Она достаёт мобильный телефон и уходит на кухню. Я напрягаю слух, чтобы услышать её разговор, но это бесполезно. Через несколько минут она возвращается.

— Ты, возможно, не захочешь платить такую сумму. Он может сделать это, но требует за это тысячу. И он говорит, что не может сделать что-то с исчезновением интернета, — она опирается на прохладный ящик с пивом и постукивает пальцами по крышке в ожидании ответа.

Я падаю духом.

— У меня только триста.

Люсия пристально смотрит на меня мгновение, закусив губу:

— Хорошо. Только в этот раз он сделает за триста.

— Спасибо, спасибо, спасибо! Но как? — я снова дышу. Это уничтожит все мои наличные, но я найду способы пополнить бюджет. Возможно, у Брайана есть деньги или я смогу найти что-то для продажи в доме Морганов. Эта мысль скручивает мой живот, но я в отчаянии.

Люсия пожимает плечами:

— Он должен мне.

Я достаю свою пачку наличных и отсчитываю три сотни долларов, а затем отдаю ей. Она даёт мне лист, и я записываю подробности аварии Кайли: дата, место и название больницы, в которую меня увезли.

Именно в этот момент появляется лысый человек из студии и протягивает мне конверт. Я открываю его и рассматриваю лицо Кайли на новом ID. Моё новое имя Джейн Смит. Я вопросительно смотрю на мужчину, а он пожимает плечами, малюсенький намёк на улыбку мелькает на его губах.

— Вы не сказали мне, какое имя хотите, поэтому я выбрал это.

Благодарю обоих, борясь с желанием обнять Люсию. Я говорю: «Вы моя добрая фея», а она смеётся и машет мне на прощание.

— Доброе утро, — сияя, говорю я миссис Морган в пятницу, проскальзывая в кухню, и закрепляю своё приветствие поцелуем в щеку.

Мистер Морган поднимает взгляд от газеты:

— Ой-ой. В последний раз, когда ты выглядела так счастливо, Ной подошёл к двери и вёл себя очень подозрительно для бойфренда. Что дальше? Чем вы вдвоём занимались?

— Ха-ха, — я наклоняюсь и целую его в щеку. — Я просто в хорошем настроении, сегодня прекрасный день, — я надеюсь, что мой голос звучит не так фальшиво, как я себя чувствую. Сегодня вечером их жизнь изменится безвозвратно. Они будут знать время до, когда у них было два счастливых ребёнка — и время после, когда у них будет только один. Они будут оглядываться назад, и удивляться, почему не смогли насладиться каждым моментом. Удивятся, почему позволяли мелким проблемам беспокоить их, почему не поняли, что хорошего больше. Я не смогу избавить их от горя, но могу подарить им хорошие воспоминания.

— Мне пора идти, — говорит миссис Морган, допивая свой кофе одним большим глотком. — Я обещала появиться на работе пораньше.

— Я поеду с тобой, — говорит мистер Морган, отодвигая стул.

Они уже проделывают половину пути до двери, пока я прочищаю горло и произношу:

— Мам, пап?

Они оборачиваются с вопросом на лицах:

— Я просто хочу, чтобы вы знали, я люблю вас. Никогда не сомневайтесь в этом, — мой голос дрожит.

Удивлены. Миссис Морган раскрывает объятия, и я «лечу» к ней.

— Но не настолько сильно, как мы тебя, — говорит она мне.

Когда они уходят, я возвращаюсь в комнату Кайли. После сегодняшнего утра я больше никогда сюда не вернусь. Вытаскиваю рюкзак Кайли из тайника под кроватью и затем сажусь на зелёное покрывало.

Я осматриваю комнату с вещами Кайли: её картины, фотографии с ней и друзьями, её одежду, её духи. Я хочу поблагодарить её за то, что она позволила мне остаться здесь, позволила пожить её жизнью, пусть даже на столь короткое время. В этой комнате цвета павлиньего пера тихо. Словно она слушает меня. Это Кайли. Что бы я сказала ей, будь у меня возможность?

«Кайли, я никогда не встречала тебя в реальности, но знаю тебя. Я спала в твоей кровати, одевала твоё белое платье. Надеюсь, ты свободна и счастлива и находишься в прекрасном месте цвета воды — бирюзовой воды, как и стены в твоей комнате. Ты являешься частью того мира, овеваемого тёплым ветром. Закончишь свою картину — небо на твоём полотне — и покажешь её душам других девушек. Нарисуешь больше диких колокольчиков, но в этот раз используешь серебристый цвет, словно звёзды, и переплетёшь их с вечно цветущими виноградными лозами. Я желаю тебе найти свой мир».

Я поднимаю духи с запахом жасмина, рассматриваю их в руках — тёплые. Подношу к носу и вдыхаю сладкий аромат. Я добавляю флакон в мою сумку — Кайли поймёт.

Встаю и выхожу из комнаты, мягко закрываю за собой дверь, спускаюсь в холл.

Брайан сидит за компьютером и, когда я просовываю голову в дверь, снимает наушники.

— Привет, — говорит он, — время идти?

— Нет, ещё нет, — я запинаюсь, а затем просто говорю: — Ты должен признаться Лейле.

Он краснеет.

— Да? Я думал, мне запрещено приближаться к твоим друзьям.

Я подхожу к нему и провожу рукой по волосам.

— Жизнь слишком коротка, — говорю я ему. — Как одно мгновение.

Ближе к вечеру туман заполняет Беркли, охватывая всё своими белыми пальцами. Но я всё ещё могу различать яркие цвета в противопоставление к его пустому фону. Но яркость быстро ослабевает, и к пяти тридцати уже совсем темно. Свет лампы в антикварном магазине отбрасывает на улицу золотистый свет. Я не хочу уходить. Я знаю, что меня ждёт впереди: холод, туман, необходимость беглеца держаться в плохо освещённых местах. Мне нужен туман: с помощью него гораздо легче исчезнуть.

Ной присылает мне сообщение, что уже едет забрать меня. Я выключаю все лампы, кроме одной — той, золотистой, в витрине, — и запираю магазин. Наличные из кассы — около пятисот долларов — оттягивают карман. Я обещаю отправить владельцу сумму по почте, как только найду новую работу.

Жду снаружи, позволяя лампе оставлять сине-зелёные пятна на моих скулах. Фары Жука врываются из тумана, словно путь к моему спасению или как рука помощи, за которую я могу уцепиться. В машине Ноя работает обогреватель.

— Я скучал по тебе, — говорит он.

Его слова больно бьют в сердце, но я заставляю себя смеяться.

— Сколько мы не виделись? Три часа?

— Куда ты хочешь пойти? — спрашивает он. — Мы могли бы поужинать.

— Я хочу поехать в Сан-Франциско. Давай закажем еду с собой и посидим на пляже, — я, скорее всего, больше никогда здесь не появлюсь — это слишком опасно для меня, пока Кир в Окленде.

— На пляж? Там же холодно, Кайли.

— Я согрею тебя, — говорю я смело, выгибая бровь.

Мы направляемся в город, медленно пересекаем мост Бей. Странно, что движение на дороге свободное. Туман становится ещё гуще, как только мы подъезжаем к заливу. Огни центра города расплываются, а я вспоминаю о фейерверках, но в июле в Сан-Франциско никто не может гарантировать ясный вечер. Прогулка назначалась на четвёртое, и одетые в тёплые куртки и вооружённые ракетами с глушителем мы без особого энтузиазма на лице посматривали на скудное разнообразие цветов в туманном небе. Кир ненавидел это. Он любил громкие фейерверки — как по мне, так они были слишком похожи на настоящие взрывы.

В Ричмонде мы покупаем ужин в тайском ресторане и идём к берегу. Чем ближе к воде, тем больше пустынен берег, словно мы находимся в некоем туристическом городе, уснувшем на зиму. Пешеходная зона и гудки машин остаются далеко позади. Мы проходим мимо многоквартирных домов и мотелей, построенных в шестидесятые года, с дурацкими названиями наподобие «Океанской волны» или «Бухты русалки». Тротуары засыпаны морским песком.

На Оушен Бич мы находим остатки костра — возможно, какой-то оптимист надеялся на хороший вечер. Ной уходит и через несколько минут возвращается с охапкой веток.

— Я победил, — говорит он. — Тебе будет тепло, — он садится рядом со мной. Мы едим рис с жареной курицей, острым соусом и базиликом, а затем облокачиваемся на одно из брёвен с полными животами, довольные и согретые.

Я смотрю на его профиль в оранжевом свете костра. Его тёмные волосы достают до подбородка и вьются от морского воздуха и соли. Он откидывает их назад, демонстрируя свои ярко-очерченные скулы и тёмные брови. «Мой морской принц», — думаю я, вспоминая те часы, что провела на корабле из Барбадоса в Амстердам. Как близко я подошла к тому, чтобы нырнуть на глубину за солнечными бликами.