– Доброе утро, мадам, – сказал гость с ужасным акцентом. – Не здесь ли резиденция Аарона Бапкина?

– Бапкин снимает у меня комнату, – ответила миссис Ильм. – И что с того?

– Будьте добры, я хотел бы с ним повидаться. Меня зовут Исаак Бапкин. Я его дедушка. Он меня не ждет, так что, когда будете говорить, что это я, говорите медленнее. Он будет поражен.

– Бапкин! – прокричала миссис Ильм на второй этаж. – Тут к тебе еще один заявился! Можно подумать, у меня гостиница.

Исаак Бапкин сидел на кровати в комнате Аарона и пил холодный чай из собственной бутылки.

– Что значит «еще один заявился»?

– Точно не скажу, – ответил Аарон. – Она могла иметь в виду «еще один еврей» или «еще один посетитель». До тебя приходил нью-йоркский репортер, задавал всякие вопросы. Эта история с исполином взбудоражила целое осиное гнездо.

– Меня напугало твое письмо, Аарон. Возвращался бы ты в Бостон. Нам лучше жить в большом городе. Чтобы не терять друг друга из виду.

– Если бы я хотел уехать, давно уехал бы. Я останусь здесь. Я же тебе писал, что присмотрел рядом с Итакой двадцать акров.

– Они не продадут тебе землю, даже если у тебя будут деньги.

– Ферма заброшена и разваливается, хозяйка – вдова, перебралась в Вермонт. Она продаст ее кому угодно.

– Мой внук болван.

– Дедушка Исаак, как только я сюда приехал, я понял, что это место для меня. Я уверен в том, как в собственном имени. Я не могу объяснить.

– Место для тебя? Ты писал, что тебя чуть не повесили. Такое милое место. Тебе тут хорошо спится, Аарон?

– И потом, у меня здесь дело. Я ищу воду, торгую вразнос и этим живу. Ты получил мой заказ? Когда его отправят?

– Все заказано. Должны отправить со дня на день.

– После истории с исполином тут все кипит. Флаги шьют – от мала до велика. Можно продавать им что-нибудь красно-бело-синее.

– Ты видел этого шлимазла?

– Каменного человека? До смерти охота посмотреть, но лучше я подожду неделю-другую.

– Не смей звать его человеком. Слава Богу, что ты его не видел, – сказал Исаак.

– Почему?

– Поешь чего-нибудь? У меня хотя бы кошерное.

– Я не голоден.

– Когда же ты ел?

– Дедушка, скажи, почему ты благодаришь Бога за то, что я не видел исполина?

– Ты слыхал про ребе Лева?

– Из Дорчестера?

– Из Праги, из Средних веков. Он сделал голема. Знаешь, что такое голем?

– Из сказки? Они там слепили существо из земли и глины, чтобы оно защищало гетто, – уточнил Аарон.

– Да, из сказки. Тот голем был сильный, как дом. Ребе Лев узнал, что его можно оживить, если подложить под язык свиток с именем Бога.

– У голема был язык?

– Почему у голема не должно быть языка? Ребе нужно было положить куда-нибудь свиток, вот он и сделал ему язык. Сперва голем стал для ребе лучшим другом. Он выходил из гетто и колотил плохих гоев. У евреев с этим всегда проблемы. Однако голем был сделан из того, что в Библии зовется «бесформенная субстанция». В ней есть жизнь, но нет Божьего следа. Оттого голем носился по округе, как ураган. Перестал слушаться даже ребе Лева. Только и знал, что жечь, крошить и убивать. Даже праведных евреев и хороших гоев. Всех, кто попадался под руку. Так что пришлось ребе расколоть его молотком и палицей, или что там в те времена у них было. Печально, но что еще оставалось? Я бы на его месте сделал то же самое.

– Почему печально?

– Ребе Лев создал жизнь. Он привязался к голему. Тот стал членом их семьи. Ребе родным сыном. Лев был великим ребе, он желал добра и все же совершил худший из грехов. Он играл в Бога. Неплохо иметь под рукой голема, но то, что сотворено из бесформенной субстанции, рано или поздно выходит из-под контроля.

– А что писали в пражских газетах? «Шмяк-маньяк»?

– Это не шутки. К иным тайнам нельзя даже приближаться. Может, когда-нибудь, но не сейчас.

– Жалко мне этого ребе Лева и его голема. Но при чем тут они? Разве я нарочно своей лозой нащупал исполина? Я искал воду, а не големов. Не знаю, как там у Кардиффского исполина с языком, но можешь поверить, мне нет дела до свитка с именем Бога, а если бы и было, я не стал бы его совать даже под собственный язык. Надо было тебе тащиться из Бостона, Массачусетс, в Лафайетт, Нью-Йорк, только для того, чтобы пугать меня големами?

– Скажи мне одну вещь. Что, если это опять голем, которого с добрыми намерениями создал какой-нибудь другой ребе?

– Никакой он не голем. Говорят, это может быть викинг.

– Викинг здесь? Чепуха какая-то.

– А запасной голем не чепуха?

– Послушай, Аарон, он обрезан? – спросил Исаак шепотом.

– Откуда я знаю, обрезан он или нет? Шлонг, говорят, у него длинный. Еще говорят, его прикрыли, чтоб дети и женщины поменьше нервничали. Про обрезание не говорят ни слова.

– А они бы тебе сказали?

– Если бы он был обрезанный, они бы меня повесили.

– Может, потому они его и прикрыли. Чтоб никто не видел, что он обрезан.

– На днях я схожу и посмотрю сам, дедушка Исаак. И пришлю тебе телеграмму.

– Я всегда про себя думал, что, если бы ребе Лев обрезал своего голема, он, может, и уберегся бы от беды. Обрезанный голем вел бы себя лучше.

– Эту теорию уже не проверить. Но не упусти оригинальную мысль. Напиши письмо в «Глоб».

– У истукана, которого ты нашел, может быть и язык, и кое-что под языком. Он может быть тоже из бесформенной субстанции.

– Я его не находил. Они сами его нашли. И он скорее Голиаф, чем Давид. Сомневаюсь, что этот каменный мужик так уж любит евреев.

– Нам нельзя рисковать.

– Чем рисковать?

– Тем, что чудовище вырвется на свободу. Сам знаешь, кто потом будет виноват.

– Их исполин там просто лежит. Он никого не трогает.

– Он лечит больных. Как голем, чтобы заслужить репутацию. Зато потом, Вэй’з-мир![38]

– Ты, должно быть, устал, дедушка Исаак. Я достану одеяло. Поспи немножко.

– Его надо обрезать.

– Хочешь шнапса? А яблочного бренди?

– Обещай мне, Аарон.

– Что обещать? Я что, мохель? Я здесь живу. А не хожу по округе и не обрезаю всех подряд.

– У каждого из нас есть в жизни цель. Мы здесь не просто так.

– Верю. Но у меня другая цель.

– Слушай торговца, лозоходец. Аарон Бапкин, ты должен сделать то, о чем твоему дедушке не стыдно будет рассказать в синагоге.

– Переночуешь у меня. А завтра домой в Бостон. Исполин не имеет отношения ни к тебе, ни ко мне, ни к двенадцати Израилевым коленам.

– Что должно свершиться, то свершится, – сказал Исаак. – Алевай.[39]

Александр Ньюэлл разрыхлял под шатром землю. Он отставил грабли и задней стороной лопаты сровнял борозды. Взял одолженную у матери метлу, перепрыгнул через веревку, что отгораживала исполина от этих шухов, и провел по гигантскому лицу индюшачьим пером. Над камнем поднялись хлопья пыли.

Александр не любил оставаться наедине с этим созданием. Он говорил себе, что это всего лишь статуя, которую положил сюда дядя Джордж, и нечего тут злиться. Но даже клубы белого песка заставляли мальчика ежиться. Они плыли, как облака под луной.

Не глядя вниз, он смахнул пыль из-под набедренной повязки. Этот исполин как папа. Когда Чурба разгуливал голым, Александр таращился в потолок и думал, что хорошо бы его папаше вести себя поскромнее и не выставлять напоказ свое хозяйство. Александр подозревал, что отцу вообще негоже демонстрировать органы сыну, чтобы тот сравнивал их со своими. Чурба же, нарушая все природные законы, тряс причиндалами и шутил, что ему приходится смотреть под ноги, дабы не наступить ненароком на собственные яйца.

Александр вспоминал сегодняшние заботы. Через ферму прошло не меньше тысячи человек, и даже после того, как стемнело, оставалось несколько сотен. Он старался как мог пропустить их всех до полуночи. Несколько семейств до сих пор сидели в кукурузном поле: они не зажигали огонь, опасаясь пожара, а холод им был нипочем: женщины, мужчины, дети – им некуда было идти, они хотели сидеть здесь, чтобы не пропустить чудо. Александру не давала покоя мысль, какими глупыми бывают люди.