предприятия. Неужели это похоже на недоверие?

– А как же Лоретта?

Утро за утром без погружений в Голубой Грот Лоретты – это казалось настоящим ужасом.

– Ты хотел сказать – Анжелика?

– Конечно Анжелика.

– Она займется магазином.

Джорджа почти не интересовала саймоновская стратегия грандиозного марша Халлов, ибо его будущее простиралось совсем в другую сторону. Он ждал известий из Кардиффа. Чурба получил ясные инструкции, он должен был послать телеграмму с новостями, но телеграммы не было.

– Так что ты об этом думаешь? – спросил Саймон. – Скажи, что видишь проблеск надежды. Сделай для своего отца хотя бы это.

Джордж думал, что похож сейчас на своего исполина, – перевернут, перекручен, отвержен и опутан гнилью. Для подтверждения выдумки он припас обман.

– Думаю я вот что. Все люди доброй воли до конца своих дней будут с почтением произносить название «Саймон Халл и сыновья». Ибо женщина – это всего лишь женщина, а хорошая сигара – это дым.

– Твои слова да Богу в уши, – сказал Саймон.

На следующее утро Бен Халл встал еще раньше обычного и зашагал вниз проверять новую связку листьев из Коннектикута. Прислушавшись к его шагам, Джордж отправился в паломничество к святыне Лоретты. Меж ее ног он нашел желтый конверт.

– Пришла вчера вечером, – проговорила Лоретта откуда-то издалека – Я забыла тебе отдать.

Джордж распечатал телеграмму и прочел слово, загодя сочиненное им для Чурбы Ньюэлла: «Поднят».

– Что-то важное? – издалека спросила Лоретта.

– Нет. – Джордж задрал ей рубашку и припал языком к сокровищу. Он лакал его, как щенок.

– Хватит, негодник, – мягко проговорила Лоретта. – Ничего оттуда не выйдет.

– Знаю, дорогая. – Джордж поднял теперь уже свою рубашку. – Спи дальше.

В субботу утром Берта Ньюэлл продавала черный кофе по три цента за кружку. Чурба с Александром отправились в город за провизией. Чурба купил в универсальном магазине Вольера самый большой рулон парусины, который там нашелся.

К полудню с помощью Гидеона Эммонса, Генри Николса, Джона Хагенса и других соседей парусина превратилась в громадный шатер, закрывший ненадежную могилу исполина.

Пока Александр разбирался с людскими заторами, Чурба вытащил из дома стол и водрузил его перед узким клапаном шатра. Талантливая художница Джейн Клостер, заправлявшая в начальной школе Кардиффа, написала большими буквами объявление: «10 МИНУТ – 50 ЦЕНТОВ. ДУХОВЕНСТВУ – 25». Скидка была установлена после напряженных переговоров между, с одной стороны, Чурбой, а с другой – Чурбиным конгрегационалистским священником Хетроу Локком и тремя его коллегами из Лафайетта: пресвитерианином, голландцем-реформистом и методистом. Четверо священнослужителей были освобождены от стояния в длинной очереди, что вилась от сгрудившихся в кукурузном поле повозок. Духовенству было позволено оставаться наедине с исполином, сколько им заблагорассудится и без дополнительной платы. Чурба надеялся, что это разглядывание не затянется так уж надолго. Каждая минута их безделья стоила денег.

Дожидавшаяся толпа думала иначе. Поначалу находка разбудила в людях всего лишь любопытство. Святой квартет, что исчез в шатре, будто в пещере, приструнил эту странную паству. Слышались шепот, вздохи, а то вдруг аллилуйи. Одно дело глазеть на необычную находку, и совсем другое – узреть чудо.

Чурбу угнетала тишина. Он понимал, что священники могут вознести его, а могут и низвергнуть. Если, не дай бог, они выйдут из шатра, держась за животы от смеха и хлопая себя по ляжкам, Ньюэлл останется с голым булыжником и полными штанами позора. Смиренные же лица служителей будут означать, что каменный человек получил сертификат и достоин почитания. Ставки оказались выше, чем Чурба предполагал.

Чем дольше совещались священники, тем сильнее дергался Чурба. По его земле топталась прежде веселая, а сейчас притихшая толпа, и пахла она не угодливостью, а угрозой. Внутренний голос призывал Чурбу покаяться, не сходя с места и не дожидаясь, пока христиане обернутся львами и сожрут его живьем. Если рассказать, как на него давили, заставляли совершить грех, останется слабая надежда на их милость. Злокозненный план можно повесить на еврея, которого, похоже, линчуют хоть так, хоть этак. Чурба видел в окне бледное лицо Берты и понимал, что ей пришло на ум то же самое.

Пока Чурба упивался уксусом, полог шатра раскрылся. Строго один за другим появились четверо священников. Образовав полукруг, они взялись за руки и запели «Ближе к Тебе, мой Боже».[32] От имени всех заговорил Хетроу Локк, самый звонкоголосый:

– Друзья! – (В церкви от его речей обычно дрожали витражи.) – В этом скромном месте, в этом крошечном уголке Онондаги подтвердилась сегодня истинность Библии. Из чрева самой древности явилось нам ископаемое – сей поверженный исполин и в кончине своей могуч так, что покарает любого циника, буде таковой среди нас объявится. Приветствуем же тебя, творение камня, явленное нам со страниц Книги Бытия. Прости нас, о Господи, что потревожили долгий покой слуги Твоего. Сия эксгумация есть счастливейшая случайность, плод честного труда, в коем не было намерения оскорбить Тебя. Наш брат Уильям Ньюэлл затеял раскопки, дабы найти колодец, из коего польется вода. Вместо этого, Господа, Ты позволил Уильяму и всем нам припасть к драгоценной воде вечной жизни. Мы ведаем, Господи, в сердце своем: пожелай Ты утаить сие чудо окаменелой плоти, Кардиффский исполин остался бы непотревоженным. Мы веруем, что сие открытие не случайность, но явление Божественной воли. Твой исполин шагнул к нам из чудотворных времен. Пусть же все, кто лицезреет его безмолвную силу и величие, поразмыслят над своим собственным коротким и опасным странствием сквозь дни и годы нашего времени. И пусть каждый из детей Твоих вспомнит благословенный наказ Твой. Приветствуем тебя, Кардиффский исполин!